Вся правда о ленд-лизе: зачем Сталин признал, что проиграл бы Гитлеру без американской помощи?

Вопрос о том, одолел ли СССР Германию в основном сам или не смог бы сделать это без западной помощи, традиционно получает два противоположных ответа. В Стране Советов утверждали: союзные поставки не превысили 4% советских военных усилий. Правда, это было не вполне информативно: а вдруг именно без этих 4% мы бы не смогли выиграть войну, ведь она вроде бы велась с полным напряжением сил? Вне СССР – с подачи самого Сталина – говорили принципиально иное: без ленд-лиза, без западной помощи, наша страна проиграла бы войну. Так какая из этих точек зрения верна на самом деле?

«Без нефтяного эмбарго Рузвельта Москва бы не устояла» — вот только за этим эмбарго стоял не Рузвельт, а Москва

Распространенная идея гласит: без давления со стороны США с лета 1941 года Япония напала бы на СССР в том же году. Вынесла бы Красная армия одновременно и битву за Москву, и войну на Дальнем Востоке?

Что ж, в 1941 году Штаты действительно объявили Японии фактическое нефтяное эмбарго. Без нефти островная империя лишилась бы возможности защищаться: ее флот требовал нефтепродуктов. Поэтому на деле такое эмбарго было объявлением войны, хотя сами американцы этого не понимали.

Будучи не в состоянии понять японскую культуру, они считали, что эмбарго – эффективное средство заставить Японию делать во внешней политике то, что решат США. От этого они ввели его со спокойной душой. К осени 1941 года нефть в запасах Японии упала до уровня, который заставил Токио отдать приказ об ударе по американскому флоту в Перл-Харборе.

На сегодня нельзя достоверно сказать, напала бы Япония на СССР осенью 1941 года без того нефтяного эмбарго или нет. Дело в том, что в 1939-м японские Вооруженные силы под Халхин-Голом были окружены и уничтожены Красной армией, и на тот момент это было самым тяжелым поражением императорской Японии за всю ее историю. Возможно, этот урок остановил бы Токио от нападения даже без американского эмбарго.

Однако есть кое-что более важное: само это эмбарго, как и втягивание США в войну с Японией, с высокой вероятностью является плодом операции советской разведки.

Все дело в том, что уже в 1940 году советские разведчики Виталий Павлов и Исхак Ахмеров задумались: надвигается война с Германией, как бы сделать так, чтобы Япония не представляла более угрозы для СССР? Самым логичным было бы создать такую напряженность между японцами и американцами, которая поглощала бы все силы Токио.

Глава советской внешней разведки Павел Фитин довел их идею до Берии, и тот отреагировал быстро: «Сейчас же готовь всё необходимое и храни все, что связано с операцией, в полнейшей тайне. После операции ты [Павлов], Ахмеров, и Павел Михайлович [Фитин] должны забыть всё и навсегда. Никаких следов её ни в каких делах не должно остаться». Как это часто бывает, следы операции «Снег» все же остались.

Суть ее была проста: через Гарри Уайта, сотрудника министерства финансов США (разоблачен как советский агент уже после войны), американскому руководству подбросили мысль о том, что Япония критически уязвима в импортной нефти, и это может стать рычагом давления на нее. Якобы при помощи нефтяного эмбарго можно заставить Токио вывести свои войска из Китая и Индокитая.

В американском руководстве и тогда не было нормальных специалистов по незападным цивилизациям. Поэтому там никто не уловил основную идею, которую заложили в акцию советские разработчики «Снега»: японцы той поры просто не могли уступить под давлением, потому что это означало бы для их страны потерю лица. Поэтому они и предпочли драться, даже если перспективы выигрыша войны для них весьма туманны.

Вывод: может, мы и не знаем, напала бы Япония на СССР осенью 1941 года без американского нефтяного эмбарго. Но мы точно знаем, благодаря кому нам даже нет смысла задумываться над этим вопросом. Японцы, в ответ на нефтяной шантаж, напали на США по плану советских властей. Уже после этого Германия объявила США войну. И, таким образом, превращение Вашингтона в союзника Москвы случилось не столько само по себе, сколько усилиями той же Москвы.

Да, нельзя вслед за американскими описаниями этой истории утверждать: «Уайт дал нам Перл-Харбор». США могли налепить тех же внешнеполитических ошибок и без советской помощи. Но вот то, что сама эта помощь была – совершенно несомненно.

На этом вопрос «мог ли СССР продержаться в 1941 году без американского давления на Японию» можно закрывать.

Постсоветская ревизия значимости ленд-лиза

Хорошо, быть может, Москва не смогла бы вести войну без ленд-лиза?

В 1994 году кандидат исторический наук Б.В. Соколов выпустил в Journal of the Slavic Military Studies статью, в которой предложил принципиально новую картину роли западной помощи Советскому Союзу. Суть ее в одной фразе: «без содействия Англии и США СССР не мог бы вести войну против Германии».

Как он пришел к этому неожиданному выводу? Соколов взял цифры ленд-лиза за весь период Великой Отечественной войны и сравнил их с выпуском советской промышленности за тот же период. В результате у него получился ряд оригинальных тезисов, которые стоит разобрать по пунктам ниже.

Важность их далеко выходит за рамки статьи 1994 года: взгляды Соколова на ленд-лиз за эти годы распространились очень широко, и именно на них основана даже статья «Ленд-лиз» в русской Википедии. При всей очевидной ненадежности сетевой опенсорсной энциклопедии как источника, она оказывает огромное влияние на взгляды масс – ведь никаких других энциклопедий такого размаха и доступности нет и ориентироваться большинству больше не на что. Именно поэтому критический разбор тезисов Соколова по-прежнему актуален и в 2021 году.

Насколько значимыми были союзные поставки танков и самолетов?

По ленд-лизу было поставлено ~17 тысяч боевых самолетов и 12,2 тысячи танков и самоходок (часть – после мая 1945 года). Эти цифры кажутся очень большими, из-за чего само собой складывается мнение о неизбежно большой роли этих поставок в войне.

Однако это мнение основано на недостаточном знании реальной ситуации с авиационной и танковой техникой в СССР. Дело в том, что в остром виде нехватка танков могла ощущаться СССР только осенью 1941 года – в период эвакуации многих заводов. Однако до конца 1941 года в нашу страну успели прибыть только 466 ленд-лизовских танков (в основном – легких). Повлияли ли они на обстановку, если учесть, что первые 20 из них прибыли на фронт не ранее ноября 1941 года? Если взглянуть на таблицу ниже, то вопрос становится риторическим.

Уже к Сталинградской и даже концу Московской битвы у Красной армии не было проблем с количеством танков. Например, на 1 января 1943 года Москва располагала 20,6 тысячи боевыми танками. По ленд-лизу к этому моменту СССР получил четыре тысячи танков. Что было бы, если б их не было? Верно, резервы составили бы не 12, а восемь тысяч таких машин. То есть все еще были бы равны числу танков на фронте, в действующих частях Красной армии. Не все ли равно, 12 или восемь тысяч танков «киснут» у вас в глубоком тылу?

Такая же ситуация была и с авиацией: боевых самолетов у Кремля на 1 января 1943 года было 21,9 тысячи, а на фронте из них – лишь 12,3 тысячи. Даже если вычесть все полученные на тот момент по ленд-лизу самолеты, то их число в тылу, в резервах, все равно осталось бы значительным.

Почему так? Ответ очень прост: воюют не танки и самолеты, а сидящие в них люди. Материальных ресурсов в стране может быть много, но без людей, способных их водить, танки – это просто металлолом. Летчик, не умеющий летать, просто разобьется при посадке – но не сможет сбить врага. Конечно, бывали и обратные ситуации, когда танк с конвейера уходил прямо на фронт. Но лишь там, где рядом есть живые обученные танкисты, потерявшие свои танки, и не желающие подолгу ждать прибытия новых из далекого тыла.

К осени 1941 года советские войска понесли оглушительные потери, в основном лишившие их кадров, имевшихся к началу войны. Именно поэтому танков и самолетов в тылу было настолько больше, чем на фронте. Нужно было сперва научить новые кадры их эксплуатировать – и лишь потом выпускать технику на фронт.

Поэтому количество выпущенных промышленностью боевых машин ни у нас, ни в США никогда не было равно количеству тех же боевых машин на фронте. Обучение всегда занимает куда больше времени, чем производство техники. На 1 января 1944 года – опять в разгар огромного зимнего наступления – на фронте у СССР было всего 5,8 тысячи танков – а в тылу еще 18,6 тысячи. Самолетов в действующей армии было 13,4 – а в тылу еще 19,1 тысячи. Как мы видим, дефицит танков и самолетов уже давным-давно не стоял на повестке дня.

К концу войны с Германией в тылу оставалось 27,1 тысячи танков и самоходок – и лишь 8,1 тысячи были на фронте. 25 тысяч боевых самолетов находились в тылу и 22,3 тысячи – на фронте. Москва и вела, и закончила войну, постоянно имея поистине огромные резервы техники всех видов.

Если из советских резервов танков и самолетов на любую дату войны вычесть все поставки по ленд-лизу, эти резервы все еще останутся значительными. Например, если бы в СССР вообще не поставили ни одного союзного самолета – то к концу войны у него в резерве было не 25 тысяч боевых самолетов, а примерно 8 тысяч. Если бы не поставлялись танки – то в резерве у СССР было 20 тысяч машин. Несомненно, этих резервов было достаточно, чтобы закончить войну на чужой территории и без авиабронетанкового ленд-лиза.

Встает вопрос: зачем тогда мы заказывали эту технику у союзников? Мы думаем, ответ на него станет ясен читателю чуть позже.

Пока же добавим: причиной, по которой Москва так хотела получить побольше западных танков и самолетов, не связана с их более высоким качеством, о котором иногда пишут в популярной литературе.

Во-первых, не совсем ясно, было ли это качество объективно выше. Живучесть самого массового ленд-лизовского истребителя, «аэрокобры», по данным Генштаба Красной армии была ниже, чем у И-16 и даже И-153 – выпущенных еще до войны. И весьма сходной с живучестью советских истребителей новых типов (а ее трудно признать удовлетворительной).

Во-вторых, значительная часть прибывших во время войны самолетов союзников ни на какой фронт войны с Германией вообще не попала. P-63 Kingcobra – самый продвинутый истребитель западного производства, попавший в СССР в заметных количествах – начал поступать в нашу страну еще в первой половине 1944 года, вот только не в войска. Их направляли в… части ПВО крупных городов. Излишне говорить, что немецкие бомбовые удары советским городам в последние месяцы войны не угрожали. Выходит, 2,4 тысячи лучших ленд-лизовских истребителей нужны были Москве совсем не для войны с Германией.

Американцы дали СССР порох и взрывчатку?

Соколов цитирует маршала Жукова, в послевоенных беседах с Симоновым утверждавшего: «Мы были бы в тяжелом положении без американских порохов, мы не смогли бы выпускать такое количество боеприпасов, которое нам было необходимо».

В принципе, звучит логично: толуол тогда получали коксованием угля, и с потерей Украины Москва лишалась основного источника не только угля, но и толуола, без которого не сделать тротил. При всей весомости свидетельства ясно, что Жуков в годы войны военной промышленностью не занимался, знал о ней понаслышке, отчего его слова нуждаются в проверке.

Соколов и пытается проверить их. Он оценивает производство взрывчатки и порохов в СССР за 1941-1945 годы в 600 тысяч тонн, а поставки из-за рубежа – примерно в 300 тысяч тонн. (Реальные цифры были выше: если учесть сырье для ВВ, по ленд-лизу прибыло примерно 0,45 миллионов тонн, в СССР выпущено  0,9 миллиона тонн). Выходит, треть взрывчатки и порохов у Красной армии были импортными.

Могла ли страна выиграть войну без них? Вопрос кажется риторическим (без взрывчатки и пороха не повоюешь)… но только пока мы не приглядимся к деталям.

Дело в том, что советский ВПК в годы войны дал армии 775,6 миллиона снарядов и артиллерийских мин. А также 21,4 миллиарда патронов и 1,15 миллиона тонн авиабомб. Однако израсходовать армия смогла только 427 миллионов снарядов и артмин, 17 миллиардов патронов – и только 0,7 миллиона тонн бомб. Остальные банально оказались на складе.

Не стоит забывать, что на начало войны РККА имела 7,6 миллиарда патронов и 88 миллионов снарядов и артмин. Иными словами, реальные запасы к концу войны были даже больше, чем кажется после вычитания расхода боеприпасов из общих поставок за время войны.

К 1945 году СССР имел в запасе почти столько же снарядов, сколько потратил в ее ходе – так, будто готовился повести еще одну Вторую мировую. Бомб на складах было две трети от того, что уже израсходовали за войну – на два года еще одной Великой Отечественной. Производство патронов также превысило их расход на несколько миллиардов – и «излишка» хватало еще на один год мировой войны. Запасы боеприпасов, имевшиеся у Сталина концу войны, были огромными по любым меркам.

Снижение количества доступных порохов и взрывчатки на треть означало бы – если исключить адаптационные меры советской стороны – такое же снижение выпуска боеприпасов. Но и в этом случае их хватило бы, чтобы закончить войну. Просто запасы в ее конце были бы поменьше, на месяцы, а не годы боевых действий.

Отдельно поясним, что мы имеем в виду под «адаптационными мероприятиями». Дело в том, что СССР в смысле боеприпасов вел войну как весьма богатая страна. С точки зрения военной экономики реактивные снаряды того времени – роскошь. Они требуют много порохов высшего качества, и поэтому их стоимость в разы больше, чем у обычных снарядов той эпохи. Вдобавок, их кучность тогда много меньше, чем сегодня, отчего практическая полезность таких боеприпасов была не всегда высокой. Между тем Красная Армия получила их в больших количествах. В условиях дефицита взрывчатки и порохов реактивные снаряды просто никто не стал бы выпускать.

Другой пример «размашистости» Красной армии и обеспечивавшей ее военной экономики – авиабомбы. Основная масса советских авиабомб была представлена фугасными (100 и 250 килограммов). Минимум треть массы такой бомбы – это взрывчатка. При взрыве она так сильно дробила корпус бомбы, что от него оставалась металлическая пыль – и почти никаких осколков. В условиях фронта намного практичнее осколочные бомбы. Типичные бомбы такого рода по массе только на 10% состоят из взрывчатки – остальные 90% приходятся на металл.

Абсолютно все участники Великой Отечественной и предшествующих ей войн отмечают: осколочные бомбы были намного эффективнее ФАБ. Еще после войны в Испании летчики отмечали: «От 100- и 50-килограммовых [фугасных] бомб впечатление неважное. Мы очень много бросали, но зря. Воронки глубокие получаются, а всё стоит на месте… Четыре [осколочные] бомбы (10 кг) сделали больше дела, чем все остальные [фугасные]».

В 1942 году авиаспециалисты даже предлагали снять с вооружения ФАБ-100 по причине малого радиуса поражения ими – из-за низкой осколочности. Но в горячке военных действий до этого так и не дошли руки. Очевидно, что будь в СССР долгосрочный дефицит взрывчатки, выпуск ФАБ-100 там не шел бы. Одна только замена фугасных авиабомб на осколочные могла сэкономить СССР значительно больше 100 тысяч тонн взрывчатки. То есть адаптационные меры могли бы решить кризис с ВВ, даже если бы советское руководство все еще желало оставить аномально большие запасы к концу войны.

Возникает вопрос: а зачем разоренной войной стране производить такое огромное количество так и не востребованных боеприпасов? И ради чего тогда Москва импортировала столько взрывчатки и порохов из западных стран?

Ответ на этот вопрос прост и неприятен: СССР с 1940 года знал о планах Англии и Франции (и, в конце войны, США) нанести удары по СССР. Весной 1945-го западные союзники разработали план нападения на советские войска в Европе. Причем этот план предусматривал привлечение немецких войск на стороне англичан и американцев (подробнее мы писали об этом здесь).

Легко понять, почему Сталин предпочитал иметь максимально крупные запасы снарядов и бомб. Разумеется, в такой ситуации логичнее заказывать в этих странах как можно больше взрывчатки и пороха, упрощая себе возможный будущий конфликт.

К счастью, западные планировщики весной 1945 года пришли к выводу, что военная победа над СССР в Европе выглядит сомнительной, поэтому вся эта предусмотрительность не понадобилась.

И сделали возможным существование советского авиапрома?

Сходная история у историка Соколова повторяется и с самолетами. Он утверждает: «Количество алюминия, поступившее для нужд советской экономики [в период войны], – около 591 тыс. т делает совершенно нереальными официальные данные о производстве самолетов в СССР… Советский Союз будто бы произвел …112,1 тыс. боевых самолетов». Соколов указывает на то, что Германия получила 1,7 миллионов тонн алюминия, но сделала менее 85 тысяч самолетов.

Для Соколова очевидно: раз немцы делали один самолет на 20 тонн алюминия, то уж русские, понятное дело, никак не могли сделать по одному самолету всего на пять тонн алюминия. Он так и пишет: «Совершенно загадочным остается, как советская промышленность, располагая почти втрое меньшими ресурсами алюминия, смогла произвести в 1,3 раза больше боевых самолетов, чем Германия».

Перед нами пример серьезного недопонимания реальной военной техники. Даже так называемые «цельнометаллические» самолеты состоят далеко не только из алюминия: в их моторах, трансмиссии, шасси и лонжеронах немало стали. А в условиях Второй мировой многих их детали делают еще и из фанеры или полотна. В случае Ил-2 – еще и обшивка кабины сделана из бронестали. По пять тонн алюминия требовалось разве что на двухмоторный бомбардировщик типа Пе-2 или Ту-2 – а подавляющее большинство советских боевых самолетов было одномоторными и не цельнометаллическими (от Ил-2 до Ла-5/7).

Если бы Соколов уделил внимание реальному техническому облику самолетов Второй мировой, то легко понял бы это сам. Кстати, упустил он и тот момент, что огромное количество алюминия Германия во время войны пустила вовсе не на производство боевых самолетов. Реальное количество алюминия в общей массе выпущенных в СССР за войну боевых самолетов было порядка четверти миллиона тонн – или столько же, сколько, по утверждениям самого Соколова и произвели в СССР без учета поставок по ленд-лизу.

По-настоящему дефицитен алюминий в нашей стране был именно в первый год войны. И, на первый взгляд, даже трудно понять, зачем Москва заказывала его у союзников в таких количествах после 1943 года. Но если мы вспомним про вполне реальную угрозу войны с США и Великобританией (с остатками вермахта на их стороне) в 1945 году, то вопрос «зачем Сталину столько алюминия» может прозвучать значительно менее загадочно.

Из-за «алюминиевой загадки» Соколов решил, что «советское производство самолетов в годы войны завышено минимум в два раза» и было, таким образом, не более 56 тысяч. Исходя из этого, утверждает историк, «доля западных поставок по боевым самолетам [17 тысяч получено по ленд-лизу] составит не 15%, как традиционно считалось, а около 30%».

Если бы историк уделил внимание тому факту, что средний советский самолет отнюдь не требовал пять тонн алюминия, то, пожалуй, ему не было нужды так сильно подгонять реальностью под свои идеи.

Красная армия не смогла бы воевать без ленд-лизовского бензина?

Итак, со взрывчаткой, порохами и алюминием мы разобрались. Но у Соколова наготове следующий тезис: половина авиабензина Красной армии поступила из-за рубежа.

Как он приходит к этому необычному заключению? Соколов согласен, что СССР в 1941-1945 году произвел 5,5 миллиона тонн авиабензина. Но, утверждает он, поставки авиабензина и светлых бензиновых фракций нефти из США составили 2,6 миллиона тонн. И, якобы, «импортный авиабензин и светлые бензиновые фракции использовались почти исключительно для смешивания с советскими авиабензинами…»

То есть из советских 5,5 миллиона тонн, по его мысли, надо вычесть 2,6 ленд-лизовских. Почему это не так? В основном потому, что Соколов забыл: СССР получил от союзников 18 тысяч самолетов, большое число которых было двухмоторных. А моторы западного производства на советском бензине нормально работать не могли, ибо его октановое число было ниже.

Иными словами, лишь менее трети авиабензина, доступного СССР, действительно происходило либо напрямую из ленд-лизовского бензина, либо из ленд-лизовских же светлых бензиновых фракций.

Отдельно заметим: если в начале войны в СССР действительно наблюдался дефицит авиабензинов (правда, тогда и импортные поставки были минимальны), то во второй половине войны его не было. Это ярко подтверждает огромное количество патрулирующих авиавылетов во второй половине войны, когда противник весьма редко появлялся в воздухе — а наличие радаров делало патрулирование не очень нужным.

О том же говорят и цифры потребления авиабензина советскими ВВС: за все время войны они далеко не достигли и двух миллионов тонн.

Интересно, что «бензиновый» тезис Соколова, как и некоторые другие, был некритично воспринят многими и до сих пор обильно цитируется. Русская Википедия, ссылаясь на BBC, даже сообщает: «США поставили 2 млн. 13 тыс. тонн авиабензина (вместе с союзниками — 2 млн. 586 тыс. тонн) — почти 2/3 горючего, использованного за годы войны советской авиацией».

Как мы показали выше – это грубая ошибка. Менее трети советского авиабензина составлял ленд-лизовский. И очень значительная его часть уходила на импортные же самолеты, к которым в СССР было бы весьма сложно произвести требуемый их моторами бензин.

А что с грузовиками?

Традиционно большое значение в литературе уделяют поставкам автотехники по ленд-лизу. Они действительно заметны: 427 тысяч автомобилей. Поэтому на 1 мая 1945 года 32,8% всех машин в РККА были ленд-лизовскими, 58,1% – отечественными и 9,1% – трофейными.

Но стоит напомнить: подавляющее большинство этих машин было поставлено в 1943-1945 годах, уже после того, как советские войска убедительно показали способность к активным маневренным операциям против вермахта. Как метко подмечает британский историк Ричард Овери:

Больше половины всех ленд-лизовских автомобилей поступило в нашу страну в последний год войны. Поэтому весьма сомнительна идея, что без этого транспорта она не могла бы выиграть войну.

«Функционирование советского железнодорожного транспорта было бы невозможно без ленд-лиза»

Эта цитата из Соколова также часто повторяется последнюю четверть века и обоснована не более, чем иные его тезисы, разобранные выше. Чтобы прийти к этому заключению, он берет количество поставленных в СССР из США рельсов (622 тысячи тонн) и локомотивов (1977 штук) и сравнивает их с производством в СССР в годы войны. У него выходит, что почти половина новых рельсов тогда была представлена импортными, а среди паровозов вообще большинство поступили по ленд-лизу.

Увы, при всей верности этих цифр, они никак не доказывают тезиса Соколова «функционирование советского железнодорожного транспорта было бы невозможно без ленд-лиза». Все дело в том, что во время войны производство паровозов и рельсов не особо нужно: общий объем перевозок резко сокращается, в силу сворачивания мирных секторов экономики. Со многих оставшихся невостребованными железных дорог в годы войны собирали рельсы и использовали их для починки пострадавших путей в зоне активных боев.

Строго говоря, поставки ленд-лизовских рельсов для нужд самой войны с Германией были избыточны. Хорошо известно, что «за время войны железнодорожные войска построили 9 845 км новых железных дорог широкой колеи. При этом заготовка и мобилизация местных ресурсов [то есть снятие рельс и шпал с неиспользуемых в военное время местных дорог – N.S.] достигала 60-85% общего объема израсходованных материалов. Из… 25 710 км рельсов 21 682 км (84,4%) изыскано войсками на месте».

Метр рельса в ту пору весил 50 килограммов, а на железную дорогу их кладут в два ряда. 622 тысячи тонн ленд-лизовских рельсов, таким образом, хватило бы на 6222 километра новых железных дорог в одноколейном (стандартном) исчислении. На практике вновь уложенных рельсов было потрачено меньше, чем импортировано. А ведь еще 0,7 миллиона тонн рельсов за годы войны произвела и советская промышленность.

Выходит, примерно полмиллиона тонн сравнительно новых рельсов у СССР было в резерве. Использовать их до конца удалось уже сильно после войны. Для чего? Думаем, читатель уже понял, зачем Москве могли быть нужны запасы такого рода.

Более того: к войне СССР подошел с некоторым избытком подвижного состава. Дело в том, что в 1939-1940 годах во время присоединения Прибалтики, занятия Западной Украины и Белоруссии он захватил 7,8 тысячи трофейных паровозов – то есть вчетверо больше, чем получил по ленд-лизу. Поэтому всего паровозов перед войной было больше 27,9 тысячи – или в 14 раз больше, чем поставлено по ленд-лизу.

Потери паровозов в войне были очень умеренными: поврежденных — 1990 отечественных и 1318 трофейных (многие из них уже захватывались поврежденными). Однако все, кроме 251 штуки, удалось восстановить после ремонта – то есть, в итоге войны именно паровозный парк даже увеличился

Более чем очевидно, что советские железные дороги вполне выжили бы и без ленд-лиза.

В то же время нельзя отрицать, что накопление запаса паровозов ближе к концу войны заметно повышало стратегическую устойчивость СССР на случай войны с его союзниками. В этом смысле заказ паровозов по ленд-лизу был шагом вполне оправданным: имея дело с западными государствами, Сталин на собственной шкуре успел ощутить, что вчерашний союзник в мгновение ока может оказаться сегодняшним врагом.

Тушенка и иное продовольствие: то, без чего СССР не смог бы выжить?

Широко известно, что по ленд-лизу было поставлено много продовольствия, которое существенно помогло нашей стране в военное время. Но вот вопрос: сколько и когда именно оно поступило?

Согласно официальным данным, всего в СССР попало чуть менее 4,5 миллиона тонн продовольствия – или примерно по шесть килограммов на его жителя за 1941-1945 годы. Не менее 10% этого продовольствия – как и ленд-лиза в целом – поступило к нам уже после окончания Великой Отечественной войны. Поэтому повлиять на ее ход и исход эти поставки не могли.

Всего за время Второй мировой западные продовольственные поставки в СССР составили примерно 18,6 грамм на человека в сутки. Вопреки устоявшимся представлениям, основная часть продовольственного ленд-лиза не была тушенкой: на мясные консервы пришлось только 664,6 тысячи тонн или порядка 2,75 грамм в сутки на одного советского гражданина в период войны. Для периода Великой Отечественной эта цифра ниже: ведь более 10% ленд-лиза пришло уже после ее конца.

Да, заметная часть этого продовольствия шла в армию, а не гражданам в целом. Поэтому там масса той же тушенки на душу была выше 2,75 грамм в сутки. Но надо понимать, что жесткая плановая экономика СССР без западных поставок вполне смогла бы перераспределить пищевые ресурсы в пользу армии. Поэтому сравнение продовольственного импорта со средними цифрами потребления продовольствия по стране говорит о роли «второго фронта» все же больше, чем любое другое сопоставление.

Можно спорить о том, сколько конкретно продовольствия получали жители нашей страны в годы войны. Благо, полной статистики такого рода, разумеется, нет (ни личные подсобные хозяйства, ни колхозные рынки корректно не учесть). Но очевидно, что из местных источников питания советские граждане получали намного больше, чем 18,6 грамм в сутки. Тот же Соколов вполне признает, что и мяса в СССР в годы войны произвели во много раз больше, чем пришло по ленд-лизу.

А как же быть с тем, что сам Сталин признал: «без ленд-лиза мы бы проиграли»?

30 ноября 1943 года на Тегеранской конференции британский генерал Алан Брук на дне рождения Черчилля выступил с тостом. В нем он заявил, «что наибольшие жертвы понесли англичане, что их потери [в войне] превышают потери любого другого народа, что Англия дольше и больше, других сражалась и больше сделала для победы. В зале наступила неловкая тишина».

Легко понять, что Сталин вряд ли был согласен с подобными заявлениями. В пику британцу он заявил: эта война – война машин, и США поставляют их в огромных количествах. Далее, согласно американским записям, он сказал: «Без использования этих машин посредством ленд-лиза мы проиграли бы войну».

Многие люди склонны видеть в этом подтверждение Сталиным описанных выше идей: без ленд-лиза СССР был обречен. Для людей, опирающихся на факты, заявление советского вождя выглядит странновато. Хорошо известно, что основную часть ленд-лиза СССР получил уже после 30 ноября 1943 года. А из общих цифр ленд-лиза понятно, что советская сторона вполне могла довести войну до конца и без западных поставок.

И потом: проиграть СССР мог только в 1941-1942 годах, на которые пришлись менее 2,8 миллиона тонн союзных поставок. Еще 13 миллионов тонн пришлось на 1943-1945 годы, когда перспектива проигрыша войны перед Москвой просто не стояла. Сталин не мог этого не знать – зачем же он дезинформирует союзников?

Попробуем ответить на этот вопрос исходя из известных фактов. Во-первых, Макиавелли, а также ряд других умелых манипуляторов прошлого, были среди читаемых (и комментируемых) Сталиным авторов его огромной личной библиотеки. Во-вторых, из контекста – абсурдного выступления генерала Брука – мы видим, что он мог разозлить Сталина. В-третьих, мы знаем, что советский лидер был в курсе идей английских военных об ударах по СССР еще в 1940 году.

Наконец, из рассекреченных на сегодня цифровых данных очевидно, что Сталин на протяжении второй половины войны создавал запасы стратегических материалов. Запасы, масштабы которых слишком велики, чтобы их можно было целиком использовать в ходе Великой Отечественной войны.

В такой ситуации логично предположить, что хозяин Кремля пытался, с одной стороны, вбить клин между американскими и английскими союзниками. А с другой – показать США, что их помощь все еще крайне нужна СССР, несмотря на то, что тот явно переломил ход войны на востоке.

Если он хотел именно этого – то его стратегия частично сработала. До 30 ноября 1943 года, когда он сделал свое громкое заявление, из западного полушария в СССР по ленд-лизу – за два года и пять месяцев – отправили 6,95 миллиона тонн грузов. После – за всего лишь год и шесть месяцев – уже 10,55 миллиона тонн.

Полное доверие дипломатической лести – а тосты в честь иностранных лидеров редко обходятся без таковой – есть признак некоторой наивности. Особенно – если эту лесть произносит человек типа Сталина или какой-то иной любитель Макиавелли.

Как можно оценить общую роль ленд-лиза во Второй мировой войне?

При СССР роль ленд-лиза в материальном обеспечении Великой Отечественной войны оценивали в 4%. После СССР – как решающую. Какой же она была на самом деле?

В принципе, из текста выше это уже понятно. Всего по ленд-лизу нам отправили 17, 5 миллиона тонн грузов, из которых в мае-сентябре 1945 года – 1,79 миллиона тонн Эти 10,2% ленд-лиза на ход и исход Великой Отечественной уже не могли повлиять. Остальные ~15,7 миллиона тонн могли быть использованы в ходе войны. Но нельзя найти ни одной отрасли, где их отсутствие лишило бы СССР возможности эту войну вести.

Чтобы в самом общем виде понять ограниченность масштабов ленд-лиза, стоит сравнить его с объемами грузов, обеспечивавшими работу советской экономики в годы войны. Скажем, железные дороги страны только в 1943-1944 годах перевезли 647 миллионов тонн различных грузов – в сорок с лишним раз больше, чем пришло по ленд-лизу за всю войну. Общий объем погрузок (грузов, не пассажиров) только на железных дорог за войну примерно в сто раз превзошел ленд-лизовские поставки.

Конечно, среди тех было много сложных изделий, ценность которых выше, чем у угля или чугунных чушек, которые грузили на железные дороги СССР, чтобы доставить на электростанции и заводы. Но по советским железным дорогам перевозили не только сырье. Поэтому да, ценность ленд-лиза, разумеется, не равна 1% от всех материальных ресурсов, потребленных советской экономикой в годы войны. Но, определенно, и решающей ее назвать никак нельзя. Тем более, что подавляющее большинство этих грузов прибыло к нам только во второй половине войны.

Скорее всего, общий вклад ленд-лиза в возможности советской экономики того времени не выше 10%. Но он может быть выше, чем 4% – советской оценки ленд-лизовских поставок. Напомним, эти проценты получились методом перевода долларовой стоимости ленд-лиза в рубли и сравнения ее с общим советским производством тех лет.

Еще один важный момент в оценке этой помощи: значительная ее часть не была использована в ходе Великой Отечественной и, по всей видимости, накапливалась советским руководством на случай войны со странами, которые и поставляли нам товары и сырье по ленд-лизу.

Почему так живуч миф «без ленд-лиза СССР не победил бы»?

Все озвученные выше цифры вполне доступны и были доступны уже много лет назад. Откуда изобилие оценок, повторяющих тезисы историка Соколова? И почему они со временем не только не теряют, но и увеличивают популярность? Как могут пользоваться поддержкой идеи, явно не находящие никакой опоры в реальных цифрах?

Наиболее вероятный ответ на этот вопрос таков: все дело в переносе людьми своего восприятия современности на прошлое. Многие наши современники по-прежнему мыслят известными фразами персонажей классика русской литературы девяностых. С их точки зрения страна, руководимая Москвой, никогда не могла быть иной, чем сегодня – то есть, не вполне полноценной экономически и технологически. И, разумеется, в смысле умственного потенциала как минимум ее руководства.

Если кто-то мыслит в такой парадигме, для него всегда будет казаться дикой идея, будто государство, населенное русскими, в принципе могло самостоятельно выиграть мировую войну у сильнейшей сухопутной армии западного мира.

Поэтому у таких людей возникает необходимость в обнаружении какого-то тайного канала «перекачки» мощи Запада – заведомо более полноценной, во всех отношениях, части мира – в заведомо менее полноценный «совок». Без такой перекачки история Великой Отечественной войны для них бессмысленна: она противоречит их устоявшимся представлениям о мире. Идея о самостоятельном выигрыше войны СССР вводит такого человека в состояние сильнейшего когнитивного диссонанса и понижает его уровень психологического комфорта. Мы живем в эпоху, когда человек, выбирая между своим комфортом и фактами, чаще всего выберет первое.

Военные усилия западных стран на роль такого тайного канала перекачки «мощи Запада» просто не годятся. Совершенно очевидно, что к моменту открытия второго фронта в Европе СССР уверенно шел от одного крупного успеха к другому. Он уже подошел к своим довоенным границам и явно перешел бы их в те же самые сроки и безо всякого второго фронта.

Ленд-лиз, напротив, выглядит намного более привлекательным вариантом. Материальная мощь США кажется очевидной любому нашему современнику. И не менее очевидно, что промышленность Штатов не могла не быть сильнее советской.

Естественно, на самом деле, все эти представления разбиваются в тот момент, когда мы смотрим на цифры. Но это совершенно неважно – пока мы говорим о восприятии ленд-лиза в массовом сознании. Люди, в норме, стараются любой ценой избежать крушения своих представлений и идеалов. А определенной части общества будет не так просто сохранить свои представления целыми иначе, чем признав советскую победу в Великой Отечественной войне результатом американских усилий,

Поэтому принятие идей Соколова о решающем вкладе ленд-лиза – какими бы неосновательными они не были фактически – вряд ли когда-нибудь пойдет на спад.