Как советское нападение на Финляндию сделало неизбежной Великую Отечественную войну

Как это часто бывает в истории России, подлинная история Зимней войны обернута толстым слоем мифов. Первый миф: она началась с того, что финны убили четырех советских военнослужащих. Второй миф: Красная армия не смогла взять линию Маннергейма с ходу, так как в Москве о самой линии ничего не знали. А она состояла из множества дотов со стенами в три метра железобетона. Третий миф: красноармейцам при этом мешал снег в метр-полтора и морозы до минус 40 градусов, а авиация не могла летать из-за плохих погодных условий. Четвертый миф: добавили неприятностей финские снайперы-кукушки, сидевшие на деревьях и оттуда поливавшие противника непрерывным смертоносным огнем.

И все это неправда, которая быстро опровергается при ознакомлении с историческими источниками. Но остаются другие вопросы: если все было не так, то как было на самом деле?

Сколько советских бойцов было убито обстрелом в Майниле?

Война Советского Союза с Финляндией началась с события, которое принято называть инцидентом в Майниле. Это точка на тогдашней границе на Карельском перешейке, где в результате финского артналета были якобы убиты четыре советских военнослужащих 70-й стрелковой дивизии, а еще девятерых ранили.

Но в отечественных архивах есть поименные списки потерянного в той войне личного состава. Однако никто так и не смог найти в них имена тех, кто якобы был убит в тот день. Согласно документам 70-й стрелковой дивизии никаких потерь в те сутки она не несла. Ее оперативные сводки за те же сутки не отмечают никаких событий. Перед нами — классическая приграничная провокация, только, в отличие от немецкого Глайвица, без единой конкретной жертвы. Выражаясь современной терминологией, это была чистая пиар-акция.

«Некоторые сотрудники нашей разведки считали эту линию пропагандой»

Во всей советской мемуарной литературе — и даже во всей отечественной исторической литературе — главной причиной, по которой Красная армия так долго и кровопролитно воевала с Финляндией, считают линию Маннергейма. Сперва информации о ней в нашей стране публиковали мало, писали, что у ее долговременных огневых точек (ДОТов) стены были из трех метров железобетона и было этих ДОТов много. Однако возникло неудобство: финны публиковали по ней данные, а из тех следовало, что ДОТы имели железобетон не толще 1,5 метра, то есть вполне доступный для многочисленной — с самого начала войны — советской тяжелой артиллерии.

К тому же ДОТов в линии было всего 214, а обе полосы линии Маннергейма тянулись всего на 140 километров. Это намного ниже плотности ДОТов в советских «линии Молотова» и «линии Сталина». Более того, финны честно писали, что 96% их ДОТов вообще не имели артиллерии. Возникала необходимость как-то объяснить, почему более мощные советские ДОТы довоенных укрепрайонов немцев не остановили даже на месяц, а линию Маннергейма Красная армия не могла прорвать два месяца — с декабря 1939 года до февраля 1940-го.

И тогда на щит было поднято объяснение Мерецкова — командующего Ленинградского военного округа перед Зимней войной. Именно он в начале кампании нес ответственность за ее успех, поэтому не мог не описать причины срыва штурма этой линии вплоть до февраля 1940 года. В его мемуарах все просто:

«Детальной характеристики всей линии Маннергейма нигде не приводилось. Некоторые сотрудники нашей разведки, как это явствовало из присланных в ЛВО материалов, считали даже эту линию не чем иным, как пропагандой. Как выяснилось впоследствии на практике, это был грубый просчет».

Итак, во всем виновата разведка. Кстати, то же самое подтверждают те, кто никак не был заинтересован в выгораживании Мерецкова. Известный танкист Василий Архипов описывает, как 15 декабря его подчиненные поняли, что перед ними — ДОТы, только увидев серую бетонную пыль от разрывов снарядов на них. Таких свидетельств масса: все командиры нижних эшелонов пишут, что ДОТы стали для них полной неожиданностью.

Чего Мерецков не знал, когда писал свои мемуары, и что губит его версию — так это то, что СССР однажды развалится, а некогда совершенно секретные документы из архивов станут доступны исследователям. В одном из них — стенограмме  Совещания при ЦК ВКП(б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии от апреля 1940 года — начальник будущего ГРУ (тогда РУ) Иван Проскуров сообщает:

«К 1 октября 1939 года было установлено наличие в укрепленных районах [линии Маннергейма] до 210 железобетонных и артиллерийских точек (в реальности их было 214. — Прим. N.S.). Эти точки нанесены на схемы, был альбом, который, как говорил сам тов. Мерецков, все время лежал у него на столе. <…> Донесения командиров частей и разведки [уже в ходе войны] показывали, что большинство этих точек находится там, где указаны на схеме. <…> Все имеющиеся сведения об укреплениях и заграждениях были разработаны, нанесены на карту в Ленинграде и разосланы в войсковые соединения».

Если военная разведка положила на стол командующего альбом с фото и схемами линии, если разослала в войска карты с ними, как же вышло, что в декабре 1939 года для частей Красной армии этот укрепрайон стал сюрпризом?

Часть ответа на этот вопрос озвучена тем же Проскуровым на том же совещании:

«Я организовал проверку, как читают литературу. С литературой 5-го управления знакомятся только отдельные командиры центральных управлений, отдельные руководящие работники штаба и лишь отдельные работники низового аппарата, <…> сводки после ознакомления с ними начальников информационных отделов Управление направляет в секретную библиотеку. В секретной библиотеке эти книги лежат без всякого движения….

Мерецков: Там стоит гриф секретно, домой я не могу взять книгу, а на работе не могу читать, работой нужно заниматься, а поэтому эти книги лежат без всякого движения, никто их не читает. Я не имею права взять книгу домой, положить к себе в портфель, так как она считается секретной. Командир полка совсем не возьмет эту книгу…

Проскуров: …Вывод ясен, что разведывательную литературу у нас не изучают толком». 

Разведывательная литература — не альбом и не карты с укреплениями противника, но если не знакомятся с ней, то отчего кто-то будет знакомиться с другими материалами, добытыми военными разведчиками?

Причины, по которым никто в Красной армии всерьез не воспринимал материалы разведчиков по линии Маннергейма, очевидны: никто не воспринимал небогатую аграрную страну с тремя миллионами населения как серьезного противника. Никита Хрущев в мемуарах описывал настроения того времени (и свои тоже) так: «Достаточно громко сказать им [финнам], если же не услышат, то разок выстрелить из пушки, и финны поднимут руки вверх, согласятся с требованиями».

Эта позиция возникла не только из-за объективной военной-экономической слабости Финляндии на фоне СССР. Был и практический опыт: осенью 1939 года Советский Союз ввел войска в Прибалтику. И там все было именно так, как в цитате Хрущева, — за тем исключением, что правительства прибалтийских стран подняли руки (согласились на ввод советских войск под давлением Москвы) без единого выстрела со стороны СССР. Население Прибалтики вполне сравнимо с финским, экономика была ничуть не слабее, на первый взгляд все логично. Но только на первый.

Безусловно, отождествлять правительства Прибалтики с весьма упорными и смелыми финнами было колоссальной ошибкой советского руководства. Не сумев оценить их боевой дух, Мерецков даже не вникал, что там в «черном альбоме» с финскими укреплениями. Он ждал еще одного похода на прибалтов или в крайнем случае поляков: удара ломом в виде самой вооруженной армии мира по рыхлой массе слабого европейского государства.

Что-то пошло не так

Финская армия действительно выглядела на тот момент бледно: на 30 ноября 1939 года у них было 534 орудия, многие из которых смотрелись бы уместнее в музее, чем на поле боя. Из 26 их танков ни один вообще не стоило выпускать на поле боя — они были настолько древними, на уровне Первой мировой, что так и не смогли нанести заметного ущерба Красной армии и были потеряны напрасно.

Вот только войны не выигрываются ни танками, ни самолетами, ни артиллерией. Это делают только и исключительно люди.

У Финляндии не было денег на полноценные укрепрайоны типа советских, и там пытались придумать, как лучше использовать то, что есть. Поэтому финские ДОТы имели много боковых амбразур, спрятанных в «карманах» — конусообразных выемках на флангах ДОТов. Бетонные бока карманов заслоняли от артиллерии атакующих вспышки из пулеметных стволов. Когда стрелковые цепи красноармейцев достигали линии, на которой находился ДОТ, пулеметы из боковых амбразур косили их во фланг — при этом на прицеле оказывался не один пехотинец, как при огне из «лобовой» амбразуры, а сразу вся цепь, что резко повышало потери.

Разумеется, любой из тысяч советских танков мог подъехать и выстрелами в упор заклепать бронезаслонки амбразур финских ДОТов. Поэтому финны в 200-400 метрах от своих укреплений расставили несколько рядов железобетонных «пирамидок»-надолбов. Достигая их, советские танки могли только ездить туда-сюда и поддерживать пехоту огнем, но боковые амбразуры финнов им были по-прежнему не видны. Колючая проволока и мины, кстати, тоже осложняли жизнь пехоты, хотя с минами у финнов был хронический дефицит (видимо, из-за нехватки взрывчатки).

Но и тут военно-экономическая бедность подвела финнов. Их надолбы были сделаны из бетона не лучшего качества, арматуры в них было явно недостаточно. Советские танкисты быстро обнаружили, что снаряды танковых пушек могут за полчаса обстрела пробить бреши в надолбовых линиях. Танки смогли достигнуть ДОТов и, подъехав к их амбразурам, заставить ДОТы замолчать. Хотя танки у СССР были в основном легкие, без артиллерии и ПТР, финны часто ничего не могли им сделать — бутылками с горючей смесью танки легко уничтожаются в основном в кино.

Но этот танковый успех был недостаточным. ДОТы были важны, но, как отмечает танкист Архипов, они не были основной частью обороны. Вокруг них были дерево-земляные точки (ДЗОТы), окопы пехоты, оттуда все время стреляли финские пехотинцы. Поэтому пехота за советскими танками пройти не могла, а те не могли стоять у амбразур ДОТов вечно — и отходили. Танковая рота упомянутого выше Архипова повторяла такие действия за декабрь множество раз. Это называлось «разведкой боем», и ей часто приходилось заниматься из-за отсутствия нормальной низовой разведки. В итоге его рота потеряла 12 танков из 17.

Получилось, что весь декабрь Красная армия пыталась с ходу прорвать линию обороны, о которой не имела полного представления (довоенные альбомы так и не были использованы). Стало ясно, что с наскока ничего не выходит, но выяснилось это только после огромных потерь.

На заседании Главного военного совета 7 января 1940 года Сталин спросил военных, кто хочет принять на себя командование всеми войсками на Карельском перешейке. Вызвался Тимошенко — его и назначили. Новая метла взялась за дело энергично: в тылу организовали полигоны с имитацией финских узлов обороны и ДОТов, стали отрабатывать их штурм. Параллельно приглашали преподавателей военных академий для лекций командному составу на передовой и так далее. В общем, занимались всем тем, чем надо было заниматься до 30 ноября 1939 года, а не в январе.

К февралю 1940-го армию дообучили, а с 11 февраля начали нормальное наступление. Если в декабре морозов сильнее минус 20 на Карельском перешейке не было, а снег был не глубже 15 сантиметров, то к февралю температура достигла минус 40, а снег стал глубже метра. Но нормальное обучение оказалось сильнее трудностей погоды: Красная армия с весьма умеренными (в сравнении с декабрем) потерями взяла линию. Основную роль в уничтожении ДОТов сыграла даже не ее тяжелая артиллерия, которая обстреливала их в декабре, а именно блокировка амбразур танками при одновременном артиллерийском подавлении пулеметчиков в окопах и ДЗОТах. Саперы на бронесанях, волокущихся за танками, подвозили взрывчатку к ДОТам и подрывали их.

Линия Маннергейма была прорвана, финны отходили к Выборгу, и в начале марта за него закипели бои. Однако сама война уже заканчивалась — и никакого наступления Красной армии после Выборга на Хельсинки, как задумывалось в исходных оперативных планах, не случилось. Это кажется странным: за Выборгом никаких серьезных укреплений у финнов не было.

Почему Красная армия не взяла Хельсинки в марте 1940 года

Чтобы понять странную остановку войны до взятия финской столицы, нужно выяснить: что вообще хотел СССР от войны с Финляндией?

В советское время официальная версия событий была такой: Москва хотела отодвинуть границу от Ленинграда. Ради этого начала войну. Отодвинула границу — и завершила войну. Однако дело в том, что первое заявление «цель войны — отодвинуть границу от Ленинграда» случилось не в 1939 году, а уже в 1940-м, сильно после начала войны. Часто цитируемые слова Сталина «поскольку Ленинград передвинуть нельзя, придется отодвинуть от него подальше границу» относятся к довоенным переговорам первой половины ноября 1939 года, но после начала боевых действий никто из представителей советских властей даже не озвучивал таких тезисов в отношении буржуазной Финляндии (вплоть до марта 1940-го).

Да и не могли они такое озвучить. Ведь сразу после начала боевых действий Москва перестала признавать официальный Хельсинки финским правительством и признала таким коммунистическое правительство Куусинена, целиком сформированное на советской территории. Правительство было марионеточным, и, конечно, в случае его победы было совершенно неважно, где прошла советско-финская граница. Марионеточные правительства в Прибалтике в 1939 году формально вообще не передавали СССР ничего, но по факту были подчинены ему полностью (на их территорию ввели советские войска).

Напротив, как отмечает историк Мельтюхов:

«Согласно советскому оперативному плану <…> в Беломорской Карелии были развернуты войска 9-й армии, целью которой было стремительным ударом рассечь Финляндию в наиболее узком месте страны и, действуя через Кемиярви и Суомуссалми, выйти на побережье Ботнического залива от Кеми до Оулу. Основные советские силы были развернуты на Карельском перешейке c последующим наступлением на Хельсинки».

Напомним, Финляндия заканчивается как раз на берегу Ботнического залива. Наконец, «Договор о взаимопомощи и дружбе с правительством Куусинена» от 2 декабря 1939 года содержал такие ключевые фразы: «Настоящий договор вступает в силу со дня его подписания и подлежит последующей ратификации. Обмен ратификационных актов будет произведен в возможно более короткий срок в столице Финляндии, городе Хельсинки».

То есть советские военные планы предусматривали захват страны вместе со столицей и до западных пределов. Захват для передачи марионеточному правительству Куусинена, а никак не «отодвигание границы от Ленинграда», о котором после войны заявили в СССР.

Что это за «правительство Куусинена»? Москва сразу после начала войны «установила дипломатические отношения» с созданным тут же, на территории СССР, «правительством Финской демократической республики», во главе с давным-давно жившим здесь коммунистом Куусиненым. В «Политическом словаре» издания 1940 года именно так называется Финляндия. Его авторы даже не предполагали, что, начав войну с этим маленьким государством, Кремль может закончить ее как-то иначе, нежели посадив в Хельсинки своих ставленников.

Стоит напомнить и то, что по секретным приложениям к пакту Молотова — Риббентропа Финляндия целиком отходила в зону советского влияния — и все остальные части этой зоны, упомянутой в приложениях, в 1939-1941 годах были заняты советскими войсками и советизированы. Чтобы предположить, что СССР не хотел захватывать Финляндию, а лишь «отодвинуть границу», нужны советские же документы, опровергающие не только оперативные планы Москвы 1939 года, не только «Политический словарь» 1940 года, но и приложения к пакту Молотова — Риббентропа. А их официально признает подлинными МИД России. На сегодня это не удалось сделать никому — и вряд ли удастся в будущем.

Возникает понятный вопрос: если СССР планировал советизировать Финляндию, как сделал это с Прибалтикой в 1939-1940 годах, или после войны с Восточной Европой, то отчего он не реализовал своих планов? К началу марта 1940 года Красная армия уже заняла почти все укрепления линии Маннергейма и определенно могла бы занять и остальную страну, хотя и с серьезными боями. 

Ответ на этот вопрос давно освещен в научной литературе: угроза столкновения с Англией и Францией. Обе эти страны готовились послать в Финляндию свой воинский контингент. Размеры его были бы невелики, не более ста тысяч человек. Однако конфликт с ними означал бы, что Кремль втягивается во Вторую мировую войну — чего там хотели избежать.

Намерение англичан и французов отправить экспедиционный корпус в Финляндию для нашего современника выглядит предельно нелогичной. Обе эти страны находились в состоянии войны с нацистской Германией, обладательницей сильнейшей западной армии того времени. Какой смысл в такой ситуации ввязываться еще и в войну с СССР — обладателем сильнейшей армии той эпохи, противником еще страшнее немцев? Для того, чтобы наверняка проиграть?

Однако со стороны западных границ СССР для многих наблюдателей выглядел не совсем тем, чем был на самом деле. 

Маленькая, но очень показательная иллюстрация. Командир танковой роты 35-й легкотанковой бригады Василий Архипов вспоминает: утром 1 декабря группа финских лыжников с винтовками (с примкнутыми штыками!) и пистолет-пулеметами в пешем порядке атаковала его 17 танков. Стреляя по ним, что характерно, из легкого ручного оружия. Естественно, танки ответили, часть финнов немедленно умерла, часть была пленена. Советскому командиру захотелось понять: что это, вообще говоря, было, что это за атака танков по-пешему? Опрос пленных ошарашил:

Для нашего современника командир финского батальона выглядит просто глупо — благо мы знаем, что на 1 декабря 1939 года в СССР пушечных танков было кратно больше, чем во всем остальном мире вместе взятом, да и по качеству они были вполне на мировом уровне, а иногда и выше.

Но для жителей стран к Западу от советских границ мир выглядел совсем иначе, чем для нас. Идея о том, что русские могут самостоятельно произвести что-то настолько сложное как трактор с трудом проникала в сознание европейцев и американцев. Танк же — изделие куда более сложное. Поэтому финскому комбату казалось логичным, что подобные технологии восточным варварам в принципе недоступны. Носителями подобных взглядов были и те люди, у кого информации было куда больше, чем у офицера из аграрной страны на севере Европы.

Напомним: летом 1939 года англо-французская делегация в Москве не захотела заключать оборонительный союз со Сталиным потому, что посчитала Красную армию слишком слабой, чтобы ради ее поддержки имело смысл идти на какие-то компромиссы с СССР. Это была, безусловно, ошибка: в итоге западным союзникам в ходе войны пришлось уступить Москве много больше, чем она просила летом 1939 года.

Но эта ошибка была почти неизбежной. Все западные разведки еще в довоенный период оценивали боеспособность СССР как крайне низкую, где-то в районе Польши по качеству. После оценки не сильно изменились. 22 июня 1941 года американские аналитики оценивали время до крушения РККА и СССР в несколько недель, англичане — в месяцы от силы. Уже 23 июня в Лондоне начали планировать авианалеты на Баку после его захвата немцами — и очень торопились, чтобы не опоздать до того, как Германия сможет поставить там достойную ПВО.

Зная, что англичане и французы в самом деле готовы воевать в Финляндии, Кремль пошел на компромисс, отказавшись от полного захвата этого государства. Победить сотню тысяч англичан и французов было не так сложно, но вот стать союзником Гитлера в мировой войне «за бесплатно» Сталин, разумеется, не планировал.

Отчего советский удар по Финляндии сделал неизбежным 22 июня 1941 года?

Главным результатом финской войны было впечатление, которое она произвела на западные государства, значительно усилив их веру в то, что русские в принципе небоеспособны. Финны не скрывали свои потери убитыми в 27 тысяч человек и, конечно, упоминали и то, что советские потери многократно выше. И все это — несмотря на колоссальное превосходство СССР в артиллерии, танках, самолетах, в общем — во всем, кроме обученности бойцов и талантливости их командиров.

Вот как это, по свидетельству Черчилля, восприняли в Британии:

«Многие поздравляли себя с тем, что мы не очень рьяно старались привлечь Советы на нашу сторону [во время переговоров лета 1939 года], и гордились своей дальновидностью. Люди слишком поспешно заключили, что чистка погубила русскую армию и что все это подтверждало органическую гнилость и упадок государственного и общественного строя русских».

Аналогичные ложные идеи финская война посеяла в Германии. Все оценки немецких военных и дипломатов суммируются в одной фразе:

Хотя эти слова произнес Адольф Гитлер по поводу плана «Барбаросса», легко видеть, как они близки к британским оценкам — даже идея о «гнилости» одна и та же. Но верной оказалась совсем иная оценка, озвученная Сталиным в 1941 году: «Советский Союз — это не Польша, это не Франция и что это даже не Англия и все они, вместе взятые». Пнув в то, что он считал «гнилым зданием», Гитлер предсказуемо убил свое собственное государство — и себя вместе с ним.

Но все это было потом. В нашем мире важна не только ваша истинная сила, но и то, как окружающие ее оценивают. Ни одно западное государство до 22 июня 1941 года не смогло оценить здраво силу СССР. И это имело огромные исторические последствия. Сам Гитлер в 1942 году описывал их так:

«Русские в этом отношении ведут себя гораздо более умело …они также тщательнейшим образом скрыли все, что хоть как-то связано с их военной мощью. Вся война с Финляндией в 1940 году — равно как и вступление русских в Польшу с устаревшими танками и вооружением и одетыми не по форме солдатами — это не что иное, как грандиозная кампания по дезинформации, поскольку Россия в свое время располагала вооружениями, которые делали ее наряду с Германией и Японией мировой державой». 

Рассказы про «дезинформацию», конечно, только рассказы: Москва никогда не дала бы себе понести такие огромные потери как в Финляндии только ради запутывания противника. По всей видимости, Гитлер, понимая глубину собственных прошлых ошибок с оценкой восточного соседа, хотел выставить себя не ошибавшимся, но жертвой хитрого восточного манипулятора. 

3 октября 1941 года Гитлер на публичном выступлении в Спортпаласте попытался уверить своих граждан, что у него все под контролем, и война на Востоке — тоже. Но и здесь он честно признал:

«Однако в чем-то мы обманулись: мы не имели ни малейшего понятия о том, насколько гигантской была подготовка противника к нападению на Германию и Европу, о том, как невероятно велика была опасность, о том, что в этот раз мы были на волосок от уничтожения не только Германии, но и всей Европы. Сегодня я могу об этом сказать!

Я впервые говорю об этом, потому что сегодня уже могу сказать, что противник сломлен и никогда больше не оправится! Там была сколочена такая сила, направленная против Европы, о которой, к сожалению, большинство не имело никакого представления, а многие не догадываются и по сей день».

Далее немецкий лидер называет СССР не страной, а фабрикой по производству оружия против Европы, обозначает ее как огромную военную силу и так далее.

Слова Гитлера насчет силы, о которой многие до сих пор не догадываются, были, бесспорно, верными. И даже более верными, чем он сам мог это в тот момент понять. На 3 октября 1941 года он и сам еще и не догадывался, что видит СССР в его худший момент военной слабости — а настоящую силу начнет видеть лишь через год и более.

Что было бы, если бы советскими операциями в Финляндии в 1939-1940-х с самого начала руководил бы не Мерецков, а Жуков? Судя по его действиям до и после этих событий, он был склонен читать материалы разведки. Ситуация на Карельском перешейке могла бы развернуться иначе. Красная армия могла бы еще в декабре 1939 года подойти к надолбам с саперными подрывными зарядами, подавить артогнем небетонированные огневые точки, закрыть танками амбразуры бетонированных. Тогда Финляндия потерпела бы поражение до того, как Лондон и Париж решились бы ее поддержать. 

Вряд ли Гитлер в такой ситуации мог бы рассчитывать обвалить Союз «одним пинком». Он был способен быстро менять свою точку зрения на противника, что серьезно отличало его от многих современников. Ему пришлось бы готовиться к длительной войне с СССР, а это исключало нападение летом 1941 года.

Любая длительная война Германии с СССР, как отмечал в 1941 году тот же Сталин, требует как минимум серьезного обеспечения немцев топливом (которого в 1941-м у них не было). Того, что имел Третий рейх, хватило бы для войны с Францией или Англией. Страна на Востоке оказывала сопротивление совсем другой интенсивности.

Это требовало радикально большего числа танковых бросков и самолето-вылетов немецкой авиации, да и совсем другой длины маршей пехоты. От этого уже осенью 1941 года немцы столкнулись с острым дефицитом горючего. Разбить Францию за шесть недель — задача, требующая намного меньше топлива, чем непрерывные бои с Красной армией, намного более сильной, чем французская.

Если бы финская кампания не занизила бы в глазах немцев силу своего восточного соседа, Берлин не смог бы решиться на удар по нему до развертывания масштабного производства синтетического горючего (а это уже с 1943 года и позже), а то и захвата Ирака (тоже вряд ли раньше). В обоих случаях неизбежное втягивание США в войну на стороне Британии не дало бы немцам реализовать нападение на СССР на практике. 

Кто проиграл в финской войне

Победой в наступательной войне называют достижение страной предвоенных целей. И в этом смысле СССР ее не достиг. Выйти к Ботническому заливу и взять Хельсинки, как диктовали оперативные планы, не удалось. Сделать из Финляндии «Финскую демократическую республику», как успели отписать в «Политическом словаре» 1940 года, тоже не вышло. К тому же мы показали слабость перед Гитлером: человеком, рядом с которым показывать слабость самоубийственно опасно. В этом смысле СССР финскую войну проиграл.

«Отодвигание границы» от Ленинграда никак не смогло это компенсировать. Финны в 1941 году с легкостью вернули себе свои старые территории, поскольку СССР на них никаких оборонительных полос не построил. За счет этого они обеспечивали блокаду Ленинграда с севера, отчего голодной смертью погибло 0,9 миллиона жителей этого города.

Продвинуться дальше старой границы с СССР финские войска не могли бы в любом случае: у них не было тяжелой артиллерии, достаточной для взлома Карельского укрепрайона, одной из частей Линии Сталина.  Даже если бы Москва вовсе не вела Зимнюю войну, финская армия остановилась бы на том же самом Карельском УРе, где намертво застряла и в реальной истории. Благо он был укреплен и вооружен сильно лучше Линии Маннергейма. Все это значит, что в целом Красная армия потеряла более 126 тысяч человек вполне напрасно.

Проиграла Зимнюю войну и вроде бы не участвующая в ней нацистская Германия: решившись на нападение на СССР, она автоматически подписала себе смертный приговор.

Финны, как ни странно, одержали в войне трудную оборонительную победу — хотя если бы не безрассудно-суицидные планы англичан и французов послать им войска, то, конечно, Финляндию в марте 1940 года все равно бы оккупировали.

Парадоксально, но больше всех от финской войны выиграли все те же англичане и иные западные страны, настроенные к Гитлеру враждебно. Из-за возникших от этой войны ошибочных оценок он напал на СССР, чем снял с западных государств основную тяжесть ведения боевых действий. Пожалуй, Зимняя война — один из самых необычных примеров «эффекта бабочки». Ситуации, когда события вокруг исходно малозначимого игрока внезапно переворачивают весь ход мировой истории.