Киевский котел: почему Красная армия потерпела крупнейшее поражение в истории войн

15 сентября 1941 года две танковые группы – Гудериана с севера и Клейста с юга – встретились в районе Конотопа (Восточная Украина) и отсекли огромные силы Красной армии на левом берегу Днепра. Понять, насколько беспрецедентно большим был котел, можно только взглянув на карту.

26 сентября немецкое радио объявило о том, что с сопротивлением окруженных покончено и сотни тысяч взяты в плен. Реальность была не такой благостной: бои по ликвидации советских частей в котле шли две недели после окружения. И тем не менее, факт есть факт: величайшее окружение в истории немцам удалось. И это несмотря на то, что его в советском командовании предвидели сильно заранее и, бесспорно, могли предотвратить.

Это порождает загадку. 22 июня немцы рассчитывали устроить три крупных котла – на Украине, в Белоруссии и в Прибалтике, где советские войска планировалось прижать к морю. Планы эти удались только в Белоруссии, где командование советской стороны оказалось наименее умелым. На Украине и в Прибалтике масштабные окружения у границы не были реализованы, что сыграло большую роль в срыве плана «Барбаросса».

Отчего же в сентябре 1941 года, когда ни о какой внезапности нападения речь не шла, Германии удалось то, что не вышло летом того же года, – при куда более свежих немецких войсках и при наличии крайне важного фактора внезапности?

«Важнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма»: почему немцы начали Киевскую операцию?

Киевское сражение началось для немецких генералов довольно неожиданным образом и не по их инициативе – как, собственно, и Вторая мировая война, нападение на Францию, война с СССР и многое-многое другое. Все потому, что они мыслили себе войну так, как им ее преподавали в военных училищах, которые они, что характерно, закончили еще до Первой мировой или во время. Поэтому они были свято уверены, что для победы нужно взять столицу противника: в случае СССР – Москву. Разумеется, Наполеон уже брал Москву, и с победой что-то не заладилось – но вспоминать об этом массово немецкие военачальники начали только в декабре 1941 года, а до того им казалось, что все получится.

Их спокойствие выглядит необычным: ведь генералы вырастают из офицеров. А немецких офицеров воспитывали на Клаузевице, который был наблюдателем войны 1812 года и постоянно использовал стратегические примеры из нее. Однако на деле ничего удивительного в этом спокойствии нет. Просто немецкие генералы тоже были людьми и, как и остальные немцы, имели практически нулевой иммунитет к нацистской теории. А в Рейхе до масс ее доводили очень талантливые в деле пропаганды люди: Гитлер и Геббельс. Что еще важнее, в отличие от типичных пропагандистов, эти два человека верили в то, что говорили, – и своей верой смогли заразить подавляющее большинство немцев. Вот, например, оценка Гудерианом русских вооруженных сил от конца 1941 года:

«Вследствие своей расовой ограниченности и связанных с ней неповоротливости, косности и прежде всего боязни ответственности (последняя усиливается под влиянием политической системы) низшее командование не в состоянии быстро использовать те преимущества, которые ему могут представиться… Русское командование стоит ниже германского».

Не имеющие никакого научного смысла слова «расовая ограниченность» в секретном военном отчете особо не нужны: его не будут озвучивать по радио, пропаганда тут не нужна. Поэтому появление этих слов – верный признак реальной веры Гудериана (и не только его) в «расовую ограниченность» русских. Забавно, что в наше время его отчет об оценке Красной армии в российской прессе вполне всерьез считают… точным.

Итак, как мы выяснили, немецкий генералитет считал противника неполноценным в расовом отношении, отчего полагал возможным ставить перед войсками те же стратегические задачи, что и Наполеон – взятие Москвы, важного промышленного и транспортного центра.

Однако был у немецкой стороны и человек, не стремившийся повторить провалившиеся решения Наполеона. Этот человек планировал войну с учетом реалий XX века – а именно, огромной стратегической роли ВПК и нефти в конфликтах современного типа. Когда 18 августа 1941 года Гальдер (главнокомандование сухопутных войск) принес Гитлеру план наступления на Москву, тот в крайне энергичной форме подверг сомнению такую цель операции. Вместо этого Гитлер 21 августа 1941 года подписал совсем иную директиву:

«…Соображения главнокомандования сухопутных войск относительно дальнейшего ведения операций на востоке от 18 августа не согласуются с моими планами.
Приказываю:
Главнейшей задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на Донце и лишение русских возможности получения нефти с Кавказа; на севере – окружение Ленинграда и соединение с финнами.
…Нашей целью является не оттеснение советской 5-й армии за Днепр частным наступлением 6-й армии, а уничтожение противника прежде, чем он отойдет».

Зачем Гитлеру нужен был Крым? Дело в том, что советская авиация в первую пару месяцев войны хотя и умеренными силами, но довольно убедительно показала, что румынские нефтяные объекты очень уязвимы. По немецким данным 13 июля 1941 года удар всего 19 бомбардировщиков советских ВВС уничтожили 9000 тонн горючего только на одном румынском НПЗ «Орион», попутно разбомбив 17 цистерн с горючим. В 1941 году Румыния поставляла немцам в среднем менее 6000 тонн в сутки. То есть 19 советских бомбардировщиков «обнулили» более полутора суток румынских нефтяных поставок Рейху.

Румыния была главным источником нефти в нацистском блоке – в 1941 году оттуда немцам досталось больше двух миллионов тонн горючего. Понятно, что ее близость к советским аэродромам крайне беспокоила Гитлера. В первые три месяца войны советские ВВС сделали четверть миллионов боевых самолето-вылетов. Если бы 5-10% из них пришлись на румынские нефтяные поля – Вермахт на востоке оказался бы в условиях топливного голода. А «блицкриг» – выдуманное английскими журналистами понятие, которое немецкие военные воспринимали как бессмыслицу типа современной «памяти воды» – пришлось бы останавливать вовсе не под Москвой.

Без Крыма эффективно бомбить Румынию советские ВВС не могли бы. Промышленные районы Донбасса играли огромную роль в советском ВПК, а продолжение наступления в направлении нефтяных районов Кавказа позволило бы в принципе выбить почву из-под ног Красной армии – без нефти во Второй мировой воевать просто невозможно. Из-за всего этого фюрер и требовал повернуть удар 2-й танковой группы Гудериана, до того шедшей на Москву, на юг.

Не преувеличивал ли Гитлер значение нефтяного фактора? Сомнительно. Откроем дневник Франца Гальдера, главы генерального штаба сухопутных сил Германии. Вот запись за 11 сентября 1941 года: для наступления Вермахту на Востоке нужно 29 составов с горючим в сутки, а Верховное главнокомандование дает только 27 составов на самые активные 13 дней боев. В октябре их урежут до 22, и в ноябре — до 3 составов в сутки. То есть в десять раз ниже нужного для наступления уровня. Как мы знаем, немцам пришлось наступать до начала декабря – и не удивительно, что при трех составах топлива в сутки успеха они так и не добились.

Почему немецкий удар на окружение сил Красной Армии под Киевом удался?

Надо признать: Сталин и Ставка были в принципе не готовы к такому сценарию, как разворот немецкой танковой группы с московского направления на юг, в тыл южной части советского фронта. Они ожидали реакции, типичной для немецких военных: нормальные атаки на столицу, все по Клаузевицу, все в рамках стандартов западного военного мышления еще с XVIII века. Собственно, советский план удара по Германии в 1941 году был сходным и тоже предполагал в первую очередь брать Берлин, а вовсе не захватывать румынскую нефть.

Гитлер, со своими нетипичными для военных той эпохи идеями, пошел по принципиально иному пути. Именно поэтому немецкий удар с севера по будущему Киевскому котлу застал Красную армию врасплох. В этом и была причина его успеха: 2-я танковая группа Гудериана, бившая с центрального направления на юг, к Конотопу, просто не имела на своем пути достаточно сильной группировки Красной армии. Ей противостояла только 40-я армия Юго-Западного фронта и 21-я армия Центрального фронта (с 26 августа — Брянского фронта, с 6 сентября – Юго-Западного фронта) – причем на направлении главного удара была только последняя.

На конец августа-начало сентября в 21-й армии было 80 тысяч человек, то есть заметно меньше, чем у 2-й танковой группы Гудериана, насчитывавшей сильно за сто тысяч человек на направлении своего удара. Что еще хуже, у 21-й армии на конце августа-начало сентября было всего 499 орудий и 8 танков. Вторая танковая группа имела сотни танков и тысячи орудий. Попросту говоря, немцы били кулаком туда, где у советской стороны не была выставлена даже ладонь – только отдельные пальцы. И судьба этих пальцев была незавидной: до 26 сентября 1941 года 21-я армия потеряла 35,5 тысяч человек, из них 90% – пленными и убитыми. То есть произошел ее разгром.

Нельзя сказать, что это был неизбежный сценарий. Даже если удар внезапен, то сторона, имеющая сильные резервы, всегда может развернуть исход операции в свою сторону. Скажем, немцы весной 1942 года под Харьковом или советские войска в декабре 1942 года под Сталинградом «пропустили» первый удар противника и допустили прорыв своего фронта. Но, ударив резервами, в обоих случаях стороны закрыли прорывы. Сходно могло бы быть и в Киевской оборонительной операции, если бы не несколько «но».

Отдавать Киев или нет?

Согласно мемуарам Жукова, тогдашнего начальника Генштаба, 29 июля 1941 года на совещании у Сталина он заявил:

«Наши 13-я и 21-я армии, прикрывающие направление на Унечу — Гомель [ведущее в тыл советского Юго-Западного фронта, удерживавшего Киев – А.Б.], очень малочисленны и технически слабы. Немцы могут воспользоваться этим слабым местом и ударить во фланг и тыл войскам Юго-Западного фронта, удерживающим район Киева».

Почему же Сталин не отреагировал на предложение Жукова, а на следующие день даже снял его с должности начальника Генштаба? Ведь согласно своим мемуарам, Жуков предлагал усилить стык центрального и юго-западного советских направлений – там, где позже ударил Гудериан. Усилить очень серьезно: сразу тремя армиями, одну из которых предлагал снять с западного, московского направления – где, по его мнению, немцам в ближайшие две недели наступать было сложно. Вторую армию нужно было взять из резерва Ставки, а третью – у Юго-Западного фронта, того самого, который предполагалось защитить от окружения.

Чтобы у этого фронта при этом остались силы, Жуков предложил:

«Юго-Западный фронт уже сейчас необходимо целиком отвести за Днепр. За стыком Центрального и Юго-Западного фронтов сосредоточить резервы не менее пяти усиленных дивизий». Это означало – оставить Киев, находившийся на другом берегу Днепра и поэтому менее удобный для обороны.

С его слов, в ответ Сталин вспылил и воскликнул: «Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?». На следующий же день его уволили с поста главы Генштаба.

Описанная сцена в кабинете Сталина исключительно важна. Если она правдива, то советское командование в лице главы Генштаба точно представляло реальное направление немецкого удара конца августа еще в конце июля 1941 года. И не просто предвидело, а предлагало серьезные меры по его предотвращению.

При усилении слабых 13-й и 21-й армий еще тремя, да к тому же с резервом за ними в пять дивизий, Киевский котел просто не мог получиться. Максимум, что добились бы немцы – это «выталкивание» советских частей из этого района. «Чистый» прорыв через порядки советских войск и их последующее окружения при такой плотности обороны для немцев был бы крайне маловероятен.

Но говорил ли Жуков правду, описывая разговор у Сталина? В 1990-е годы этот эпизод его воспоминаний подвергли сомнению. Все потому, что дневнике посещений кабинета Сталина за 29 июля 1941 года никакого Жукова нет – как нет и заместителя Наркома обороны СССР Мехлиса, по жуковским мемуарам бывшего в кабинете в этот момент и задававшего ему дополнительные вопросы. На этой основе ряд историков посчитал всю сцену попыткой Жукова показать себя умнее, чем он есть – провидцем, предвидевшим Киевскую катастрофу, крупнейшую в истории РККА. И выставить безответного, по причине смерти, Сталина тем, кто его не послушал.

Однако в версии о выдуманности жуковского предсказания есть слабые места. Во-первых, это сам источник, на который опирается версия «Жуков не был у Сталина 29 июля 1941 года». Дневник посещений кремлевского кабинета бесспорно верен в том смысле, что если там написано, что кто-то был на приеме, то он там был. Но, как мы уже показали ранее, если там не написано, что кто-то был у Сталина в кабинете в тот или иной день – далеко не факт, что он там реально не был.

Все дело в том, что «Дневник» – это не некая книжечка с одной обложкой, куда аккуратно заносят записи. Это набор листков, между которыми часто есть хронологические пробелы, и принципы ведения которых не вполне ясны. Ясно только то, что часть ходивших к Сталину людей в эти листки точно не вносилась, но почему – неизвестно.

Возьмем тот же дневник и посмотрим: с какого числа Жукова не было у Сталина? Оказывается, с 20 июля 1941 года. То есть Генштаб страны в самой опасной войне в ее истории возглавлял некто, кто на прием к главкому не ходил десяток дней подряд. Почему? Как это объясняется? Никак: никто, из отрицающих пребывание Жукова у Сталина 29 июля 1941 года на этот вопрос даже не пытался ответить. Между тем, ноль посещений Жуковым за десять дней выглядят крайне маловероятными, и это порождает большие сомнения в полноте дневника посещений и в том, что он вообще может быть аргументом в таком споре.

Во-вторых, возникает и другой вопрос: а за что тогда Сталин снял начальника своего Генштаба, если не за то, что описано у Жукова в мемуарах? Это категорически неясный момент. Сталин конфликтовал с Жуковым в конце июня после сдачи Минска – и конфликтовал так, что в итоге в расстроенных чувствах уехал на дачу, откуда его вынимали уже члены Политбюро. Но начальника Генштаба он тогда не уволил, хотя по некоторым свидетельствам, тот ругался на него вполне нецензурно, предлагая не мешать ему работать своим присутствием в здании Генштаба.

На 29 июля 1941 года никакой катастрофы уровня июньского котла в Белоруссии или сентябрьского в Киеве Красная армия не терпела. Фронт бы относительно стабильным, до Ленинграда и Москвы было далеко, а Киев казался надежно удерживаемым. Да, 28 июля был сдан Смоленск, но то, что его сдадут, было ясно заранее. Да и темпы наступления немцев на этом направлении явно резко замедлились. За что снимать начальника Генштаба в такой обстановке? Если глава Генштаба предлагал в конце июля сдать Киев – понять его увольнение можно. Если нет – предельно сложно. Никто из историков, отрицающих реальность жуковского предсказания, этого пока так и не сделал.

В-третьих, идея «Жуков придумал этот разговор, чтобы показать себя провидцем» вызывает некоторые сомнения. Известны два документа, где этот человек достоверно предсказывает планы немецкого командования задолго до их реализации. 10-15 мая 1941 года он составил документ, в вводной части которого утверждалось:

«Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развёрнутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развёртывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому командованию, упредить противника в развёртывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развёртывания и не успеет ещё организовать фронт и взаимодействие родов войск».

Далее предлагались меры по реализации этого. Прозорливость автора этого документа трудно переоценить: внешняя разведка НКВД доложила Сталину о близком немецком нападении только 16 июня 1941 года, через месяц с лишним после документа жуковского авторства.

Далее, 8 апреля 1943 года, за месяцы до Курской битвы, Жуков отправил на имя Сталина телеграмму, где писал:

«Видимо, на первом этапе противник, собрав максимум своих сил, в том числе до 13-15 танковых дивизий, при поддержке большого количества авиации нанесёт удар своей орловско-кромской группировкой в обход Курска с северо-востока и белгородско-харьковской группировкой в обход Курска с юго-востока… Этим наступлением противник будет стремиться разгромить и окружить наши 13, 70, 65, 38, 40-ю и 21-ю армии [на Курской дуге]».

Немцы использовали силы именно с этим размахом и именно с этими целями – но только 5 июля 1943 года, через три месяца после этой телеграммы. Как мы видим, Жукову минимум два раза удавалось предсказать усилия противника сильно заранее. Поэтому трудно отрицать и вероятность того, что он предвидел угрозу немецкого удара от центра советско-германского фронта на юг, через ослабленную 21-ю армию в тыл советскому Юго-Западному фронту.

Не менее очевидно и то, что Сталин в самом деле плохо относился к идее эвакуации войск из Киева для создания заметных резервов у Юго-Западного фронта. Из документов известно, что 19 августа 1941 года, через три недели после Жукова, вывести из Киева части Красной армии предлагал и Буденный, представитель Ставки на этом направлении. Цели были те же – упростив оборону по Днепру, высвободить часть сил фронта, чтобы помешать его окружению.

Однако и тут Сталин такой санкции не дал. То есть ситуация со сталинским восклицанием «Как вы могли додуматься сдать Киев!» выглядит правдоподобно – особенно с учетом того, что об инициативе Буденного (в силу секретности соответствующих документов) стало известно только после смерти Жукова.

Почему Сталин отверг совет Жукова, чем дал реализовать Киевский разгром?

Налицо странная ситуация. В первой половине мая 1941 года Жуков предсказывает, что Германия может напасть в любой момент, а Сталин отвечает ему, что это не так, и поэтому Советский Союз получает внезапный немецкий удар 22 июня 1941 года. В конце июля того же года тот же Жуков снова дает прогноз действиям немецких войск. Казалось бы, к нему просто обязаны прислушаться: ведь один раз этого не сделали – и случилась катастрофа.

Но вместо того, чтобы прислушаться, Сталин снимает его с должности и отправляет с понижением командовать не самым крупным фронтом. В чем дело? Разве глава СССР хотел новой катастрофы? Как перед началом войны, когда Жуков его предупредил (раньше ра�