Обезьяны Старого Света используют «составную речь», но не более двух «слов» за раз

В исследовании, опубликованном в журнале Frontiers in Psychology, показано, что система общения приматов сложнее, чем думали ранее, но разница между ней и человеческой речью еще разительнее, чем предполагалось.

Ученые заново оценили записи голосового общения обезьян Старого Света. Семейство мартышковых входит в парвотряд узконосых обезьян наряду с надсемейством гоминоидов (человекобразных, к которым относится и человек). Оно объединяет более 100 видов самых разных приматов — от макак до бабуинов. Языки мартышковых изучаются с середины ХХ века. Известно, что в них имеются устойчивые «слова» — звуки, служащие для обозначения явлений или объектов. Например, верветки используют специфические крики, предупреждая сородичей о том, что они видят врага — леопарда, змею или орла. У тамаринов — один сигнал тревоги для знака опасности с воздуха, а другой — для наземных хищников. 

Иногда обезьяны могут объединять «слова» вместе: например, у мартышек мона звук, предупреждающий об опасности, вообще соединяется со звуком, обозначающим орла. Получившееся «выражение» произносится с различной протяженностью и используется, чтобы побудить сородичей переместиться в более безопасное место. Некоторые ученые предполагают, что это свидетельствует о способности этих приматов комбинировать слова и может рассматриваться как упрощенный аналог человеческой речи.   

Авторы новой работы полагают, что это не так. Они указывают, что в объединенном крике варьируется только длина, но никогда не меняются местами слоги и не образуется новых смыслов или «выражений». Кроме того, никогда не добавляется больше слов. Если бы это было началом пути, подобного пути человеческого языка, система была бы более гибкой. «Существует большой разрыв между двумя [словами в предложении] и [потенциалом для] бесконечности, — говорит автор исследования, Сигеру Миягава, лингвист из Массачусетского технологического института. — Нет трех, нет четырех, нет пяти. Два и бесконечность. И это разрыв между низшим приматом и человекообразными». Ученые отмечают, что такая ригидность словообразования характерна для всех мартышковых, которые замечены в использовании составных «слов» или своего рода «суффиксов к словам».    

Исследователи полагают, что невозможность использовать более двух речевых единиц и свободно их комбинировать указывает на принципиально иную систему общения — в сравнении с человеческой речью. В статье утверждается: способность обезьян объединять «слова» означает, что они просто развертывают «раму с двумя отделениями», которой не хватает возможностей для большей сложности. 

Ученые также указывают, что у обезьяньей речи другая нейроанатомическая основа. Специалисты предполагают, что они используют область мозга, известную как покрышечная часть лобной доли. Человеческий же язык тесно связан с областью Брока — частью мозга, которая поддерживает более сложные операции. Возможно, именно способность людей использовать область Брока для языка позволила им рекомбинировать языковые элементы так, как другие приматы не могут.

«Это похоже на огромный скачок, — говорит Миягава. — Но это могло быть крошечное [физиологическое] изменение, которое превратилось в этот огромный скачок».

Авторы указывают, что их результаты носят интерпретативный характер и эволюционная история освоения человеческого языка во многих отношениях неизбежна. Концепция о том, как люди комбинируют языковые элементы, легшая в основу этой работы, во многом следует из идей Ноама Хомского, которые не все лингвисты приняли однозначно.

Работа тем не менее может помочь языковедам. Анализируя разницу в строении человеческого языка и речи других приматов, можно больше узнать о далеком прошлом человеческого общения.

«Все усилия были направлены на то, чтобы научить обезьян языку, что не удалось, — замечает Миягава. — Но это не значит, что мы не можем учиться у них».