«Багратион»: удар Красной армии, который удивил даже Красную армию

Бег наперегонки со временем

Стандартное изложение истории Великой Отечественной войны примерно таково: в 1941-1942 годах наша армия была обеспечена оружием хуже всего, а немцам «всего хватало», ну кроме живой силы, конечно. Напротив, во второй половине войны СССР решительно превосходил противника по вооружениям, за счет чего и шел от победы к победе.

Реальная история войны значительно сложнее. В 1944 году — как и в 1941, 1942 и 1943 годах — немцы выстрелили на Восточном фронте примерно в полтора раза больше снарядов и артмин, чем Красная армия (1 миллион тонн против 0,7 миллиона тонн у нас). Жуков в мемуарах верно отмечает: «В июле 1944 года германская промышленность достигла высшей точки развития за годы войны». 

Это создавало очень серьезные угрозы для СССР. Скажем, в сентябре того же года немцы выпустили 3 тысячи истребителей, из которых сотню — реактивных. Советский Союз в 1944 году боевых самолетов всех типов получал менее трех тысяч в месяц. Пик производства танков и самоходок у немцев перешагнул на 1,5 тысячи машин в месяц. Это было все еще меньше, чем советские почти 2,4 тысячи в месяц, но в 1942 году немцы выпускали 600 машин в месяц, а СССР — две тысячи.

Ситуация, когда СССР делал значительно больше артиллерии, танков и самолетов, чем Германия, в 1944 году впервые ушла в прошлое. 

Почему так получилось? Все дело в том, что Германия вступала в мировую войну, полагая, что легко справится с Францией и без мобилизации промышленности. Поэтому в 1940 году, например, немцы произвели 1863 танка и САУ — а невоюющий СССР 2,8 тысячи. С Францией это, разумеется, сработало. Но затем немцы вступили еще и в войну с Советским Союзом — не подозревая на самом деле, что за страна находится к востоку. Поэтому уже летом 1941 года Германия начали уменьшать выпуск вооружений и боеприпасов, считая, что РККА разгромлена, и большой выпуск оружия ни к чему. 

Первые признаки отрезвления случились только в январе 1942 года, и только тогда немецкая промышленность наконец начала мобилизацию — через 28 месяцев после начала войны.

Эта мобилизация была по-настоящему страшной угрозой для самого существования СССР. Дело в том, что Германия даже до войны сильно превосходила Союз по развитию промышленности. Например, она выплавляла 28,0 миллиона тонн стали, а СССР — 18,0. 

После разгрома 1941 года и потери основной части добычи угля и железной руды разрыв стал кратным. Даже в 1944 году СССР выпустил 10,9 миллиона тонн стали, а Германия — 28,5 миллиона тонн. При равной степени отмобилизованности немцы выпускали бы в 2-2,5 раза больше оружия и боеприпасов, чем русские. Красная армия просто утонула бы в немецкой технике.

Мобилизация промышленности в норме требует примерно пары лет. К лету 1944 года это время прошло, и СССР мог выжить только в одном случае: если увеличил бы темпы уничтожения немецких армий и их техники в несколько раз в сравнении с 1942 годом. Учитывая, что у него военной техники сильно больше не стало, задачу предстояло решать в основном через такую непростую вещь, как военное искусство.

«Багратион»: эпическая подготовка к взятию Бобруйска

С самого 19 ноября 1942 года все действительно успешные операции Красной Армии шли на южной половине фронта. Сталинград, Курск, Украина — к весне 1944 года продвижение на юге достигло полутора тысяч километров.

На севере получалось куда хуже. В 1942 году советские войска дрались у Ржева, а к июня 1944 года дошли только до Витебска — 300 километров по прямой.  Операции «Марс», Оршанская, Витебская — одно их перечисление с датами и потерями заняло бы целую страницу. 

Причины неудач были однообразны: немецкое командование заранее вскрывало направления ударов советской стороны. Сосредотачивало на них «кулаки» из своих сил и дальше прижимало наступающих огнем. В отличие от южного направления, никаких крупных окружений здесь Красной армии не удавалось, поэтому многие немецкие офицеры и солдаты на центральном направлении воевали с 1941 года — то есть были опытнейшими бойцами той эпохи.

В апреле 1944 года советское командование решило резко изменить стратегическую ситуацию. Исходной причиной были относительно успешные действия Моделя, командира группы армий «Северная Украина», остановившего продвижение советских войск на своем направлении.

Хотя сперва Сталин и предлагал нанести основной удар от Львова к Висле — южнее Белоруссии, против немецкой группы армий «Северная Украина», — но Жуков и начальник Генштаба Антонов придерживались иного мнения. Они обращали особое внимание «на группировку противника в Белоруссии, с разгромом которой рухнет устойчивость обороны противника на всем его западном стратегическом направлении».

Причины, по которым Жуков и другие пришли к мысли о «Багратионе», очевидны: сильно отодвинутая на запад южная часть фронта растягивала немецкие силы в Белоруссии (группа армий «Центр»). К тому же вермахт, ожидая удара на Северной Украине, держал здесь мало резервов. Из 38 дивизий «Центра» только четыре были в резерве, из них всего одна — танковая. Сказалось постоянное вытягивание отсюда резервов на другие направления.

Чтобы операция была успешной, 1-му Прибалтийскому и трем Белорусским фронтам придали огромные силы. Всего к 24 июня 1944 года там было 1,67 миллиона человек, 5,8 тысячи танков, 7,8 тысячи самолетов, 40,9 тысячи артсистем.

Немцы не знали об ударе: советское командование предприняло масштабную дезинформационную кампанию, с радиоигрой, имитировавшей, что основные советские танковые армии все еще на Северной Украине. Сосредоточение в Белоруссии велось исключительно скрытно: войска выдвигали ночью, с полной светомаскировкой, малыми группами, танки вообще не подводили близко к фронту вплоть до ночи наступления. Днем же от фронта в тыл ехали целые эшелоны с макетами танков и орудий.

Из-за всего этого вермахт держал в группе армий «Центр» по-прежнему неадекватно малые силы — 0,49 миллиона человек, 570 танков и самоходок, 600 самолетов. Это не потому, что у Германии всего этого совсем не было: на 1 июня 1944 года она имела более 10 тысяч танков. А вот на июнь 1941 года — когда немцы успешно наступали и на Востоке, и в Африке — танков у них было вдвое меньше. Такой рост был результатом как раз той самой мобилизации немецкого ВПК, хоть и с запозданием, но начавшейся с 1942 года.

Просто если вы не знаете, где нанесет основной удар противник, то не сможете сконцентрировать там нужное количество сил, даже если техники в целом у вас и немало.

Параллельно на Украине специально выделенные танки оставляли следы там, где увидели бы немецкие разведсамолеты. А там, где реальных танков не хватало, близ фронта по ночам из громкоговорителей проигрывались звукозаписи со звуком их моторов.

Но не совсем правильно, как это часто делают в историографии, приписывать советскому военному планированию те заслуги, которых у него не было. Вопреки тому, как это часто излагают, ни Жуков, ни Генштаб заранее не предполагали, что «Багратион» закончится освобождением Белоруссии всего за несколько недель.

Как отмечают участники событий, исходный план ударов в Белоруссии предусматривал наступление буквально на 140 километров в глубину, то есть даже не до Минска. Например, 1-й Белорусский фронт Рокоссовского должен был взять только Бобруйск, дальше конкретных задач никто не запланировал, действовать предполагалось «по обстановке». Это, естественно, означало, что для «Багратиона» заготовили не слишком много топлива — всего 300 тысяч тонн. Крайне тяжелые последствия этого просчета мы увидим позже, а пока стоит сказать о том, что его вызвало.

Причин было две. Во-первых, советское командование несколько недооценило выросшее качество своих войск. План «Багратион» исходил из того, что советские войска будут довольно долго и упорно прогрызать оборону противника и не смогут с самого начала боев добиться глубоких прорывов и охватов. Поэтому боеприпасов, в отличие от топлива, завезли очень много — но основную часть из них израсходовать так не вышло.

Во-вторых, как отмечал тот же Жуков, немецкое командование уже после того, как советские армии добились прорывов, еще долго принимало неверные решения: пыталось удержать фронт между прорывами и контратаками закрыть прорывы. 

Это было разумной тактикой в 1942 году (так была сорвана операция «Марс») когда Красная армия была качественно хуже, или в 1943 году, когда главные силы не концентрировались на центральном направлении. Но в 1944 году повторение действий, дававших успех в 1942-1943 годах, больше не работало.

Удар 24 июня: как запланированное освобождение Бобруйска переросло в бои за Варшаву

Хотя разведку боем ряд фронтов, участвовавших в «Багратионе», начали еще 22 июня, главные силы не приходили в движение до 23 июня. А ключевой и самый сильный фронт-участник операции — 1-й Белорусский, тянувшийся на 900 километров, от северной Украины до широты Бобруйска — двинулся в наступление только 24 июня.

Советские войска часто обладали огромным преимуществом в артиллерии еще в 1942 году, однако это далеко не всегда заканчивалось прорывом обороны противника. Однако 23-24 июня 1944 года все было иначе.

Задолго до двухчасовой артподготовки разведка тщательно установила почти все огневые точки противника, что позволило артиллеристам не стрелять по площадям, а подавлять конкретные позиции большинства артбатарей вермахта.

Значительная доля успеха советских ударов объяснялась не только их стратегической, но и тактической внезапностью. Пользуясь особенностями белорусского ландшафта — множеством топких и болотистых мест, части Красной армии массово обували солдат в мокроступы, делали специальные волокуши, распределявшие вес орудий и иной техники по большой площади. В итоге 23-24 июня они наносили удары в обход основных узлов обороны врага в болотистой и лесистой местности.

Вермахт считал наступление в таких местах малореальным, и поэтому оказался к нему совершенно не готов. Поэтому практически каждый фронт сумел добиться прорыва пехотной обороны противника в первые же пару суток. В прорыв вводили танковые части, которые двигались вперед неожиданно быстро — быстрее, чем ожидало командование и Генштаб.

Например, Бобруйск, по планам, 1-й Белорусский фронт должен был взять за 10-13 суток, продвинувшись на 140 километров. Это темп всего 11-14 километров в сутки — очень посредственный, но типичный для советских наступлений от Курской битвы и до «Багратиона». На практике, однако, Бобруйск был взят на пятый день наступления, 28 июня — в два-три раза быстрее ожидаемого.

В чем причина того, что успехи Красной армии значительно превзошли ожидания даже ее собственных генералов? 

Первая и очевидная — тактическая внезапность. Стратегической внезапности советские войска часто добивались и в предшествовавшие годы: слабость немецкой разведки со Сталинграда позволяла им наносить главный удар там, где его не ждали. Но вот тактическая внезапность достигалась куда реже. А когда ее нет, даже большое превосходство в силах не позволяет двигаться быстро.

Вторая причина — выросшая скорость принятия здравых решений у советских командиров фронтов, армий и танковых корпусов. Войдя в прорыв, они шли в обход узлов сопротивления противника, не опасаясь оставить в тылу врага. Тот не мог быстро развернуть в своем тылу сплошную линию обороны, поэтому его узлы сопротивления стабильно обходили.

Третий фактор — командование группы армий «Центр» не эволюционировало. Оно действовало как в 1942-1943 годах: пыталось оборонять неатакованные участки и как-то контратаковать там, где Красная армия добилась прорыва. Только вот немецких резервов в четыре дивизии на огромную Белоруссию было недостаточно для таких действий.

Вместо запланированных 11-14 километров в сутки советские войска продвигались на 20-30 километров в сутки. Увидев это, Сталин и представитель Ставки Георгий Жуков быстро увеличили глубину задачи: теперь четыре фронта нацеливались уже на Минск. Исходный план операции предусматривал окружение немецких войск восточнее Минска.

И всего через пять суток, 3 июля 2-й гвардейский танковый корпус ворвался в Минск, обильно снабженный складами, но почти лишенный гарнизона. За день боев он освободил город. Немцы просто не ожидали, что РККА доберется до Минска так быстро. Четвертая немецкая армия, более ста тысяч человек, в результате оказалась в окружении. Удары к северу и к югу от Минска тоже обеспечили ряд котлов меньших размеров. 

Фактически, 300 километров немецкого фронта в Белоруссии перестали существовать. Немногочисленные немецкие резервы, свозимые сюда из Северной Украины и других мест, бились по частям и нигде не успевали создать единый сплошной фронт.

После быстрого взятия Минска Ставка 4 июля была вынуждена поставить новые задачи: 1-й Прибалтийский фронт двинулся на Литву, пытаясь выйти к морю и этим отсечь группу армий «Север» , 3-й Белорусский шел на южную Литву и северо-запад Белоруссии, 1-й и 2-й Белорусские фронты — на границу с Польшей.

События развивались настолько оптимистичнее расчетов, что, как констатировал Жуков: «И. В. Сталин был в хорошем расположении духа, шутил, что редко с ним случалось». Его оптимизм сказывался: через пару дней задачи Белорусским фронтам были еще увеличены — до выхода на Вислу.

Однако в масштабных успехах Красной армии уже тогда проявились два очень неприятных момента. Оба они были вызваны как раз тем, что такого быстрого продвижения вперед никто в Ставке до операции «Багратион» не ожидал и не планировал.

Во-первых, у советских войск кончилось горючее: 

«В результате неглубокого планирования Белорусской операции создалось совершенно неудовлетворительное положение с горючим. Его хватило лишь на 8-10 дней наступления, на глубину 200 километров, то есть на запланированную глубину операции… спустя 10-12 дней после начала наступления фронт стал испытывать ощутимую нехватку горючего. В ходе Белорусской операции снабжение горючим было порой настолько плохим, что его приходилось выдавать армиям микродозами — по 30-40 тонн при потребности 300-400 тонн. 

Не число автомобилей, а количество горючего было причиной перебоев в подаче войскам боеприпасов и другого боевого имущества. По той же причине в ряде случаев снижалась боевая активность танковых и артиллерийских частей. Например, 27 июля 1944 года значительная часть артиллерии 28-й армии отстала, потому что не было горючего. Третий танковый корпус 2-й танковой армии не мог вести активных боевых действий под Варшавой, так как не имел дизельного топлива, и вся танковая армия фактически перешла к обороне на подступах к Варшаве. Шестая воздушная армия, имевшая в составе 1400 самолетов и превосходившая противника в два-три раза, 29 июля 1944 года произвела всего 95 самолето-вылетов, а 30 июля — 232 самолето-вылета».

Н. А. Антипенко

Во-вторых, когда Василевский (первым) и Жуков (вторым), не сговариваясь, предложили Сталину усилить белорусские фронты за счет 1-го Украинского, у которого сил было более чем достаточно, да еще и нанести переброшенными оттуда силами удар по Восточной Пруссии, Сталин отказал.

Он мотивировал это тем, что «немцы будут до последнего драться за Восточную Пруссию… Мы можем там застрять». Но факт состоял в том, что в июле-августе 1944 года сражаться до последнего за Восточную Пруссию было особо некому: у немцев там еще не появились достаточные силы. Они смогли отстоять этот район в боях с вымотавшимися за сотни километров наступления советскими частями, но не смогли бы остановить еще одну свежую армию.

Сталин не проявил достаточно гибкости — не осознал, что успех «Багратиона» был так велик, что у немцев здесь было немного сил. Не учел он и того, что из-за «Багратиона» Гитлер перебросил из группы армий «Северная Украина» большие силы севернее, чтобы закрыть брешь в фронте. Предложение Василевского и Жукова отвергли, по поводу чего второй писал в своих воспоминаниях:

Не подкрепленные новыми силами в концу августа 1944 года советские войска добрались до Вислы и начали бои за плацдармы на другом ее берегу. Однако хронический дефицит топлива и проблемы с подвозом буквально всего — потому что темпы восстановления железных дорог тоже рассчитывали на 200 километров в глубину, а не на 600, как вышло — не дали им взять Варшаву и предотвратить тем самым бойню, которой обернулось Варшавское восстание.

Красная армия заплатила за успех немало: 178 тысяч убитых за 23.06-29.08 1944 года. В это число входят и павшие в боях с частями группы армий «Север», и с множеством резервов, которые немцы выдвинули из глубины навстречу четырем наступавшим советским фронтам на Висле и в Прибалтике. Если бы план операции изначально предусмотрел более высокие темпы наступления и соответствующий им больший объем топлива, эти потери могли быть существенно ниже.

Итоги: разгром, который случился точно вовремя

По немецким данным, в боях за Белоруссию было потеряно 290 тысяч убитыми пропавшими без вести и еще 109 тысяч ранеными. Американский историк Д. Глатц давно заметил, что эти цифры неполны даже для группы армий «Центр», а с учетом того что в операцию вовлекались и части группы армий «Север», самая нижняя планка общих немецких потерь в «Багратионе» — 450 тысяч. Безвозвратных из них — не менее трети миллиона.

Чтобы эти цифры имели для нашего современника какой-то смысл, их стоит с чем-то сравнить. Возьмем для примера потери всех немецких вооруженных сил во всем мире за второе полугодие 1942 года. Идет Сталинградская битва, бесконечная мясорубка вертится подо Ржевом и Вязьмой, кипят бои за Кавказ, Воронеж, небритые люди в шортах кошмарят британские войска в Ливии. Несмотря на все это Германия за это невероятно насыщенное полугодие потеряла лишь 292 тысячи безвозвратно.

Столько же, сколько, по своим официальным (и неполным) данным, потеряла от «Багратиона».

Значение колоссального сражения, случившегося в Белоруссии, верно оценили еще его участники с немецкой стороны. Именно они первыми отметили, что по влиянию на ход войны оно больше Сталинграда, и намного. 

Ведь для того чтобы в конце концов остановить советские войска на Висле, немцам пришлось оголить группы армий «Северная Украина» и «Север», вычерпав из них основную часть танковых резервов. Это позволило 1-му Украинскому фронту Конева разгромить первую группу и это же привело к серьезнейшим потерям у второй. Все та же причина лишила немцев приличных резервов в Румынии. И опять они понесли из-за этого необычайно высокие потери. 

Не будь «Багратион» столь неожиданно — даже для своих авторов — успешен, все остальные операции Красной армии в 1944 году явно были бы заметно скромнее. Что, если бы командир группы армий «Центр» Буш удержал фронт от 300-километрового прорыва, как не раз делал это в 1943 и в 1944 году, до лета? 

Для более полного понимания значения белорусского успеха нужно взглянуть на общую ситуацию июля-августа 1944 года. Напомним: официальные оценки безвозвратных потерь вермахта за все первое полугодие 1944 года — лишь 350 тысяч. А за один июль 1944 года — сразу 369 тысяч. То есть первый же месяц, целиком покрытый «Багратионом», принес немцам больше потерь, чем вся первая половина 1944 года. 

Вдумаемся: за ту первую половину СССР освободил Правобережную Украину, Крым, вернул Выборг и сделал многое другое. Прошли Корсунь-Шевченковская или Проскурово-Черновицкие операции — сами по себе сражения огромного размаха. 

Но все это вместе взятое, даже вместе со сражениями союзников (бои за Италию и 24 суток «Оверлорда») в июне 1944 года и первыми шестью сутками «Багратиона», принесло немцам меньше потерь, чем один июль 1944 года. В августе немцы потеряли еще 472 тысячи убитыми и ранеными — опять больше, чем за все первое полугодие 1944 года. 

Стоит сделать и еще одно сравнение. В июле 1943 года кипит Курская дуга, идет высадка на Сицилии, но немцы теряют всего 76 тысяч безвозвратно. Август — 86 тысяч.

Это в пять раз меньше, чем через год, в июле и августе 1944 года, в разгар «Багратиона». Если мы возьмем любой месяц войны до «Багратиона», то обнаружим, что безвозвратные потери выше 100 тысяч за месяц немцы до того несли только в январе 1943 года — при разгроме под Сталинградом. Но и в том январе они были лишь 165 тысяч — в два-три раза меньше, чем в июле или августе 1944 года.

И еще одно сравнение: все немецкие безвозвратные потери на всех фронтах за 1942 год на десятки процентов ниже потерь одного только июля-августа 1944 года. Учитывая, что огромная часть этих потерь — ни разу не окруженные и не разгромленные дивизии группы армий «Центр», опытнейшей на тот момент части вермахта, значение этого разгрома просто невозможно переоценить.

Если бы не 0,84 миллиона убитых и плененных тогда немцев, вермахт к осени 1944 года оказался бы в ситуации, когда у его частей наконец начала бы  накапливаться техника в количествах, сравнимых с поступавшим в Красную армию. А в умелых руках людей, воюющих на Востоке с лета 1941 года, это оружие было бы чудовищно опасно. Внезапность и ошеломляющий (для своих и чужих) успех «Багратиона» избавил и СССР, и союзников от настоящего моря крови.