Царь хороший, бояре плохие: июньский мятеж в Москве 375 лет назад

Российская история достаточно регулярно делает повороты, которые со стороны кажутся ездой по кругу. И только если взглянуть на процесс внимательно — в трех измерениях, — можно заметить, что это восходящая спираль. Событие, случившееся 375 лет назад (и оно само, и сопровождающая его обстановка), как раз из таких.

В начале 1648 года на Украине было неспокойно: слегка уставшие от польского правления местные жители восстали, и уже 8 июня 1648 года глава восставших Богдан Хмельницкий направил русскому царю письмо, в котором декларировал желание запорожских казаков перейти под власть Москвы. Момент был весьма подходящий: Польша в военно-политическом смысле находилась в состоянии хаоса и похода русской армии не выдержала бы.

Однако царь Алексей Михайлович не принял предложение Богдана Хмельницкого. Это, разумеется, никак не отменило выполнения просьбы последнего: принимать «под свою руку» Украину Алексею Тишайшему все равно пришлось. Просто не практически бескровно в 1648 году, как просил украинский гетман, а через шесть лет — во время очень длительной и кровавой войны за Украину, начатой лишь тогда, когда позиция западных соседей не оставила русскому царю другого выхода.

Причины, по которым Алексей Михайлович не захотел сразу принимать просьбу украинцев о присоединении, в историографии обсуждали весьма ожесточенно. Все потому, что она выглядит алогичной: в июне 1648 года, почти сразу после поражения поляков при Желтых Водах, Польша была слаба, а Россия — сильна. Достаточно странным выглядит отказ от помощи украинцам тогда, когда они были сильны, а поляки — слабы. Почему в столь благоприятный момент им отказали? И почему, напротив, оказали долгожданную помощь через шесть лет, когда Польша стала намного боеспособнее?

Возможно, если мы взглянем на события июня 1648 года в самой России — благо им как раз исполняется 375 лет, — то лучше поймем причины многолетней сдержанности Кремля с запуском «первой СВО» 1654-1667 годов.

Частно-государственный мятеж

Россией в тот момент правил царь Алексей Михайлович, по забавному стечению обстоятельств названный Тишайшим. Как и положено главе государства с таким прозвищем, его правление было чрезвычайно насыщено войнами, кровавыми разборками внутри страны и одновременно резким расширением ее территории. Но все это случилось потом, а на июнь 1648 года царю было только 19 лет. Существенное влияние на него оказывал 58-летний Борис Иванович Морозов — воспитатель Алексея Михайловича с пятилетнего возраста.

Морозов был типичным примером приближенного, который умел конвертировать свою близость к правящей особе в личное благосостояние. К концу жизни ему принадлежала треть тысячи деревень и сел, металлургические и иные заводы, соляные и прочие промыслы.

Разумеется, столь активный человек не мог не задуматься над тем, что его бизнес-практики дают возможность кое-что поменять и в управлении государством. Вероятно, насмотревшись на успехи своих соляных промыслов, Борис решил поддержать инициативу Назара Чистого и перенести опыт на страну в целом и заменить целый ряд налогов соляным сбором — установив его значительно выше цены самой соли.

Роль этого продукта в те времена сильно отличалась от сегодняшней. Дело в том, что без соли было трудно или невозможно заготавливать на длительный срок что мясо (солонину), что типичные продукты, без которых в XVII веке людям зимой банально угрожала цинга, — квашеную капусту. Цена соли и так была немалой, поскольку ее тогда добывали довольно затратным способом — испарительным, в основном из высокосоленых артезианских вод. Такие встречались не слишком часто, да и испаряли из них соль, нагревая солоноватую воду дровами (климат в России не позволял делать это за счет природного тепла, как на юге Европы той эпохи). Для получения одной тонны соли приходилось тратить по 230-240 кубометров дров.

Проект, поддержанный Морозовым (но выдвинутый другим госслужащим), был логичен. Уклониться от покупки соли нельзя, добыть ее самому не получится — хочешь не хочешь, а налоги платить придется. Между тем нежелание платить налоги было характерной чертой населения страны в ту эпоху.

Проблема, над которой никто вовремя не задумался, заключалась в том, что потребление соли на душу населения было примерно одинаковым во всех сословиях. Но их платежеспособность — совершенно разной. 

В итоге, подняв в 1646 году соляную пошлину с пяти до 20 копеек за пуд и отменив при этом прямые налоги — «стрелецкие» (на содержание стрельцов) и «ямские» (на содержание системы гонцов), — государство столкнулось с тем, что соль перестали покупать. Те, кто продавал засоленную волжскую рыбу, просто решили свернуть бизнес, отчего спрос на соль упал, а цены на рыбу зимой взмыли до небывалых высот. Налоговые сборы по соли не выросли, а прямые налоги (те самые стрелецкий и ямской сборы) уже отменили. В бюджете был дефицит, а восполнить его по методу 2022-2023 годов, то есть эмиссией рубля, было невозможно, поскольку рубль еще был нефиатной валютой — его эмиссия ограничивалась наличием в стране импортного серебра.

Морозов был среди тех, кто пытался как-то компенсировать последствия случившегося. В начале 1648 года приняли решение об отказе от повышенного соляного налога, но зато о взыскании двухлетней задолженности по ранее отмененным прямым налогам.

В итоге 25 мая 1648 года (1 июня по новому стилю) конного Алексея Михайловича, возвращающегося к себе, остановили жители Москвы. Они устно попросили его сменить одного наиболее ассоциировавшегося со злоупотреблениями человека — Леонтия Плещеева. Казалось бы, мелкое дело: Алексей Михайлович обещал его отстранить, и на этом все. 

Проблема была в том, что часть элит не оценила момент. При царе было несколько придворных — друзей Плещеева. Несмотря на слова государя, они въехали в толпу на лошадях и нагайками начали бить людей. Нагайка, как известно, при желании позволяет даже убить человека, и, естественно, указанные придворные быстро оказались осыпаемы камнями, отчего бежали во дворец. Население Москвы, по обычаю того времени, побежало за ними, чтобы убить. 

Тут следует отметить, что, невзирая на вроде бы частный характер бунта, в реальности в нем участвовали множество стрельцов. Собственно, если бы не они, решить вопрос можно было бы, просто разогнав восставших. Но разгонять стрельцов — дело рискованное.

Почему они, кормящиеся от «госзаказа», вообще пошли на бунт? Причина проста: эта социальная группа зависела еще и от побочного приработка — торговли (на одном государевом жаловании не наживешь палат каменных). Соляные налоги всерьез подорвали именно торговлю — не только рыбой, но и самой солью, и всем, что получали с ее помощью.

У царского окружения возникло логичное предположение, что вслед за этим будут погром дворца и грабеж. Поэтому было решено тут же казнить Плещеева, чтобы успокоить население.

Но с успокоением вышло не до конца. Плещеева население вырвало у палача и убило самостоятельно. Чувствуя, что все это может плохо закончиться, Борис Морозов вышел на крыльцо своего дома и обратился к людям с увещевательной речью. Население обложило его, Морозов был вынужден бежать, дом его разграбили, как и дома иных несимпатичных населению вельмож.

Описывать все грабежи и убийства того периода нет смысла. Отметим только, что население не желало расходиться от дворца, требуя выдачи Морозова, а представители царя заявляли, что куда Морозов скрылся — неизвестно, а как его найдут — казнят.

Вопреки обещаниям, Морозова не казнили (впрочем, остальных обещанных населению к казни все же казнили), а сослали в Кирилло-Белозерский монастырь.

Четвертого июня 1648 года впервые опробовали пиар-схему, неплохо работавшую еще несколько веков. После казни всех, кого требовал «народ» — среди него крупную роль играли стрельцы, фактически госслужащие, — была предпринята первая акция в стиле «царь хороший, бояре плохие».

Царь вышел на площадь перед народом и заявил: «Очень я жалел, узнавши о бесчинствах Плещеева и Траханиотова, сделанных моим именем, но против моей воли; на их места теперь определены люди честные и приятные народу, которые будут чинить расправу без посулов и всем одинаково, за чем я сам буду строго смотреть».

Что до Морозова, то Алексей Михайлович заявил, что это его родственник и выдать его на смерть ему будет тяжело, на чем прилюдно заплакал. Население, тронутое его реакцией, требовать ликвидации не стало.

Разумеется, народ отреагировал так не только из-за слез главы государства. Но и потому, что тот обещал более не давать Морозову никаких постов, сослать его, а также отменить взыскание долгов по податям и соляным налогам.

Театр верховного актера

Важно понимать, что эта же схема продолжала работать дальше. В 1662 году случилось нечто похожее, только вместо соляных налогов причиной нового бунта стала медь. Задумка была куда логичнее: государство решило покрывать свои расходы по образцу 2022-2023 годов, вовлекая в финансирование дефицита бюджета эмитированные деньги. Серебро в России еще не добывали, поэтому эмитировали монеты из меди. Автором схемы был придворный Федор Ртищев — хотя не боярин, но по влиянию на государственную политику, безусловно, один из ключевых в ту эпоху людей.

Эта схема была куда разумнее соляной, но недостаточно учитывала ментальность русского народа. В течение нескольких лет медных дел мастера начали массово «эмитировать» дензнаки из меди, к которой у них был доступ, отчего курс медных денег к серебру снизился с одного к одному до одного к 15. Наступил коллапс денежного обращения — сегодня такое называют гиперинфляцией.

Вслед за этим произошел ремейк Соляного бунта: группа людей явилась к царю в Коломенское, потребовала отката медной монеты и наказания виновных. Вслед за ней прибыла вторая, более радикально настроенная группа, которая уже не просила у государя, а требовала. Как и следовало ожидать, с ней произошла вооруженная расправа: 150 человек, по свидетельству современника, были убиты. 

Впрочем, обязательства, данные первой группе возмущенных граждан, выполнили. От медной монеты ушли, что, правда, создало большие экономические трудности уже в смысле падения торговли от нехватки денег. Федора Ртищева, вопреки требованиям восставших, не убили, но с ключевой должности сняли и перевели на пост «второго дядьки» для молодого царевича Алексея, то есть поставили заместителем воспитателя — на далекое от реальной политики место.

Задним числом в обоих бунтах обращает на себя внимание целый ряд обстоятельств. Во-первых, в обоих случаях ключевые факторы, вызвавшие бунт, — учетверение налога на соль и выпуск медных денег — на самом деле были приняты царским указом. Да, формула того времени гласила: «Царь указал, а бояре приговорили». Но несложно догадаться, что реально это формальность.

Ведь Алексей Михайлович никогда не был слишком мягок со своими боярами. Увлекаясь двумя модными западным новинками той эпохи — астрологией и кровопусканием, — он разрешал себе делать «профилактические» кровопускания в «астрологически благоприятные периоды». Естественно, что бояре — куда более далекие от западных веяний люди, чем их энергичный царь — не спешили повторять за ним модные самоистязания. Недолго думая, он приказал пустить им кровь насильно.

Трудно всерьез говорить о таком правителе «царь хороший, бояре плохие». Да, когда у него было хорошее настроение, боярам пускали кровь в «лечебных» целях. Когда настроение было плохим, свидетельства иностранцев о казнях по его приказу кажутся написанными кровью. 

Факты таковы, Алексей Михайлович был прозван Тишайшим не потому, что был очень мягким государем. Будем честными: резкий прыжок по части территории страны вообще редко встречается при мягких правителях. Свое прозвище он заслужил скорее тем, что не очень любил демонстрировать решимость публично и, напротив, в глазах народа всегда стремился выглядеть эдакой жертвой обстоятельств да нерадивых бояр.

При этом играл он убедительно — возможно, именно из-за любви к игре Алексей Михайлович сам был первым в России театралом, заведшим такой обычай в царских палатах. Например, патриарх Никон, проводивший отвечавшую идеям царя церковную реформу, как-то посчитал, что государство слишком уж бесцеремонно забирает у монастырей их доходы — и решил уйти в отставку, ожидая, что Алексей Михайлович, по принятой им во внешнем обращении мягкости, тут же пойдет уговаривать вернуться, и Никон защитит монастырские деньги.

Ничто не могло быть дальше от реальности. Алексей Михайлович и не подумал на это реагировать. Нет этого патриарха? И не надо: будем его выводить из сана, а тем временем… продолжим брать деньги от монастырей. Да еще старообрядцев из монастырей типа Соловецкого будем, если упорствуют, вешать. Да-да: это не жесткосердный Никон приказывал вешать тех, кто был против «реформы Никона». Это делал тот самый Тишайший царь: параллельно с этими событиями он добился формального низвержения Никона «из свящества» у зарубежных иерархов восточной Церкви, которых пригласили как беспристрастных к этому конфликту людей.

Успех театрального «царь хороший, бояре плохие» был колоссальным. В 1670-х даже заведомый уголовник, пират и убийца Стенька Разин вел войну против Кремля, опираясь на тезисы о том, что воюет лишь против плохих бояр — чтобы избавить царя от их давления.

Неизвлеченные уроки

Называя вещи своими именами, бунты такого рода, как описанный выше, были средством коммуникации между населением и властями. Население так пыталось донести до главы государства свои озабоченности. Глава государства пытался заретушировать тот факт, что причины «русского бунта, бессмысленного и беспощадного», на самом деле полностью связаны с решениями, которые он одобрял лично. И которые решали проблемы, им же самим выведенные в ранг первостепенных — скажем, наполнение бюджета в случае соляного либо медного бунта и так далее.

Для эффективного ретуширования царь после бунта всегда принимал какие-нибудь указы, подчеркивающие его «близость к народу» и следование данным во время бунтов обещаниям. Так было и с июньским указом 1648 года, отменившим требования по уплате ряда налогов. Но в действительности все эти указы отражали его собственные идеи, корректировку тех законов, которые он считал для себя больше ненужными, и не более.

Очень похожую тактику царь выбрал во время «первой СВО» — конфликта на Украине между 1648 и 1667 годами. Получив письмо Богдана Хмельницкого от июня 1648-го, он отнюдь не поспешил ему на помощь. Почему?

Для начала, как мы видим, правитель испытывал желание сперва убедиться, что у него дома военнослужащие перестанут сговариваться с частными лицами для погромов дворцов и боярских домов. Во-вторых, Алексей Михайлович с начала царствования в 1645 году зондировал поляков на предмет союза с ними против крымских татар, изрядно достававших русских ежегодными набегами с целью угона людей в рабство. В-третьих, русский царь, судя по всему, мог получать информацию о том, что параллельно с письмами к нему аналогичные письма Богдан писал, например, турецкому султану. Понимая, что сам он против Польши долго не простоит, энергичный казак готов был заключать договор хоть с дьяволом — если уж Кремль не хочет его присоединять.

Лишь через долгие пять лет, в 1653-м, поняв, что воевать с татарами поляки не спешат (благо они увязли на Украине), царь как бы нехотя дал согласие на Переяславскую раду, где представители украинцев немедленно запросились в его подданство. И лишь тогда он двинул армию им на помощь.

Царствование Алексея Михайловича содержит немало достаточно интересных аналогий с нашей эпохой. Многолетнее оттягивание реорганизации Украины из состояния «ползучей войны» в состояние государства без войны в ту эпоху привело к тому, что война там вызвала приход армий из Швеции — ведущей военной державы Европы на тот момент. 

В итоге война стала сложной и затянулась — только по формальным признакам — на дюжину лет. Реально же бои продолжались еще десятилетия, а получившаяся в итоге всего этого к 1680-м Украина в историографии носит меткое прозвище «Руина»: население ряда областей сократилось кратно, шведы, турки и поляки заодно с местными жителями устроили мощнейшие этнические зачистки, еврейские погромы и тому подобное. 

Урок из этих событий никто из отечественных политиков не извлек. В XVIII веке русские цари — как Алексей Михайлович когда-то — много лет тянули, прежде чем вывести правобережную Украину из зоны польского влияния. Что привело к исключительно кровавому противостоянию украинцев (еще без русской поддержки) и поляков. В итоге, конечно, все равно вмешиваться пришлось, поскольку терпеть избиение украинцев становилось объективно сложно.