Наука наших странностей

Почему они такие мимимишные?

Количество фотографий милых котиков в Сети может сравниться разве что с количеством снимков обнаженных красоток. И хотя не все готовы перепощивать их в соцсетях, а многие даже плюются, глубоко в душе они трогают каждого. Впрочем, такой мимимишностью знамениты не только кошечки, но и маленькие дети. В этом есть особый смысл. 

Способность умиляться, глядя на эти прелестные создания, коренится в эволюционной предыстории и истории нашего вида. Большая голова младенцев и суженный из-за прямохождения просвет таза у женщин делают роды занятием не только опасным, но и, по меркам прочих животных, преждевременным. Дети появляются на свет совершенно беззащитными и требуют внимания и ухода еще долгие годы. По большому счету период созревания и полноценной адаптации в сложном человеческом социуме занимает до четверти жизни. Недаром многие ученые любят называть нас «инфантильными обезьянами». 

Однако и на этом фоне младенчество – период особый, требующий повышенного внимания и заботы со стороны матери, отца, а в идеале и других членов человеческого сообщества. Это и привело к тому, что глубоко в нейронных паттернах нашего мозга укоренены чувства умиления и заботы, накрепко «сшитые» с образами младенцев. А образы эти более или менее универсальны. 

Голова, круглая и непропорционально большая по отношению к общим размерам тела, кругленькие щечки, высокий лоб и общая припухлость – все это маркеры, на которые мы реагируем практически безусловно. Легендарный этолог, лауреат Нобелевской премии Конрад Лоренц назвал их «схемой младенца» (Kindchensche-ma), и все они характерны для детей не только нашего вида. Котята, щеночки и даже бельки, детеныши морских котиков, так же пухлы и округлы, так что наша реакция на них столь же непроизвольна, как и на младенцев. Как показали эксперименты, такую реакцию могут вызывать даже неодушевленные предметы, напоминающие детей. Впрочем, это известно всем, кому доводилось сталкиваться с чьей-либо страстью к мягким игрушкам. 

Вид «схемы младенца» активирует работу мезокортиколимбической системы мозга, которая чаще называется «эндогенной опиоидной», а в популярной литературе – «системой внутреннего вознаграждения». В самом деле, именно на нее воздействуют многие наркотические вещества и, стимулируя ее работу, вызывают чувство эйфории. В случае с «мимимишностью» она работает естественным образом, и активация дофаминергических нейронов приводит к чувству чистой радости без всяких запрещенных и опасных веществ. 

Отчего так стыдно? 

Экстремальный случай этого переживания называется социофобией, или «социальным тревожным расстройством» (Social Anxiety Disorder). Социофобия получила широкое распространение почти во всех цивилизованных странах мира. По некоторым данным, от SAD только в США страдают около 5% населения – более полутора десятков миллионов человек. Впрочем, иррациональная боязнь привлечь внимание других людей знакома всем (кроме психопатических личностей) пускай и не в столь тяжелой форме. Стыд – переживание более тонкое и повсеместное. 

Считается, что стыд способны испытывать даже дети начиная с годовалого возраста. Исследования показывают, что выраженность этого чувства во многом наследуется, хотя, конечно, вряд ли когда-нибудь будет обнаружен определенный «ген стыда»: как и прочие комплексные черты характера и поведения, он определяется работой огромной массы факторов, как генетических, так и связанных с индивидуальными особенностями развития и личной историей. 

Изучая стыд у малышей, еще неспособных осознать это чувство, исследователи обычно проводят параллель между ним и желанием убежать и спрятаться от предметов и событий, которые для ребенка непонятны, неизвестны и не поддаются контролю. В самом деле, в основе стыда лежит особая реакция нервной системы на потенциально опасную или незнакомую ситуацию – природа этого переживания защитная (адаптивная) и может оказаться чрезвычайно полезной. 

Около десяти лет назад американские ученые поместили подростков в томограф и рассмотрели, что происходит с мозгом во время игры, в которой те могли проиграть или выиграть деньги. При этом предварительные психологические тесты позволили отобрать 13 подростков, отличавшихся особой стыдливостью, и 19, которые были практически не склонны к ней. И тем, и другим требовалось лишь нажимать кнопку в ответ на сигнал – чем быстрее они это делали, тем больше шансов на выигрыш имели. 

К большому удивлению авторов, в активности миндалевидного тела – ключевого органа мозга, ответственного за переживание страха, – большой разницы между подростками не было. Зато «стыдливые» показали в разы большую активность полосатого тела, которое связано с работой все той же системы внутреннего вознаграждения. Причины этого до сих пор остаются неясными, однако это различие позволило «стыдливым» подросткам показать себя в экспериментальной игре заметно более результативными. По некоторым предположениям, стыдливость характера может быть связана с тем, что головной мозг в целом более ярко и остро реагирует на стимулы – как потенциально опасные, так и выгодные, позитивные. Иначе говоря, стыдиться – совсем не стыдно. 

Зачем мы целуемся? 

Целоваться не только приятно, но и полезно – возможно, приятность возникает именно в силу пользы. Филематология, как называет себя специфическая наука, изучающая поцелуи, не уверена, врожденный ли это навык или приобретенный, хотя в 90% человеческих обществ поцелуи общеприняты, в остальных 10% их не практикуют. Считается, что они позволяют нам лучше узнать потенциального партнера, а также его микрофлору, бессознательно оценить перспективы рождения здорового потомства и даже обменяться вирусами. 

Ученые говорят, что наше тело содержит вдесятеро больше бактериальных клеток, чем собственно наших. И хотя эта оценка в последние годы подвергается сомнению, точно можно сказать, что бактерий в нас не меньше, чем «нас самих», и они играют колоссальную роль в работе иммунной и пищеварительной систем, а по некоторым данным, способны влиять даже на гормональный фон и тем самым – на наше поведение. Каждый контакт с другим человеком, особенно столь тесный, как при поцелуе, – это всегда контакт двух микрофлор. 

В частности, британские медики Колин Хендри и Гейл Брюэр полагают, что поцелуи позволяют женщинам приготовиться к беременности и сформировать иммунитет к цитомегаловирусной инфекции. Как правило, она не слишком серьезна для взрослого организма, однако для растущего эмбриона может представлять серьезную опасность.

Вступая в контакт с цитомегаловирусами партнера, организм матери готовится к будущей беременности. При этом беспорядочные поцелуи «на стороне» ничуть не помогают, ведь они не защитят будущего ребенка от тех вирусных штаммов, которые несет его отец. 

Существует и другой аспект поцелуев – бессознательный. Все мы подчиняемся обонянию куда сильнее, чем может показаться со стороны, и тонкий спектр ароматов партнера сообщает мозгу гораздо больше, чем разуму. Феромоны и другие летучие компоненты запаха потенциального партнера позволяют оценить качество его генов не хуже, чем спортивная фигура или остроумие. Показано, что существует достоверная корреляция между удовольствием от поцелуя с человеком и состоянием его иммунной системы. 

Недаром поцелуи – как, к слову, умиление и стыд, о которых мы уже говорили, – практикуют и другие животные, которые стараются оценить потенциальные возможности спаривания с тем или иным партнером. Многие заменяют их обнюхиванием анального отверстия или грумингом, вычесыванием шерсти. А вот еще один интересный факт. Статистика показывает, что склонять голову во время поцелуя чаще вправо, чем влево, предпочитает вдвое большее число людей. Эта асимметрия связана с еще «детской», «вшитой» в нас манерой припадать к материнской груди. Кормящиеся младенцы склоняют голову точно так же. 

Нужно ли, вспоминая, шевелить глазами? 

Наши зрачки постоянно бегают. Эти естественные движения называются нистагмом и помогают лучше видеть мир. Острым цветным зрением наши глаза могут похвастаться лишь в достаточно узком поле близ центра – шириной всего порядка 15°, – а «обшаривание» пространства взглядом позволяет мозгу реконструировать более полную картину. Однако зачем мы шевелим ими, ничего не рассматривая, скашиваем в сторону, просто припоминая что-нибудь, особенно если вспоминается это что-то с трудом? Скорее всего, ни за чем: движения эти – непроизвольный побочный эффект, возникающий из-за особенностей строения нашего мозга. 

Еще в 1970-х нейрофизиолог Пол Бэкан исследовал эти движения глаз и пытался связать их с различными видами мышления, предлагая подопытным зрительные, звуковые, вербальные и иные задачи, а также задачи на запоминание. И действительно, изучение большого количества людей позволило выяснить, что независимо от культуры существуют определенные паттерны движения. Смещение зрачков вправо и вверх связано с задачами и ощущениями звуковыми и вербальными, вправо и вниз – тактильными, просто вправо – визуальными. При повороте глаз влево функции распределены так же, только выполняются при этом задачи на вспоминание: звуковые, тактильные, визуальные. 

«Теория латеральных движений» Бэкана принята не всеми нейрофизиологами. И действительно, более строгие эксперименты не дают последовательных результатов, необходимых для ее подтверждения. Многие специалисты полагают, что все намного проще, и отведенный в сторону взгляд просто помогает отвлечься от происходящего и сосредоточиться на вспоминании или выполнении задачи. Однако недавние эксперименты, кажется, позволяют считать, что «теория латеральных движений» не так уж и не права. 

Ученые из Университета Квинс в Нью-Йорке показали, что при обращении к долговременной памяти – например, при задании на подбор рифмы к слову – непроизвольные движения глаз становятся в 2–3 раза более интенсивными, причем независимо от того, сидит ли человек перед «экзаменатором» или в полной темноте, где, казалось бы, глаза ничто не отвлекает. При этом выяснилось, что вспоминать это вряд ли помогает, и авторы пришли к выводу, что такие движения проявляются случайно, в результате активации нейронных паттернов головного мозга. Сети нейронов, связанные с той или иной формой памяти, слишком близки тем, что управляют движениями глаз и активируют их в качестве «побочного эффекта». 

Откуда приходят панические атаки? 

«Кажется, будто я умираю» – самое распространенное описание панических атак, которые в разные периоды жизни случаются практически с любым человеком. Состояние это, в самом деле, коренится в наиболее интенсивных реакциях мозга и всего организма на потенциально опасные ситуации. «Бей или беги» – так называют их ученые, вот только при панических атаках эта реакция возникает на пустом месте в ответ на… да на что угодно. 

Виновна в том периферийная нервная система, управляющая работой внутренних органов и систем. Точнее говоря, ее симпатическая часть, которая берет на себя контроль в экстренных случаях, наполняя кровь стрессовыми гормонами, заставляя кожу потеть, сердце учащенно биться, а легкие усиленно дышать. В случае реальной угрозы все это – подходящие меры, и после ухода опасности в дело вновь вступает парасимпатическая нервная система, которая снижает давление и вообще возвращает состояние к норме. 

Однако при панических атаках симпатическая нервная система запускается слишком активно, а парасимпатическая по той или иной причине не срабатывает, так что естественные механизмы реакции «бей или беги» начинают работать отнюдь не на пользу организму. К сожалению, физиологические причины этих сбоев остаются точно неизвестными. Существуют указания на то, что развитию панических атак могут способствовать детская травма и наследственность. 

Предполагается, что они могут являться следствием «перегрузки» миндалевидного тела, управляющего нашими эмоциями. Существует также гипотеза о том, что так сбоит уставший организм. В нем начинают накапливаться молочная кислота и углекислый газ, повышение уровня которых мозг воспринимает как сигнал нехватки кислорода и запускает панику в ответ на, казалось бы, совершенно пустячное событие. Наконец, существует версия, согласно которой корень проблемы лежит в нарушении работы систем мозга, завязанных на серотонине и ГАМК – нейротрансмиттерах, которые в норме должны его «успокаивать». Поэтому нередко медики, встречаясь с паническими атаками, прописывают пациентам препараты, повышающие уровень этих веществ. 

Такое состояние считается довольно распространенным: оно встречается почти у 3% населения в возрасте старше 18 лет, при этом у женщин – примерно вдвое чаще, чем у мужчин. Обычно оно начинает развиваться после 20 лет, и каждая следующая атака провоцирует появление все новых и новых… При отсутствии лечения ситуация часто усугубляется, вплоть до развития различных фобий, среди которых демофобия – «боязнь толпы» – самый обычный вариант. Всерьез озаботиться проблемой стоит, если панические атаки следуют одна за другой с частотой раз в неделю или менее. 

Чем так интересны сплетни? 

Люди – обезьяны не только «инфантильные», но еще и болтливые. Мало что интересует нас так живо, как последние сплетни о соседях или знаменитостях. Кто с кем спит и сколько заработал? Кто кому что сказал? Чем пикантнее подробности, тем лучше. Опять же, такое поведение глубоко укоренено в особенностях нашего мозга и нашего эволюционного прошлого. И чтобы понять это, стоит поразмышлять о том, что же хорошего может быть во всех этих сплетнях. 

Человеческий социум с древнейших времен и до наших дней – это скрытая «гонка вооружений» в борьбе за общие ресурсы. Все мы стараемся получить максимум, вложив минимум, и не дать сделать то же самое всем остальным. Все мы мастера манипуляций и мастера их распознавать, сплетни же служат мощным оружием в этом противостоянии. По мнению социопсихолога из Университета Беркли Робба Уиллера, «сплетни играют ключевую роль в поддержании общественного порядка». Ученый считает, что распространение – пускай и тайное – информации о потенциально опасном, вредном или «непринятом» поведении окружающих позволяет нам лучше понять их намерения и не дать использовать себя. 

Такое поведение Уиллер предлагает называть «просоциальным сплетничанием», и он доказал наше искреннее стремление к нему в эксперименте. Оказалось, что подопытные, которые должны были расстаться с небольшой суммой, если захотят поделиться «компрометирующей» информацией о человеке, жульничавшем в игре, легко платили за такую возможность и чувствовали себя прекрасно, ощущая себя так, словно выполнили некоторую важную общественную миссию. И по большому счету с этим согласны сегодня все специалисты. 

В других экспериментах психолог Лиза Фельдман-Барретт изучила, насколько слухи о позитивном или негативном поведении окружающих действительно меняют наше отношение к ним. Оказалось, что оно меняется чрезвычайно, и даже наше зрительное восприятие их лиц подстраивается в соответствии с услышанным. Ученая раскрывала подопытным «совершенно подлинные» истории про одного и того же человека на фотографии: одни узнавали, будто он «бросил стулом в одногруппника», другие – что «вчера помог бабушке поднять тележку по лестнице». 

Оказалось, что подсознательно мы уделяем больше внимания лицам в том случае, если узнаем о них нечто неприятное, изучая их достоверно дольше. Фельдман-Барретт подчеркивает, что «сплетни помогают предугадать, кто друг, а кто враг». Так что в следующий раз, проходя мимо старушек, сидящих на лавочке и перемывающих косточки соседям, улыбнитесь им: они выполняют важную социальную функцию – распространяют слухи и сплетни.