Февраль 1917 года: как одна теория заговора определила реальность наших дней

Традиционная картина событий февраля 1917 года примерно такова. Император и царское правительство плохо справлялись с ведением Первой мировой и управлением экономикой. В результате страна понесла большие потери, возникло серьезное недовольство войной, а на «домашнем фронте» — очереди и острая нехватка хлеба. Все это вместе привело к февральским народным выступлениям в Санкт-Петербурге — по новому стилю они пришлись на 8 марта. В результате этих выступлений царизм рухнул, власть взяло на себя Временное правительство.

Реальность не имеет с этой картиной практически ничего общего. Истинные причины Февраля 1917 года лежали вовсе не в проблемах с ведением войны или с экономикой — и с тем, и с другим у нас дело обстояло лучше, чем у союзниц по Антанте. Настоящей причиной революции стало то, что в инфополе Российской империи стала доминировать теория заговора — вероятно самая влиятельная из всех конспирологических теорий всех времен и народов. Она не имела никакого отношения к действительности, но это не помешало ей эту действительность победить — путем устранения имевшихся в стране властей.

Последствия такой победы были глобальными и невероятно долгодействующими. Именно поэтому неверно недавнее утверждение президента России о том, что современная Украина стала результатом действий большевиков. Но, что намного важнее, Февраль 1917 года сделал абсолютно неизбежным Октябрьскую революцию и последовавшие за ней катастрофические события. Попробуем разобраться, почему так получилось.

Насколько плохо Николай II справлялся с ведением Первой мировой войны

С советских времен принято описывать ситуацию перед Февральской революцией просто: «царизм» крайне неумело вел войну, из-за его отсталости возник «снарядный голод», армии было нечем стрелять, она терпела неудачи на фронте, что подогревало недовольство в тылу.

Чтобы понять, верно это или нет, следует взглянуть на конкретные цифры. На сколько километров отступила русская армия в 1916 году, в период, предшествовавший революции? Как ни странно, ни насколько: напротив, в 1916-м она наступала и взяла в плен более 0,4 миллиона солдат противника только на Юго-Западном фронте (собственные потери пленными при этом были около 30 тысяч).

Всего к началу 1917 года российская армия взяла в плен 2,2 миллиона солдат противника (и столько же русских взяли в плен ее противники). Для сравнения можно указать, что Англия и Франция за это же время взяли 0,25 миллиона пленных.

Может быть, это потому, что русские дрались не только против немцев, но и против австро-венгров и турок, чьи армии качественно уступали немецкой?

В конце концов именно немцев русские пленили только 0,25 миллиона — столько же, сколько англичане и французы, вместе взятые, смогли пленить за те же два с половиной года войны. Но Лондон и Париж тогда воевали в основном с немцами — не это ли объясняет столь серьезный разрыв в числе пленных и трофеев?

Вряд ли: ведь англичане и французы в Галлиполи и Ираке дрались с турецкой армией, которую на других фронтах серьезно громили русские. Но почему-то у Антанты в 1915-1916 годах громить турок не выходило. Напротив, англо-французский десант у Дарданелл закончился неудачей и эвакуацией. Британский экспедиционный корпус в Ираке в 1916 году турки вообще окружили и взяли в плен. Из всего этого видно: боеспособность русской армии, как и ее общие успехи, была ничуть не ниже, чем у союзников. Что же тогда могло вызвать недовольство в тылу?

Можно, конечно, напомнить, что в 1915 году русская армия заметно отступала и действительно имела эпизоды снарядного голода. Пусть и не из-за нехватки самих снарядов, но из-за того, что в мирное время на складах их привыкли хранить в отдельных элементах (так проще обеспечить долгое хранение), а в военное время это затрудняло их быструю подачу на фронт. Да, отступление 1915 года было, но его влияние на Россию явно оказалось намного менее глубоким, чем отступление армии французов повлияло на их страну.

Напомним, Франция в начальный период войны лишилась куда большей части своей территории, чем Россия. Да и ее промышленность на четверть оказалась на оккупированной немцами территории. Тем не менее, как и Россия, Франция к 1916 году это вполне преодолела и продолжала войну безо всяких революций.

Возможно, царь провалил управление экономикой?

Историю николаевского царствования у нас знают плохо из-за множества мифов. К примеру, говорят «столыпинская реформа» и никто не знает, что в мемуарах президента Франции Эмиля Лубе указано: еще в 1900 году Николай II готовил эту реформу, причем именно в «столыпинском» виде.

Та же история — с экономикой того периода в целом. Мы знаем о ней в основном мифы — и все потому, что при СССР их повторяли столько раз, что в первичные источники уже мало кто и заглядывает, считая, что там все понятно и изучено.

Между тем первичные источники свидетельствуют: промышленное производство в неоккупированных районах Российской империи до начала 1917 года энергично росло (на 16% за 1915-1916 годы). Объем выращиваемого зерна снизился (все же на фронт были мобилизованы миллионы), но поскольку огромная часть зерна до войны отправлялась на экспорт в Германию, о каком-то остром страновом дефиците его речь вообще не шла. Среднее подушевое потребление зерна за время войны (до Февраля 1917 года) не показало серьезного сокращения.

Откуда же тогда перебои с хлебом в Петрограде в конце 1916-го — начале 1917 года? Причин у них две, и обе они — вовсе не в количестве самого хлеба. Во-первых, быстрый рост военных перевозок привел к тому, что впервые в истории России коэффициент использования железных дорог вырос выше 60% от теоретического максимума. Само по себе это еще не было большой проблемой. Зато ею стало то, что такая высокая нагрузка приводила к сбоям в период снегопадов.

Здесь надо напомнить, что современный российский климат сильно отличается от того, что был сто лет назад. Нормой тех лет были зимы без оттепелей. За счет этого, например, мясо возили без вагонов-рефрижераторов, просто зимой (в ее начале и шел забой скота). Тот же фактор означал, что снега выпадало много (причем уже в ноябре), и он всю зиму не таял. Расчистка железнодорожных путей поспевала за этим не всегда, особенно в условиях высокой нагрузки на железные дороги, когда интервалы между поездами сведены к минимуму.

И даже несмотря на это, ситуация с хлебом и продовольствием в целом была далеко от сколько-нибудь катастрофичной. И в Петрограде — в частности. Обратимся к цифрам (здесь и далее даты по старому стилю):

Пятнадцатого февраля 1917 года в городе было запасов хлеба 714 тысяч пудов. Пяток килограмм на душу населения выглядят небольшой цифрой, но только выглядит. Среднесуточный расход хлеба в 1916 году в столице — 42 тысячи пудов. То есть в Петрограде хлеба было на 17 суток (или до 4 марта 1917 года). Февральские снежные заносы действительно снизили подвоз серьезно ниже нормального. Значение этого фактора ни в коем случае нельзя недооценивать — недаром Ленин, придя к власти, установил такие нормативы по очистке железных дорог от снега:

«Совет Рабоче-Крестьянской Обороны в заседании от 15 февраля [1919] с/г., заслушав вопрос об освобождении от мобилизации всякого рода населения на расстоянии 20 верст от линии железных дорог, постановил:

Поручить Склянскому, Маркову, Петровскому и Дзержинскому немедленно арестовать нескольких членов исполкомов и комбедов в тех местностях, где расчистка снега производится не вполне удовлетворительно. В тех же местностях взять заложников из крестьян с тем, что, если расчистка снега не будет произведена, они будут расстреляны. Доклад об исполнении со сведениями о количестве арестованных назначить через неделю».

Кровавый царизм, разумеется, не брал заложников среди крестьян и их не расстреливали за неубранный снег. Но даже несмотря на это, на 25 февраля 1917 года в Петрограде было 460 тысяч пудов хлеба — на 11 суток. Подвоз, как мы видим, временно ослаб, но вовсе не встал. Даже если бы дальше подвоз вовсе кончился, раньше 8 марта 1917 года хлеб не мог бы кончиться никакими силами.

Отметим: наше «даже если бы» выше — предположение заведомо нереалистичное. Из-за необычайно сильных снегопадов февраля того года близ Петрограда стояло 5700 вагонов (до 900 пудов каждый)  с хлебом — их хватило бы городу очень и очень надолго. И, как известно из дальнейшего развития событий, эти вагоны с самого начала марта подходили к столице постоянно, отчего хлеб в ней так и не кончился.

А вот так называемые хлебные бунты в ней случились 23 февраля, а к 8 марта 1917 года уже давно закончились. Причиной их вовсе не было отсутствие хлеба: панические слухи о его якобы нехватке в городе смогли «выбрать» булки только из некоторых булочных, в наиболее густозаселенных районах. Это типичный эффект слухов и порожденного ими ажиотажного спроса: поскольку подвоз в магазины со складов не рассчитан на стремление «запастись впрок», локально хлеб и мог кончиться. Но не более чем до завтра.

Из всего этого легко видно: в Петрограде не было никакого острого хлебного кризиса. В то самое время, когда происходили эти события, подданные Британской Империи уже умирали от голода. В Германии голодные смерти начали забирать детей: довоенный экспорт продовольствия из России просто нечем было компенсировать. От этого голодных смертей в Германии за Первую мировую войну было 0,4 миллиона, а в России, например, близко к нулю. Но никаких волнений, подобных февральским в России, в Германской или Британской империях не было.

Чтобы сравнить ситуацию реального хлебного кризиса с тем, что было в Петрограде в феврале 1917 года, стоит обратиться к будущему того же города. Люди оттуда бежали потому, что в городе банально нечего было есть. От этого к 1920 году его население сократилось до 740 тысяч — в 3,26 раза. Сходное по масштабу сокращение случилось в 1942-1944 годах, в другом хлебном кризисе, вызванном низким качеством управления (правда, уже в военной сфере). 

Вот это — реальные хлебные кризисы, вызванные недоработками государства. В историческом феврале 1917 года ничего подобного и близко не было. Временные очереди из-за снежных заносов в разгар мировой войны — это в принципе не то, чем можно объяснить слом всего государства. Истинные причины были совсем в другом.

Как можно сменить власть в России?

Исторически в нашей стране бывали два типа захвата власти (локального или общестранового). Первый путь — мощная народная теория заговора. Второй — точечная элитарная практика заговора.

Примеров первого пути много. В XVII веке теорией заговора стало «сокрытие» якобы живого царевича Дмитрия не очень законным царем Борисом Годуновым. Эксплуатируя слухи о его выживании, пришел к власти Лжедмитрий I, потом появился второй, еще один второй, а затем и Лжедмитрии III и IV своей участи не избежали.

При более или менее сильной и нерасколотой элите такие теории заговора успеха не добиваются. Например, в 1670 году предприимчивый Стенька Разин распустил слух, что с его войском движется «умерший царевич» (да, придумать новую схему он не смог) Алексей Алексеевич, чудесное спасение которого скрывали злобные бояре. В самой Москве косяком шли бунты по чуть более изощренной схеме теории заговора: «Царь хороший, да бояре от него правду скрывают».

В XVIII-XIX веках, кроме ремейков (восстание Пугачева, объявившего себя «чудесно спасшимся Петром III»), в российских народных теориях заговора появились и новые сюжеты. Кстати, наш народ любит и эксплуатирует их до сих пор. Так, мощную конспирологическую теорию породили противоэпидемические карантины властей в Москве во время эпидемий чумы и холеры. Тогда, после запрета Церкви прикладываться к одной и той же иконе во время явной эпидемии, население Москвы поубивало местных церковных иерархов, а заодно всех, кого душе их было угодно (каковых оказалось немало — у нас тогда был довольно энергичный народ).

Но, опять-таки, цели они не достигали. Да, как писал Naked Science, среди элиты тоже были люди образованные недостаточно, чтобы понять смысл карантинов, но их было недостаточно для организации переворота среди элит.

Надо понимать: с тех пор мы не слишком изменились. Теория заговоров в виде антивакцинаторства успешно охватила 40% населения России уже в наши дни. Но и тут среди элиты не нашлось достаточного числа настолько же склонных верить в теории заговора лиц — и свержение власти даже не встало на повестку дня.

Второй тип захвата власти в России — реальный заговор среди элит. Таковы типичные дворцовые перевороты XVIII века или восстание декабристов. В XIX веке, правда, успехи таких переворотов свелись к нулю. Привлечение армии к подавлению бунтов означало, что узкая группа заговорщиков просто не могла одержать верх: у нее крупных воинских частей не было. А заговор с широким кругом участников непременно становится известным властям, отчего автоматически проваливался.

Гибридный подход

Ситуация 1916-1917 годов необычна тем, что она объединила два этих прогрессивных метода: у части элит случилось очередное неистовое желание расширить свою власть. При этом они решили облегчить себе путь наверх через продвижение «народной», по степени своей умственной несостоятельности, теории заговора.

С чего все началось? Кадеты и прочие прогрессивные партии (сегодня их назвали бы умеренно правыми) очень хотели видеть Россию на западном пути развития и решили, что нет лучше времени добиваться ответственности министерств перед парламентом (Думой), чем мировая война. 

Конечно, никто навстречу им не шел: давать Думе управлять такой страной, как Россия, да еще во время войны, может только тот правитель, который в принципе не способен быть в ней правителем сколько-нибудь долгое время.

Расстроенные этим прогрессивные политики из Думы и близких к ней кругов начали вести довольно мощную пиар-кампанию в прессе. Ключевым ее компонентом был тезис: государство плохо и недостаточно решительно ведет войну. Причиной этого считалось то, что в правительстве есть министры-изменники. Разумеется, никто из них изменником не был, но, как в 1937 году, это никого не волновало: прогрессивная общественность (читай: стихийный союз правых партий и подконтрольные им СМИ) назначила их в изменники. И менять своего мнения не планировала.

Но министры-«изменники» все равно были мелочью, для «продавливания» министерской ответственности перед Думой и расширения власти ее депутатов этого не хватало. Нужен был новый ход — такой, который показал бы, что само царское правительство в принципе не может решительно воевать, отчего ему нужна помощь умственно более состоятельного парламента. И такой пиар-ход был найден.

Его квинтэссенция — выступление кадета Милюкова в Госдуме в ноябре 1916 года. В нем сообщается — методом пересказа фейковых статей из немецкой прессы второго разбора, — что в государстве есть группа, состоящая из немцев-министров (изменников) и Распутина. Группа эта собралась вокруг царицы-немки. 

Милюков не продолжает, но это и не нужно: население России к тому моменту, благодаря модной теории заговора, считало, что Распутин состоит в половой связи с царицей и полностью управляет всеми ее действиями, как марионеткой. В общем, цитируя Милюкова, «кучка темных личностей руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственными делами», отсюда и наши неуспехи (которые он мудро не стал перечислять, ибо в 1916 году их был дефицит) в мировой войне.

Надо понимать, что кадеты и другие представители «альтернативной элиты» из Госдумы — не просто речи в парламенте. Это речи, которые затем перепечатывает пресса. Все это вместе отлично формировало общественное мнение, несмотря на чисто формально имеющуюся в стране цензуру. Вот описание такой ситуации у будущего советского маршала Мерецкова, тогда — обычного человека из народа:

«Главным поставщиком новостей во Владимирской губернии считалась газета „Старый владимирец”. Она содержала сведения, несколько отличавшиеся от обычных, официальных. Это объяснялось тем, что её издатели, связанные с партией кадетов, могли получать новости из Питера и Москвы. <…> Всех волновало, что происходит в столице. А судя по отрывочным сообщениям, надвигались грозные события. Газеты глухо писали о беспорядках и выстрелах на улицах в Петрограде, об ожидаемых переменах. Ходили всевозможные слухи о генералах-изменниках, о том, что царица продает Россию немцам. Большое оживление вызвало известие об убийстве в конце 1916 года Распутина, пользовавшегося неограниченным расположением царицы и распоряжавшегося в стране, как в своей вотчине».

Что из этого было фактически неверно? Собственно, все. Как Naked Science подробно писал, все популярные представления о Распутине — миф, не выдерживающий даже самой базовой проверки в первичных источниках. Генералы-изменники и торгующая Россией вразнос немка-царица были такими же теориями заговора, как контролирующий за счет своих половых способностей царицу Распутин.

Но это было совершенно неважно. А важно было то, что поданная информация отлично ложилась на традиционные народные предпочтения в области теорий заговоров. Был хорошо подобран ключевой компонент: жадные люди, зарабатывающие на народной беде. Как именно называются очередные жидомасоны — неважно: «бояре», «вакцинаторское лобби», «царица-немка»: главное, чтобы у него был материальный интерес, ибо народ в такое верит лучше всего на свете (нам свойственно верить в те чужие пороки, которые больше всего похожи на наши небольшие слабости).

Но где была пресловутая царская охранка?

Те, кто хорошо знают дореволюционную историю, могут справедливо заметить, что настроения масс сами по себе ничего не могут. Чтобы волнения удались, у них должны быть нормальные низовые организаторы и в идеале организаторы-боевики. Такие люди в России тогда были: левые партии, не попавшие в парламент из-за своей радикальности, тоже хотели власти. И здраво полагали, что лучший способ взять ее — оседлать народные волнения.

Между тем охранка еще в 1905-1907 годах выяснила, как с ними бороться. Она инфильтровала среду боевиков-организаторов своими информаторами и вылавливала тех, кто готовил хоть что-то серьезное. Успехи ее были необычайны: если в 1905-1908-х от терактов борцов за народное счастье было убито и ранено 20 тысяч человек, то в 1910-х таких были всего десятки. Выходит, охранка могла сорвать февральские волнения, но почему-то этого не сделала?

Формально могла. Более того, сама считала, что сделала для этого все необходимое. Зная о готовящихся выступлениях, за недели до них она массово арестовала всех возможных организаторов из левых партий. Без них протест не мог быть организованным, а значит, и преуспеть. Основываясь именно на этом, министр внутренних дел Протопопов рапортовал Николаю II, что ситуация в столице под контролем.

Так и было бы, если бы не одно «но». Ни Протопопов, ни кто-либо еще не предполагал возможности появления новой силы, способной изменить ход и исход уличных беспорядков.

Сама Февральская революция началась 23 февраля 1917 года (8 марта по новому стилю). Однако до 27-го числа из нее ничего особенно не выходило. Да, полиция не контролировала происходящее, но она никогда не делала этого: в Петрограде было 3500 полицейских на 2,4 миллиона человека (вопреки историям о «полицейском государстве» того времени). 

Чтобы удерживать вышедших на улицы рабочих с лозунгами вида «Долой правительство», привлекали 160-тысячные армейские части. Их в столице было так много, поскольку ее использовали как центр подготовки новых войск для фронта.

Власти не учли, что в 1916 году кадровые военные части из столицы убыли на фронт и остались только запасные батальоны гвардейских полков. В них было совершенно гомеопатическое число офицеров: учебная рота могла иметь тысячу человек (в несколько раз больше обычной), а офицеров в ней было — как в нормальной роте. Были и батальоны численностью до 12 тысяч человек. По сути, это просто вооруженные толпы без нормального управления. Считалось, что их будут посылать на фронт, в обычные сколоченные части, где есть офицеры, а в тылу их и унтер-офицер стрелять научит.

Однако унтер-офицеры были из той же среды, что и солдаты. И точно так же верили тотально охватившей общество теории заговора о «продающей Россию царице-немке» и тому подобному. Естественно, что им всем не нравилось разгонять народные демонстрации. И утром 27 февраля в одной из таких частей начался бунт под руководством унтер-офицера Кирпичникова. Он приказал убить немногочисленных офицеров батальона, а потом открыл гауптвахту и пошел со своим батальоном убивать офицеров в остальных запасных частях.

Стоит отметить, что поднявшие мятеж солдаты запасного батальона имели срок службы около шести недель, то есть, опять же, были скорее вооруженной толпой, чем солдатами. Вскоре они почти полностью лишились офицеров и начали массово переходить на сторону восставших. Февраль в Петрограде победил.

Оппозиционеры из Госдумы не стали терять время и тем же днем, 27 февраля, заявили, что «Временный комитет Государственной думы» берет на себя всю полноту власти — став зародышем Временного правительства.

А где же заговор элит?

Сам по себе успех вооруженного восстания в столице не мог переломить историю. На фронте были миллионы человек в составе слаженных частей с офицерами. Идеи про «царицу-немку, продающую святую Русь» туда не попали, потому что туда не доходили основные гражданские газеты. От этого морально разложиться воюющим частям было не из-за чего, да и некогда: в отличие от учебных, они ведь воевали.

Николай II принял логичное решение снять с фронта нормальные части, имеющие офицеров в нормальных пропорциях. 40–50 тысяч человек в их составе уже в начале марта могли попасть в Петроград. А поскольку местные 160 тысяч солдат не имели ни офицеров, ни боевого опыта, то они ничего не стоили против фронтовиков, которые легко разогнали бы их. Еще меньше могли сделать с настоящей армией питерские рабочие. Бунт был бы подавлен, как много раз в истории России подавлялись столичные бунты.

Но ничего этого не случилось именно из-за заговора в элитах. Руководство армии читало газеты и в значительной степени разделяло представления о том, что ведение войны в условиях «царицы-немки, продающей Россию» просто невозможно.

И не стоит винить генералов в чрезмерной доверчивости. Точно так же был обманут рассказами российской думской оппозиции и посол Великобритании в России: он тоже считал, что Николай вот-вот может заключить мир с Германией под действием мифической «прогерманской партии» имени все той же царицы.

Поэтому многие представители российского генералитета «подыграли» заговору, который, по свидетельству одного из думских оппозиционеров Гучкова, был задуман еще в конце 1916 года. Суть заговора была простой: с помощью генерала Рузского, командующего Северным фронтом, нужно было убедить Николая II отречься в пользу другого правителя. 

Сам по себе, без серьезных внешних событий, заговор не имел шансов на успех. Но в условиях Февральской революции он вполне сработал. Царский поезд был остановлен 1 марта 1917 года, вечером Рузский начал переговоры с царем.

Идея, которую он предлагал императору, была проста. С его слов, в Петрограде Дума взяла на себя полноту власти, взбунтовавшийся гарнизон ей подчинился. Значит, надо царю передать власть правительству, ответственному перед Думой (то есть назначаемому ей). Самому Николаю предлагалось отречься в пользу его брата Михаила (тот почти сразу тоже отрекся).

Разумеется, тезисы о подчинении гарнизона Временному правительству были неправдой: гарнизон в эти дни свободно ходил по городу, убивал и грабил кого хотел и никому не подчинялся, кроме разве что собственных унтеров и других «неформальных лидеров». Но Рузского не интересовала правда: его интересовало отречение. Николай проявил недостаточную твердость и согласился. Рузский, уже в ночь на 2 марта, отправил телеграммы, развернувшие войска, ехавшие от фронта к Петрограду. На этом реальные возможности спасти государство были утеряны.

Отречение Николая II юридически ничего не стоило, поскольку в Своде законов Российской империи указано, что законно отречься от престола император может, только «когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании престола». Эта норма была введена для блокировки дворцовых переворотов еще в 1825 году как раз потому, что любое отречение под давлением (или при невозможности полноценной передачи власти) по ней автоматически обнуляется. 

Но все это не имеет никакого значения. Законы не интересовали людей, пришедших к власти в те дни. Их интересовала только сама власть.

Увидим ли мы конец последствиям Февральских событий?

Значение Февраля 1917 года в обществе полностью не осознается до наших дней. Между тем именно он сделал неизбежным Октябрь 1917 года. Дело в том, что, как точно обозначил социал-демократ Иосиф Гольдберг: «В день, когда мы сделали [Февральскую] революцию, мы поняли, что если не развалить старую армию, она раздавит революцию. Мы должны были выбирать между армией и революцией. Мы не колебались: мы приняли решение в пользу последней и употребили — я смело утверждаю это — надлежащее средство». Как он честно признает, этим решением был «приказ № 1 — не ошибка, а необходимость».

Приказ № 1 лишал офицеров власти над частями, передавая ее выборным солдатским комитетам. Легко понять, что без офицеров армия небоеспособна. И действительно, с тех пор ни одна крупная операция русской армии не удавалась вплоть до ее формальной ликвидации уже после Октября.  

Что важно: именно приказ № 1 — по сути, первый же плод Февраля — сделал неизбежным Гражданскую войну в России, в которой так часто винят большевиков. Без боеспособной армии воевать с Германией было нельзя. А проигрывая войну, Временное правительство не могло удержать власть.

Придя к власти (благо «временные» в итоге утратили популярность так, что за них никто не воевал), большевики приняли Декрет о мире. Но это был чистая попытка сделать хороший пиар на пустом месте. Ленин прекрасно видел, что русская армия после приказа № 1 перестала существовать как серьезная сила, «развалена», пользуясь терминами Гольдберга. С разваленной армией мир — все, что остается, причем мир на условиях капитуляции.

Именно таким был Брестский мир, и, разумеется, он не мог не вызвать взрыв возмущения у офицеров, видевших смысл своей жизни в том, чтобы их государство не подписывало капитулянтского мира, и союзников по Антанте. В рамках Брестского мира большевики отдали немцам немало земель и золота, тем самым возбудив у «офицерской» части общества яркую ненависть, которая не могла не закончиться Гражданской войной.

Но и на этом действие Февраля не кончилось — напротив, оно только начиналось. Приход к власти большевиков, неизбежный после Февраля, тоже неизбежно сопровождался перекройкой национальных границ внутри государства. В силу ошибочности выбранной большевиками идеологической платформы, марксизма, развал СССР из-за экономической неадекватности советского общества был практически неизбежен.

Только в 1990-х созрели, наконец, поздние плоды Февраля и порожденного им Октября: СССР распался на куски по довольно неоднозначным национальным границам, придуманным при большевиках. Естественно, это оставило большой набор бомб замедленного действия, вызвавших непрерывную череду войн и конфликтов, продолжающихся на руинах былого государства вплоть до наших дней.

Можем ли мы этого избежать в будущем? Достаточно вспомнить, что стало причиной Февраля: теория заговора, помноженная на раскол в элитах. Народ наш к теориям заговора по-прежнему всегда готов (пандемия тому свидетель). Элиты наши тоже, мягко говоря, далеки от однородности. Власть по-прежнему не имеет адекватной коммуникации с обществом, оставляя его уязвимым для любой циркулирующей в инфополе дезинформации.

Таким образом, потенциально мы вполне готовы к повтору Февраля, а за ним, с полной неизбежностью, и Октября — когда на смену оппозиционерам, традиционно непригодным для удержания власти в России, придут более твердые и решительные люди, которые начнут брать в заложники и расстреливать.

Вероятно, единственный способ с этим бороться — держать глаза открытыми и замечать, когда кто-то пытается пустить в них пыль. В виде дезинформации, эксплуатирующей традиционную русскую любовь — далеко не всегда осознаваемую, особенно нашей интеллигенцией — к теориям заговора.