Экспедиция «Андорры» (эпизод 7)

– Входи!
Молодой человек распахнул дверь и оказался в просторном кабинете, посреди которого стоял широкий стол с креслом с высокой спинкой. За креслом и вдоль почти всех стен, кроме левой, на которой расположились два больших витражных окна, к потолку вздымались шкафы с книгами.

За столом сидел лысый, хмурый мужчина, его руки лежали на зелёном полотне столешницы. Он, увидев вошедшего сына, отодвинул бумаги, улыбнулся и хотел было встать в качестве приветствия, но всё же остался сидеть, взглядом показав, чтобы молодой человек занял один из двух пустовавших стульев перед широким, коричневым, как кость мамонта, столом.

– Давненько ты не навещал своего старика, Генри, – прищурившись, сказал мистер Энджел-старший.

– Как-то времени не было, – извиняющимся тоном ответил Генри, хотя вины не ощущал.

– Как дома? Как Нэнси, как девочки?

– Спасибо, хорошо, пап.

– Как же быстро бежит время, сынок. Эх… Ещё вчера я держал тебя на руках, а ты агукал и улыбался; и вот, очень быстро пришло сегодня, и мой сын солидный бизнесмен, самостоятельно и с нуля построивший собственную империю, – Генри заметил, как трясутся руки отца, как затуманился его взгляд от проступивших слёз воспоминаний.

– Я отнюдь не герой, папа. Это ты сделал меня человеком, это ты помог мне, ты дал в своё время верные напутствия, книги, указал на добрых и порядочных людей. Всё это благодаря тебе.

– Да, мой мальчик совсем взрослый, – Энджел-старший уже не слушал сына, он всё глубже и глубже погружался в воспоминания о своей молодости. Разговаривал сам с собой и не обратил внимания на Генри, когда тот покинул его кабинет.

Генри затворил за собой дубовую дверь, на пороге стояла Катарина.

– Ну, как он? – спросила она.

– Хуже, чем вчера.

– Мне кажется, ему не следует покидать свой кабинет.

– Катарина, папа мечтает побывать на орбитальной станции, я только ради него её построил, у него весь стол завален бумагами с её проектами, ему нужно отправиться в космос.

– А если его сердце не выдержит нагрузки и он ум…, – она не смогла произнести последние слово.

Генри обнял сестру:

– Катарина, это его мечта, и я просто обязан её исполнить.

***

Казавшейся монолитной створка шлюза дрогнула и разделилась на три части. Фрагменты без спешки разъехались в стороны и пропали где-то в недрах переборок и панелей орбитальной станции. В открывшемся взору пространстве Герман увидел трёх человек в скафандрах, двух мужчин и одну женщину, сквозь прозрачные визоры Герману улыбались счастливые лица. Он, оттолкнувшись от скоб, за которые держался и впорхнул в коридор к приветствовавшим его космонавтам. Мужчины хлопали по плечам Германа, обнимались и улыбались. Скафандр Германа подключился к радиосистеме орбитальной станции, и он услышал радостные возгласы:

– Привет, как добрался? – смеялась женщина. – Голова не закружилась во время перелёта?

– Всё отлично, – прокричал Герман и, ещё не до конца осознавая, что его слышат, оттопырил вверх большой палец сжатой в кулак руки.

Мужчины ухватили Германа за руки и они, все вместе, словно стайка морских медуз, полетели к вращающемуся отсеку. Как только двери за ними затворились, давление, кислород и сила тяжести нормализовались. Космонавтов встретили оставшиеся члены станции и принялись помогать снимать с Германа тяжелые баллоны, шлем и прочую амуницию. Его встречали как дорогого гостя, а не как просто нового сотрудника МКС 2.0. Затем не пришедшего в себя от бурных эмоций Германа провели к пульту связи с Землей, и мужчина чуть не расплакался, увидев на мониторах знакомые лица. На него смотрела жена и четверо детей оставшиеся дома, на маленьком зелёно-голубом шарике.

– Папа, мы тебя любим, ты герой, – слова долетали до мужчины приглушенно, издалека. Герман помахал им рукой не в силах совладать с радостью и произнести что-либо.

***

Габриэль еле-еле открыл глаза: они слипались от неудержимого желания сна и общей усталости организма. Как и прежде, перед ним горели два монитора, переливаясь всеми цветами радуги. Мужчина сбросил пелену сна, резко покрутив головой, и мониторы тоже очнулись. Теперь их заполонили мигающие конвертики с письмами, которые рябили перед глазами, не давая возможности сосредоточиться на чем-нибудь другом.

«Открыть, прочесть», – отдал мысленную команду Габриэль, и письма друг за дружкой стали загружаться.

Габриэль откинулся на спинку базальтово-чёрного кресла и почувствовал триумф, который переполнял его изнутри, буквально рвался наружу, хотелось кричать от радости. Габриэля переполняли чувства.

Письма вторили друг дружке. Это были благодарственные от управления, коллег, поставщиков и даже управления закупок.

Габриэль громко, раскатисто и безудержно рассмеялся, коллеги повернули головы в его сторону, с удивлёнными и ошарашенными выражениями на лицах.

Мужчина помахал им рукой, мол, не обращайте внимания, схожу с ума понемножку, конец года. Вителий и Адриан бросили укоризненные взгляды в его сторону, но вскоре снова уставились в собственные мониторы.

Габриэль разлёгся в кресле:

«Теперь, главное, не зазвездиться. Ну, я молодец, красавец! Всё-таки правильно сделал, что остался работать в управлении, кругом кризисы, сокращения, проблемы, нестабильность, задержка зарплаты, а у нас всё отлично, верным курсом идём, товарищи!».

Габриэль снова прикрыл глаза и уже представлял, как будущие каникулы проведёт на море или в горах, рассекая снежную пелену на аэросанях.

***

Моросил первый осенний, ещё не холодный дождик. Девушка с молодым человеком прогуливались по парку под большим фиолетовым зонтом.

– Помнишь, – начал парень, – тогда тоже была осень, и папа, попав под ливень, вымок весь до нитки. Помню, он заходит домой, вода бежит по его штанам, волосы мокрые, по лицу струятся потоки влаги, он расстёгивает молнию на куртке и достаёт из-за пазухи крохотного серого котёнка.

– Да, тогда папа принёс Дрёму, – улыбается Гера и крепче прижимается к брату.

– Он всегда приносил домой бездомных животных, которых находил на улице, или это они его находили. Мне кажется, они к нему липли, что ли.

– Он был очень добрый, чуткий и сердобольный, вот и всё, животные это чувствуют.

– Ну да, тебе лучше знать, ты же у нас специалист по тварям земным и небесным, – мягко произнёс Элла, – вы с папой дома целый зоопарк создали.

– Почему сразу зоопарк, – недовольно сморщила нос девушка, – у нас всего-то было семь кошек, три собаки, две черепахи, несколько попугаев, одна змея и рыбки.

– Ты ещё забыла про кроликов и морских свинок!

– Они не в счёт, кролики жили у нас меньше месяца на передержке, а морские свинки достались от бабушки и чисто технически они не были нашими.

– У тебя всегда найдётся, что возразить, – засмеялся Элла, – спорщица ты моя.

Они подошли к притаившемуся в парковой зелени двухэтажному домику, и аккуратно поднялись по мокрым каменным ступенькам на крыльцо. Элла провёл напульсником у терминала двери и тот, считав генетический код хозяина, отпер замок. Элла взялся за хромированную ручку и отворил дверь. Гера юркнула в теплые объятия помещения, сложив на ходу зонт.

– О, как давно я здесь не была, – произнесла Гера, втягивая носом приятный аромат корицы, которым до сих пор пах родительский дом.

– С тех самых пор, как ты уехала в университет, – Элла снял с плеч куртку, передал её подоспевшему роботу-лакею.

Гера скинула тяжёлые ботинки и прошла в гостиную, неожиданно замерев, утопая в высоком ворсе мягкого ковра.

– Присаживайся, – брат подтолкнул Геру к дивану, – располагайся поудобнее, а я сейчас вернусь.

Элла исчез где-то в недрах дома, Гера оглядела гостиную. В комнате, кажется, ничего не изменилось: на полках стояли папины и мамины книги, там же разместились кубки, медали и грамоты всевозможных видов, форм и наименований. Почти все они были вручены ей за первые места в различных олимпиадах, соревнованиях и конкурсах по туристическому ориентированию, играм робинзонов, географии и биологии. Девушка подошла к стеллажам и прикоснулась к одному из кубков, провела пальцем по его рифлёному краю и заметила, что на полке не хватает нескольких грамот Эллы.

Брат неожиданно появился, держа в руках большую коробку.

– Вспоминаешь былые успехи? – он кивнул в сторону медалей.

– А где твои награды?

– Я их выбросил, – Элла поставил коробку на журнальный столик перед диваном, – хочу жить будущим, а не прошлым.

– А мои почему оставил? Убрал бы на чердак.

– Твои награды меня вдохновляют, я всем коллегам рассказываю, какая у меня замечательная сестра. Амазонка космоса, лучший ксенобиолог Солнечной конфедерации, леди вселенной, покорительница межзвездного пространства и просто красавица.

– Ты меня смущаешь, – на щеках Геры выступили розовые пятна.

Элла взял девушку за руку и посадил её на диван.

– Смотри, – он поднял коробку, под которой оказалась клетка с большой зелёной ящерицей.

Гера наклонилась поближе и увидела, что ящерица смотрит на неё крупными тёмными глазами; присмотревшись, девушка заметила и маленький клюв, которым ящерка чуть слышно щёлкала.

– Ого, протянула девушка.

– Это Lacertilia Astra, или звёздный зверь.

– Да, я знаю, она прекрасна, – девушка не могла заставить себя оторвать взгляд от животного, – она же стоит огромных денег.

– Ну, не таких уж огромных, – хмыкнул Элла, – с днём рождения, сестрёнка, – и он чмокнул Геру в щёку.

***

Гаутама сидел на перилах балкона, свесив ноги вниз, и безучастно вглядывался в серую утреннюю дымку, из-за которой почти невозможно было разглядеть, что происходит на улицах любимого им мегаполиса.

Ему хотелось прыгнуть вниз и, расставив руки полететь, потеснив непуганых птиц, паря под небесами подобно Дедалу. Гаутама ощущал себя потомком великого древнегреческого демиурга: как когда-то Дедал создавал лабиринты, строил башни и искусственных животных, так и Гаутама покорял природу, заставляя энергию атомов служить человечеству.

Гаутама от неожиданности дёрнулся, ощутив, как тёплые, мягкие руки обвили его сзади за плечи. Но мужчина тут же расслабился, его ухо щекотало дыхание Анны. Она прижалась к его шее щекой, встав на цыпочки.

– Ты вечно подкрадываешься, как кошка.

– Я львица, – проурчала Анна, – и сейчас я тебя съем.

Она впилась губами в его шею и чуть не свалила Гаутаму с перил.

– Но-но, тише-тише, – засмеялся демиург современности.

– Чего ты тут мёрзнешь? Все давно тебя заждались.

Гаутама перекинул ноги через перила обратно на балкон.

– Знаешь, Анна, – начал он неуверенно, – мне вчера приснилось, что ты человекоподобный робот, и когда я женился на тебе, от меня отвернулись все мои друзья и знакомые. Правда же, глупый сон?

– Сны всегда глупые дорогой, – погладив его по колючей щеке, сказала женщина, – иди же, тебя ждут гости.

Гаутама, оставив Анну на балконе наедине с искрящимися неоновым светом огнями небоскрёбов, удалился в апартаменты. Анна поправила светло-золотистые волосы, которые уже успел растрепать ветер.

– Я – робот, – ухмыльнулась она, крепко сжав пальцами стальные перила, которые под её мощным напором скрипнули и, поддавшись, сплющились, превратившись в тонкую полоску светлого металла.

***

Ничего не было. Вообще ничего – даже тьмы или первородного хаоса. Это сложно понять, столь же сложно, как представить расстояние от Солнца до Бетельгейзе в километрах земного пути. Но ничего когда-то было и не было никогда одновременно. Так продолжалось, длилось, текло, останавливалось, стояло, не двигалось до тех пор, пока из пространства и времени в одной точке не появилось бессчётное множество звездолётов, которые носили имя «Андорра». Они возникли из множества различных мест, которые мы привыкли называть множественными Вселенными, за их штурвалами стояли разные люди с различными принципами, судьбами, идеями и мыслями, они все были уникальны как снежинки, но служили одной цели.

В тот краткий миг, который нельзя описать категорией времени, произошло столкновение космолётов, смешение и хаос, который дал начало, толчок, большой взрыв, рождение Мультивселенной. Затем возникло, образовалось и потекло время, заструилась энтропия и был Свет.

***

Бледно-розовые лепестки сакуры слетали с деревьев уносимые лёгкими порывами ласкающего Зефира. Они, кружась, садились на гладь искусственного озера, почти не нарушая спокойствие воды.

Дремотную негу застывшей картины японского садика, раскинувшегося посреди огромного мегаполиса, нарушали лишь постукивания чёрных и белых камней, которые люди ставили на гобан из древесины кая.

Друг напротив друга в плетёных креслах сидели два человека и играли в вэйцы. Сторонний наблюдатель мог бы удивиться напряжённому выражению лиц игроков, их острым взглядам и абсолютной погружённости в процесс. Седой старик сильно наклонился к доске, выставив вперёд челюсть, напоминавшую замшелый утёс, и вгляделся в левый угол гобана. Его белоснежные волосы, поднятые лёгким Зефиром, ореолом стояли вокруг головы. Напротив него, сложив руки на коленях, почти неподвижно сидела женщина, её волосы были коротко острижены, а по лбу пролегали глубокие морщины, однако она была ещё довольно привлекательна, даже красива.

– Я сдаюсь, – скрипучим, как у давно несмазанной двери, звуком выдал слова старик, – спасибо за игру! – потом он поднял взгляд от гобана и с теплотой посмотрел на женщину. – Это была хорошая партия; правда, я просчитался, и моя группа в углу неожиданно умерла, – он хмыкнул от наигранной досады.

– Вы великолепно играете, Юрий Германович, – расслабившись, ответила женщина.

– Ты хотела сказать, «ещё пока играете», – старик начал собирать с доски свои камушки в чашку, – я уже плохо просчитываю ходы, часто забываю, что делал днём, и почти не сплю ночью.

– Но-но, вы ещё можете дать фору всем нам, молодым.

– Галия, не пытайся меня подбодрить, я в этом не нуждаюсь.

Женщина улыбнулась и нежно похлопала старика по руке.

– Вы такой же стойкий, как великий Яо.

Юрий Германович хмыкнул:

– Яо – железный человек, уму непостижимо в современном мире, как можно было передать всю полноту власти советнику, пусть и мудрому, в обход собственного сына.

Старик почти закончил складывать камни, когда вдруг его грудь сотряс сильный сухой кашель. Он прикрыл рот ладонью, словно пытался утихомирить лёгкие. Заметив встревоженное выражение лица Галии, старик выдавил:

– Не беспокойся за меня, мне недолго осталось.

Потом они поднялись с кресел и медленно пошли вдоль линии близко посаженных сакур. Женщина взяла старика под руку, а он, опираясь на трость, пытался идти, распрямив спину, как раньше, в молодости.

– Знаешь, – начал старик, – я много думал над «загадочным словом Яо», которое может описать Вселенную…

– И?

– Кажется, я понял. Вселенная это чудо. Чудо, которое не должно было случиться, но случилось. Большой взрыв – начало, которое возникло лишь благодаря чистой случайности.

– Или преднамеренному плану.

– Даже если и так, то это всё равно чудо.

Старик и женщина уходили всё дальше от оставленных кресел, гобана и чаш с камнями, а высоко над ними, в небесах, растекалась молочная река звёзд – Млечный путь.

«Предыдущий эпизод.