Блокада Ленинграда: можно ли было предотвратить крупнейшую гуманитарную катастрофу в истории?

В советское время число жертв блокады Ленинграда исчисляли лишь по документам учета умерших от голода (0,632 миллиона) и снарядов с бомбами (0,017 миллиона). Это была неоправданная методика, поскольку в городе, лишенном снабжения топливом и нормальной работы водоканалов, не работали канализация и водопровод, а дизентерия и другие болезни убивали голодных людей куда проще, чем обычно. Поэтому заметная часть жертв была засчитана за жертвы заболеваний. 

Были и другие неточности статистики, но к 2020-м годам прокуратура Санкт-Петербурга набрала достаточно материалов, чтобы оценить число погибших в 1,09 миллиона. Из них лишь десятки тысяч погибли от обстрелов и бомбежек — остальные умерли от голода. Это был не просто крупнейший голод в истории любого населенного пункта, но и в принципе крупнейшая гуманитарная катастрофа в одном городе за всю историю Homo sapiens. Лондон, Берлин, Дрезден, Токио, Хиросима или Нагасаки — неважно, какую из городских катастроф мы попытаемся сравнить с блокадой: все равно число их жертв окажется на один-два порядка меньше. 

Беспрецедентный — мы надеемся, что и в будущем — масштаб катастрофы мирного населения вызывает вопросы. Ясно, что так произошло за счет какого-то уникального сочетания факторов. Каких именно и могло ли быть иначе?

Решение одного человека

В 2014 году телеканал «Дождь» [признан иноагентом] поставил еще один вопрос — и даже попытался провести опрос на эту тему: «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней?» Как ни странно, телеканал не был первым, кто его поставил, — в конце 1990-х, общаясь с нередкими тогда в России сторонниками нацистских идей, автор слышал практически идентичные: мол, достаточно было капитулировать, и голодных смертей в городе на Неве не случилось бы. И надо признать, что если не понимать ситуацию, сложившуюся в то время, то такая точка зрения может показаться логичной. 

Однако ознакомление с документами войны показывает, что сама формулировка вопроса не имеет смысла. Действительно, по плану «Барбаросса» Ленинград планировали захватить. Однако по мере реализации плана настроение Гитлера постепенно менялось. В 20-х числах сентября 1941 года немецкие военные получили от него новые подробные разъяснения. Вот цитата из директивы штаба военно-морских сил Германии об уничтожении Ленинграда:

«2. Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России дальнейшее существование этого крупнейшего населенного пункта не представляет никакого интереса… 

Прежние требования [немецкого] военно-морского флота о сохранении судостроительных, портовых и прочих сооружений, важных для военно-морского флота, известны верховному главнокомандованию вооруженных сил, однако удовлетворение их не представляется возможным ввиду общей линии, принятой в отношении Петербурга.

3. Предполагается окружить город тесным кольцом и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сровнять его с землей.

Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты, так как проблемы, связанные с пребыванием в городе населения и его продовольственным снабжением, не могут и не должны нами решаться. В этой войне, ведущейся за право на существование, мы не заинтересованы в сохранении хотя бы части населения».

Иными словами, несмотря на то, что флот нацистской Германии очень хотел получить верфи и порт целыми, желание Гитлера уничтожить город — вместе с его населением — было так велико, что на соображения «давайте без фанатизма, хотя бы скотину и имущество не уничтожим» уже никто не обращал внимание. 

Для нацистской идеологии существование русских было лишним явлением в принципе. И если какую-то их часть можно было оставить, то, как это позднее конкретизировал сам Гитлер в «Застольных беседах», только в формате сельского населения, которое запрещено учить считать дальше чем до 600, зато положено обучать как можно чаще прибегать к контрацептивам и абортам.

Естественно, двухмиллионный город с длинной историей в такую концепцию «полезных русских» не укладывался. Поэтому если бы вдруг руководству СССР, перед лицом голода, пришла бы мысль Ленинград сдать, то немцы бы просто окружили город и сровняли бы его с землей, уничтожив 100 процентов тех, кто находился в нем на начало блокады.

В этом случае погибли бы все 2,44 миллиона человек (среди них 0,593 миллиона детей), бывших в городе на 4 сентября 1941 года, перед началом блокады. Что на 1,35 миллиона человек больше, чем погибло в нашем варианте истории. 

Таким образом, правильный ответ на вопрос телеканала «Дождь» таков: «В случае сдачи Ленинграда, чтобы спасти сотни тысяч жизней, — мы бы потеряли миллионы жизней, гораздо больше, чем вышло на деле».

Почему до этого дошло и можно ли было не допустить блокады?

Ленинград находился на большом удалении от границ, и, естественно, противник не мог бы достичь его без крупных ошибок в оборонительных действиях приграничных фронтов, в первую очередь Северо-Западного фронта, с высокой скоростью потерявшего всю Прибалтику. Однако даже после этого силы для обороны все еще были немаленькими — на 23 августа 1941 года Ленинградский фронт имел живой силы сравнимо с противником (часть сил немецкой группы армий «Север»). Проблемой было, однако, не только то, что у этих людей было не очень много танков и исправных самолетов. Ключевым узким местом была нехватка умелых командующих фронтов. 

Достаточно беглого взгляда на карту боевых действий, чтобы заметить: советские войска очень серьезно распыляли силы, позволяя себе в обороне иметь необоснованно растянутый фронт, прикрытый «равномерно». В итоге немцы, создавая «кулаки» на выбранных ими направлениях, получали на них куда большее превосходство в силах, чем имели на фронте в целом.

При обычных условиях обороняющиеся отслеживают силы противника и сами концентрируют свои силы против «кулаков» врага. Но это требует хорошего понимания, где может наступать противник, а также оперативно действующей разведки. Командующий Ленинградским фронтом М. Попов не продемонстрировал ни того, ни другого. Его сняли 5 сентября 1941 года, заменили Ворошиловым, но успехи того оказались не лучше. Тогда 13 сентября на смену  Ворошилову в Ленинград прибыл Жуков — первый приличный командующий фронтом на этом направлении. 

Как ни странно, руководство группы армий «Север» до 20 сентября никто еще не поставил в известность о том, что Ленинград брать не надо, и она активно пыталась захватить его. Удар по Шлиссельбургу 8 сентября 1941 года, начавший блокаду города на Неве, не рассматривался ею как ключевое действие — основные немецкие силы все еще были сосредоточены на попытках взять Ленинград. 

Если бы группа немецких армий имела более ясное представление о приоритетах Берлина, ей было бы логичнее сосредоточить больше сил к востоку от города, чтобы сразу после Шлиссельбурга откинуть не очень сильную советскую 54-ю армию на восток, заняв Новую Ладогу и Волхов. В таком случае все было бы очень плохо: снабжать Ленинград пришлось бы по куда более длинной линии, идущей через Ладожское озеро, и жертв среди горожан было бы много больше.

Но все шло так, как шло: Жуков, приняв командование с 13 сентября 1941 года, сконцентрировал силы на ключевых направлениях немецких ударов, и дальше наступательных успехов непосредственно у города немцы не имели. Однако и попытки советской стороны деблокировать город — а они начались сразу же, 10 сентября 1941 года — ни к чему не привели.

Чтобы понять, насколько важными были в тот момент именно полководческие решения, стоит вспомнить, как случилось установление блокады — захват Шлиссельбурга. Вот как командующий 54-й армией Кулик, подчинявшийся не Жукову, а непосредственно Ставке (сама идея прямого управления армией за тысячи километров, конечно, вызывает вопросы), описывает падение Шлиссельбурга:

«Захват Шлиссельбурга нужно отнести за счет общего вранья и незнания дел высших начальников, как обстоит дело на месте. И они меня обнадежили, что в этом районе все обстоит благополучно, а я как раз в период, когда армия сосредоточивалась, выехать на место не мог и доверился штабу 48-й армии и его командующему, что они не допустят противника в направлении Шлиссельбург. Я был целиком занят организацией перегруппировки для захвата станции Мга. Я бы мог в этот период бросить одну сд [стрелковую дивизию], которая бы не допустила захвата Шлиссельбурга».

Можно уверенно сказать: отправь Ставка Жукова на ленинградское направление в августе 1941 года, а не 13 сентября — и блокады города не случилось бы. Везде, где Жуков в 1941 году командовал фронтом, ему удавалось эффективно массировать силы и останавливать противника до достижения немцами их оперативных целей. Точка зрения Ставки, впрочем, тоже ясна: в августе 1941 года у нее не было понимания того, что командование Ленинградского фронта настолько слабо, что несмотря на существенные силы (у Жукова на 13 сентября их было меньше, чем у его предшественников в августе) не сможет остановить вермахт на дальних подступах к городу.

Реально ли было снабжать город лучше — чтобы не допустить миллиона голодных смертей

На первый взгляд сам по себе факт взятия Шлиссельбурга не должен был привести к голоду. Ладога с I тысячелетия нашей эры была активным маршрутом водных перевозок. Что мешало снабжать город через нее? Кое-что мешало: судоходство в мирное время шло через тот же самый захваченный Шлиссельбург, по каналам. И вели его в основном на баржах, буксировавшихся немногочисленными на Ладоге самоходными судами. Их было достаточно, пока баржи водили через безопасные в смысле волн каналы. 

Но собственно через озеро, осенью не очень спокойное, баржи водить было сложнее. Маршрут выходил длиннее, а средняя скорость на нем — ниже. Более того: портовых сооружений на берегу Ладоги со стороны Ленинграда не осталось, и их надо было импровизированно строить прямо в ту осень 1941 года. Сильные штормы уже в октябре начали прерывать навигацию, а в ноябре за ними пошел лед — уже не дававший плавать, но еще не позволявший в силу недостаточной толщины по нему ездить. 

Все это означало, что оперативно завезти в город много продовольствия было объективно невозможно. Всего за осень 1941 года «водой» завезли 45 тысяч тонн продуктов питания — больше, чем любого другого вида грузов. Обратными рейсами вывозили людей. Но для города с парой миллионов жителей — а именно столько их оставалось, потому что при такой импровизированной логистике много не эвакуируешь — это было очень немного. 

Реальная потребность в продовольствии, при которой не возникает голод или ослабленное состояние организма, делающее человека легкой добычей болезней, составляла порядка килограмма в сутки на человека. То есть при нужде в двух тысячах тонн продовольствия в сутки поставки после 8 сентября и до конца года должны были составить порядка 220 тысяч тонн (напомним, что только муки до 11 сентября 1941 года в городе расходовали 2100 тонн в сутки). На практике было меньше (510 тонн муки с 20 ноября, например).

Самый острый момент блокады Ленинграда наступил с октября 1941 года и продолжался до весны 1942 года (потом частота смертей упала, ибо снова начались водные перевозки). Именно осенью 1941 года срыв водной навигации из-за штормов и плавучих льдин оставил город исключительно на воздушном снабжении. Но осуществляли его всего несколько десятков самолетов ПС-84 (советская копия «Дугласа» DC-3). Затем им на помощь бросили несколько десятков ТБ-3, исходно тяжелых бомбардировщиков. Поэтому за 1941 год по воздушному мосту в Ленинград ушло лишь 5 тысяч тонн продовольствия.

Здесь возникает мысль: разве СССР, имевший к началу войны десятки тысяч самолетов, не мог выделить для Ленинграда больше транспортников? В теории — да, тех же ПС-84 к концу 1941 года советская промышленность сдала около трех сотен. На практике, увы, это было нереально. Многие машины нельзя было быстро перебросить в этот район, другие были заняты на экстренных транспортных операциях где-то еще — война шла на огромном двухтысячекилометровом фронте. Хотя у немцев было не много самолетов, их летчики, в силу более разумной организации ВВС, делали больше вылетов на фронте, чем наши, отчего множество только что выпущенных ПС-84 быстро сбивали.

Кроме того, ПС-84 требовали длинных взлетных полос — порядка километра. Совсем рядом с осажденным городом таких не было, поэтому транспортники летали не по кратчайшему стокилометровому маршруту Новая Ладога — Ленинград, а из куда более дальних мест — Хвойной, а то и Вологды (за сотни километров).

К тому же полеты ПС-84 вели только в дневные часы. Любой житель тех мест понимает, что осенью-зимой светлого времени там очень мало. Что еще хуже, днем работали немецкие истребители, регулярно сбивая или повреждая советские машины. Запрет на полеты ночью был введен потому, что опасались прорыва к городу (по оговоренным с ПВО свободным коридорам) немецких бомбардировщиков. 

Это были в основном надуманные опасения. Несложно догадаться, что, не зная заранее времени подхода караванов ПС-84, немцы не могли бы дежурить в воздухе по ночам. Ожидая «свободного прохода» с неизвестно какой стороны в неизвестно каком часу, они тратили бы много боевых вылетов напрасно. Поэтому следующей осенью, 1942 года, полеты ночью в ограниченном масштабе в Ленинград начались — и не показали ожидавшихся проблем.

Если бы ночные полеты самолетов снабжения были разрешены осенью 1941 года, за самые напряженные два месяца, когда норма выдачи хлеба в городе упала до 100 граммов, ПС-84 могли бы перевезти не пять тысяч тонн продовольствия, а около 12 тысяч. Мы знаем об этом потому, что в ноябре были редкие случаи сплошной облачности, в которой эти машины летали свободно, без противодействия немцев (истребители малоэффективны в таких условиях). В такие сутки доставлялось до 216 тонн продовольствия.

Но это могло лишь чуть смягчить голод, а не ликвидировать его. Что 100, что 200 тонн еды в сутки — для двух миллионов человек недостаточно. Существенную разницу по числу погибших могли бы обеспечить хотя бы несколько сотен тонн в сутки или тысяча-две.

Было ли это возможно? В теории — да. В СССР еще в 1935 году был создан деревянный САМ-5, самолет с мотором и стоимостью У-2, но при этом в полтора раза быстрее, и с нормальной нагрузкой 400 килограммов (или пять пассажиров). Только в 1935-1940 годах в СССР построили более 9,1 тысячи самолетов с мотором как у У-2. Ничто не мешало выпустить вместо них САМ-5. 

Учитывая, что по полезной нагрузке, перевозимой в единицу времени, четыре такие машины заменяли один ПС-84 (и при этом работали с коротких взлетных полос), они могли бы дать нормальный воздушный мост. По маршруту Ленинград — Новая Ладога такой самолет перевозил бы пару тонн грузов в одну ночь. Следовательно, всего тысяча подобных машин закрыла бы потребности Ленинграда без голода.

Но это было возможно только в теории. На практике конструктор САМ-5 перешел дорогу Яковлеву, у которого был свой серийный самолет под мотор М-11. Да, он был медленнее САМ-5, а полезной нагрузки брал меньше, но он был свой, а не чужой. Поэтому «на вопрос Сталина Яковлеву, который у него был консультантом по авиации… тот ответил, что самолет [САМ-5-2 бис] неплохой, но его внешняя отделка желает лучшего». 

В итоге лучшим легким транспортным самолетом СССР в 1941 году был У-2, родом из 1928 года, перевозящий в единицу времени вчетверо меньше груза, чем САМ-5. Обеспечить с его помощью воздушный мост было малореально. Так подковерная грызня 1930-х годов сделала возможной смерть миллиона человек.

И все-таки кое-какие ошибки можно было не допустить и в тех условиях. Серьезный промах в снабжении Ленинграда произошел уже сильно после роковой для города осени 1941 года. А именно: в озерную навигацию 1942 года по Ладоге было вывезено 310 тысяч тонн промышленного оборудования и другого имущества для ВПК, благо в осажденном городе они простаивали.

С точки зрения логики снабжения было бы намного эффективнее вывезти вместо этого оборудования людей. Ясно, что 0,3 миллиона тонн перевозок хватило бы для вывоза из города хоть всего мирного населения вместе взятого. Тогда в осажденном Ленинграде уменьшилась бы потребность в продовольствии и плохое питание не осталось бы спутником горожан до снятия блокады.

Почему это не было сделано? Однозначного ответа на этот вопрос в документах нет. Но нет в них и другого: следов понимания руководством осажденного города того, что даже осенью 1942 года (и даже весной 1943 года и далее) смертность на душу населения, с учетом возрастных когорт, в Ленинграде оставалась много выше уровня лета 1941 года. 

Похоже, что местное руководство рапортовало наверх исходя из абсолютного числа смертей (плюс зарегистрированных голодных), которое приблизилось к довоенному уровню уже во второй половине 1942 года. Однако к этому времени из-за эвакуации численность населения в городе уменьшилась так сильно, что абсолютные цифры вводили в заблуждение.

Сегодня мы хорошо знаем, что множество смертей от болезней в условиях недоедания вызваны именно голодом (ослабленный организм слабо сопротивляется инфекциям). В 1940-х в количественном смысле это явление было слабо изучено даже учеными и вряд ли было вполне ясным для ленинградского руководства  

Вообще Сталин уделял большое личное внимание решению вопросов блокады: с осени 1941 года на документах о воздушном мосте и нормах поставок есть его пометки и подписи. По записям его переговоров с командирами на фронте видно: с сентября 1941 года он постоянно подталкивает их, иной раз недвусмысленно угрожая, наступать с целью прорыва блокады города. Огромный объем сил, выделяемый для Ленинградского и Волховского фронтов, а также высокий уровень потерь в их наступательных операциях по деблокаде города, превышает показатели для любого другого города СССР. Все это ясно указывает: Кремль был готов на очень многое, чтобы снять или хотя бы облегчить блокаду.

Если бы городское руководство яснее понимало, что происходит в его епархии, и информировало бы Москву о том, что с весны 1942 года голод не прекратил убивать, а лишь стал делать это реже, весьма вероятно, что из Ленинграда сперва вывезли бы людей, а уже потом станки. Но ясного понимания масштаба проблемы в этот период у местного градоначальника, судя по документам архивов, никогда не было.

Но ведь блокаду можно было снять раньше?

Сталин 12 декабря 1941 года одобрил план Шапошникова по удару под Ленинградом. В нем ключевую роль должен был сыграть Волховский фронт, развернутый восточнее и южнее отрезанного города. Ему поставили задачу ударить навстречу Ленинградскому фронту и тем самым снять блокаду. Одновременно планировали удары и южнее, вплоть до Новгорода.

Если исходить из формальных показателей, шансы на успех операции были. У Волховского фронта к моменту начала его наступления 7 января — 30 апреля 1942 года было в полтора раза больше людей и в 1,3 раза больше артиллерии, чем у противника. Да, у него не хватало боеприпасов, но и немецкая сторона в это время испытывала хаос в снабжении. 

Проблемой, которую не учел Генштаб при планировании, было разное тактическое качество советских и немецких сил. Германия потеряла к этому времени безвозвратно менее 10 процентов от солдат, начавших войну 22 июня, а СССР — более 90 процентов. Основная часть довоенного офицерского корпуса (или, как тогда говорили, командиров) также ушла в потери. Естественно, что набранные резервисты в смысле подготовки уступали немецкой армии.

Поэтому прорыв получился лишь у 2-й ударной армии, сравнительно далекой от Ленинграда. Расширить его к северу и к югу она не могла, и после многих недель «тыканий» в оборону противника немцы нанесли срезающие удары по клину 2-й армии, и она в основном погибла.

Разумеется, часть советских военных прекрасно понимала, что с резервистами против довоенной армии наступать надо совсем иначе. Одним из них был Георгий Жуков. Он прямо говорил Сталину в первой половине 1942 года, что наступать сразу везде — от десанта в Крыму в декабре 1941 года, до Ростова, Харькова, Москвы, Новгорода и Ленинграда — нерационально. Что надо уменьшить число участков наступления, сосредоточить силы на каком-то одном направлении и там попробовать добиться серьезных успехов. Стратегия распыления сил ему не нравилась.

Можно уверенно утверждать: если бы перед наступлением на Ленинград СССР решил, например, не предпринимать Крымскую операцию и удары под Харьковом, а выделил столько же сил на усиление Волховского фронта, его успехи были бы куда значимее.

Но проблемой было то, что в этот момент Сталин еще не успел полностью понять и принять, что Жуков — всегда со своим особенным мнением — был хотя и неприятен в личном общении, но более здравым планировщиком, чем Шапошников, слишком склонный соглашаться на требования политического руководства. Ему казалось, что если все остальные военные ему особо не возражали, а Жуков возражал, то это значит, что что-то не так с Жуковым. Глава государства все еще не понимал, что на деле что-то не так (конформизм) было с большинством его генералитета, выросшего на нормах мирного времени, когда главное в армии — угодить начальству, не раздражать его.

Сталин понял ситуации лучше к осени 1942 года и согласился с предложениями Жукова и Василевского, что и переломило ход войны. Но к весне 1942 года он еще не дошел до фазы принятия, и все еще срывался в фазы отрицания и гнева. Поэтому коренного перелома ни в войне в целом, ни под Ленинградом в частности зимой 1941/42 годов произойти не могло. Кадры действительно решают все, но только если вы способны понять, какие из них неприятны, но эффективны, а какие приятны, но бесполезны.

Подведем итоги. Ключевой причиной массового голода, убившего миллион ленинградцев военного времени, стало решение Гитлера о том, что Москва и Ленинград должны быть уничтожены, а их население — лишнее. И планы этого человека в случае Ленинграда стали былью на 40 процентов только потому, что Красная армия не смогла его вовремя остановить.  Не смогла и из-за катастрофических последствий 22 июня 1941 года. И из-за того, что на ленинградском направлении фронтами управляли люди, уступающие по уровню не только Жукову или Рокоссовскому, но и, например, Тимошенко. 

Не то чтобы способных генералов там не было — Черняховский, начавший войну на Северо-Западном фронте, наверняка справился бы куда лучше. Но к осени 1941 года они еще не успели достаточно много раз показать в боях, чем именно они лучше людей, попавших на вершину военной пирамиды в мирное время.  

К моменту, когда советская сторона догадалась послать к Ленинграду Жукова, ситуация была уже крайне запущенной. В августе он бы просто предупредил блокаду, не пропустив немцев к Ладоге. Прибыв через месяц, он столкнулся с ее фактом, а исправить тяжкое упущение намного сложнее, чем не допустить его. Да и катастрофа, устроенная Коневым и Буденным под Москвой, не дала Георгию Константиновичу времени для таких попыток: в начале октября его перебросили туда затыкать новые дыры в линии фронта.

Разумная стратегия январского наступления РККА под Ленинградом могла бы поправить дело, но ей было неоткуда взяться, потому что наверху советской военной пирамиды, в Генштабе, после ухода Жукова не было человека, способного жестко отстаивать свою точку зрения перед Сталиным. От этого армия тогда наступала сразу на всех направлениях, но, естественно, нигде не добилась серьезных успехов. 

Радикально исправить что-то потом было уже сложно: воздушный мост по описанным выше причинам был нереален, а «дорога жизни», постоянно разбиваемая то колесами грузовиков, то бомбами и снарядами, часто имела ограниченную пропускную способность. Впрочем, даже несмотря на это после начала ее регулярной работы поставки продовольствия в город резко возросли. Но было уже поздно: самые голодные месяцы блокады, ноябрь — декабрь, серьезно подорвали здоровье людей.

Адово холодная зима 1941/42 годов пришла в Ленинград, когда он, из-за блокады, имел острейший дефицит топлива. Холод и голод ударили рука об руку. Получая с конца ноября 1941 года от 580 до 1090 килокалорий (в зависимости от статуса), люди массово падали замертво на улицах. За декабрь — февраль, по официальным данным, умерли 40 процентов всех погибших в блокаду. Избыточная смертность в городе за январь — март была более трети миллиона человек, а вместе с декабрем она ушла далеко за 0,4 миллиона. Далее благодаря открытию судоходства число ежемесячных жертв стало меньше, и всего до сентября 1942 года из-за блокады погибли 0,78 миллиона человек. Остальные 0,3 миллиона пали жертвой последующих полутора лет недоедания и болезней.

Резко снижение смертности возникло только после операции «Искра», в начале 1943 года. Тогда был пробит узкий коридор, по которому построили железную дорогу. Однако и здесь снабжение прерывалось обстрелами и оставалось неполноценным вплоть до полного снятия блокады в январе 1944 года.

В конечном счете те, кто хотел спасти гражданское население от нацизма, победили. Вместо 100 процентов населения доблокадного Ленинграда, как планировал глава сильнейшей западной армии мира, погибли 40 процентов. Нельзя не признать, что спасение жизней трех из пяти блокадников — большая победа. Но нельзя забывать и другое: неспасение двух из пяти — тяжелейшая трагедия.