Павел Горюнов: «Сегодня огромное количество неформальных групп существует только в киберреальности»

– Павел, кто же такие неформалы?
 
– Неформалы — это прекрасные люди, которые мыслят, выглядят и позиционируют себя отлично от нас, «формалов». Правда, отделить себя от «формалов» даже они сами могут далеко не всегда. Дело в том, что сейчас вся неформальная культура настолько вросла в нашу жизнь, что отличить настоящих неформалов от всех остальных очень непросто. Если посмотреть на какие-нибудь 1980-е годы, то мы увидим рядовых советских граждан и неформалов, которые отличались друг от друга как небо и земля. Сейчас ситуация следующая: одни исследователи говорят, что неформалов у нас сегодня 90%, другие — 5%. Потому что грань между формальностью и неформальностью по сути перестала существовать. Сам я, в принципе, склоняюсь к мнению, что неформалов 5-10%, а не 90.
 
– Неформалы всегда обязательно против кого-то?
 
– Вовсе нет, скорее, они за себя. Это, наверное, психологическая попытка отдельного человека показать себя как особенного, но при этом не обязательно быть против.
Существуют, конечно, агрессивные субкультуры (хотя сам термин субкультура — кривой) — это те, у которых есть какой-то враг, и неагрессивные, у которых врагов нет, но есть некое противопоставление обществу в целом или родителям, если речь идет о подростках.
 

 
– А почему термин субкультура вы называете «кривым»?
 
– Я работаю в отделе анализа молодежных субкультур и читаю лекции по молодежным субкультурам. Но при этом четко ответить на вопрос, что же такое субкультура — не могу. Когда учился в вузе курсе на втором — мог, сейчас — нет. Определений термина субкультура — штук тридцать, и каждый исследователь, в зависимости от школы, использует свой. И в принципе, если кто-то скажет, что субкультур не существует вообще — я не смогу с ним поспорить, потому что ни я, ни он не знаем, что такое субкультура. Это очень искусственный термин, который ни увидеть, ни потрогать невозможно, это нечто вроде «идеологического одеяла», которое накинуто на какую-то определенную группу людей.
 
НМО (неформальные молодежные объединения) — это конкретные группы конкретных людей, которых можно посчитать, посмотреть, с которыми можно поговорить. А субкультура — нечто абстрактное, нечто, чего не существует в природе.
 
– Неформалы — это, в основном, молодежь. Какого возраста эта молодежь?
 
– Во всех учебниках по социологии прописан классический возраст — дети вступают в ряды неформалов где-то с 14 лет. Сегодня дети взрослеют раньше, поэтому могут вступить в НМО с 11-12 лет. Но жесткой возрастной грани все равно нет.
 
Время нахождения в неформальной группе — обычно около трех лет. То есть подросток сначала стал неформалом, но потом поступил в вуз, уехал учиться, у него появилась девушка/парень или просто переосмыслил роль родителей в своей жизни — и все, он уже становится таким, как и все мы.
 
Если человек продолжает оставаться в неформальной группе после 17-18 лет, он становится «профессиональным» неформалом, который просто начинает зарабатывать на этом деньги (продавать маечки, значки, организовывать концерты, петь песни самому и пр.), и в связи с этим я не уверен, что его уже можно причислять к неформалам как таковым.
 
– Какие же группы молодежных неформальных объединений наиболее распространены сегодня в Санкт-Петербурге, в нашей стране, в мире?
 
– Сегодня существует довольно много поклонников отдельных музыкальных направлений. При этом, это не рэперы, рокеры и панки, как было лет 5-7 назад. Сейчас выявить их и отделить одних от других, опять же, довольно сложно. Сегодня — это, скорее, поклонники неких альтернативных музыкальных направлений.
 
Дело в том, что и сама современная музыка — это жесткое смешение стилей. Конечно, подросток все равно может сказать о себе, что он, например, рэпер, но если мы пролистаем его плей-лист в соцсети — мы увидим, что это совсем не всегда рэп.
 

 
То есть современное субкультурное поле — это каша. Те, кем себя называют, то, как выглядят и то, как думают его представители — полная неразбериха. Если раньше кто-то называл себя панком, значит он «тусил» где-то около Казанского собора, одевался как панк, ходил на концерты панк-групп и регулярно напивался дешевым портвейном. Сейчас называть себя панком может кто угодно, при этом он не ходит на панк-концерты и может не пить вообще. Недавние опросы показали, что сегодня можно выделить не меньше 10-15 «видов» такого рода панков, начиная от киберпанков и заканчивая скулпанками. Впрочем, говорить об отдельно существующих группах и их особенностях не приходится, есть отдельные подростки, которые так себя называют и все.
 
Еще одна группа неформалов — реконструкторы, которые в одно и то же время увлекаются историей и чем-то вроде театральных постановок. Реконструкция бывает историческая, военная и социальная. Кто-то из них реконструирует разные исторические события. Они набирают людей, которые приходят в оригинальных костюмах с оригинальным оружием и устраивают своеобразное проведение, например, Бородинского сражения, согласно историческому сценарию. При этом присутствует много взрослых, в том числе, с учеными степенями. Другие предпочитают реконструировать быт и вешний вид людей определенного исторического периода. Есть реконструкторы, для которых главное — это оружие, то есть изготовление и использование в импровизированных боях идентичного оружия, которое существовало в ту или иную эпоху. Не могу сказать, что реконструкторы — это очень распространенное течение, но оно есть. Конечно, данная неформальная группировка — достаточно позитивное явление, так как ребята читают книги, поднимают исторические документы для того, чтобы как можно точнее передать картину какого-то исторического события, образа жизни людей и т. д.
 
Еще с советских времен существует также так называемое ролевое движение, когда ребята в костюмах разыгрывают определенный сюжет какого-то художественного произведения или исторического периода. Самый простой пример — толкиенисты. В свое время они разыгрывали сюжет «Властелина колец» где-то в лесу. Сегодня толкиенисты отделились от ролевиков, но, по сути, и те и другие очень похожи.
 
И реконструкторы, и ролевики — не театральные актеры, поэтому свои постановки они делают для себя, а не для публики, на улицах или в театрах они не выступают.
Теоретически остались еще и анимэшники — поклонники японского мультика «Анимэ». Как теоретик я могу сказать, что они есть, но как практик, знаю, что большинство подростков является поклонниками этого мультфильма, и отнести их всех к группе анимэшников невозможно.
 

 
– Конечно, когда речь заходит о неформальных субкультурах, в первую очередь вспоминаются и скинхеды…
 
– В 2008 году они полностью исчезли, и сегодня их нет вообще. Отдельные люди, конечно, могут называть себя скинхедами. Но в одном случае — они сами себя хотят так называть, в другом — им уже далеко за 30. Когда-то в юности они были скинхедами, а сейчас еще «по инерции» продолжают идентифицировать себя с ними. На самом деле, они не осуществляют никаких характерных для скинхедов практик, не носят такую одежду, то есть это совершенно другие люди.
 
До конца 2000-х годов существовал субкультурный национализм в виде скинхедов. Сейчас отдельной субкультуры националистов нет, однако, национализм очень силен в молодежной среде в целом.
 
– Это связано с событиями на Украине?
 
– Украина, скорее, выступила своего рода маслом, который подлили в уже существующий огонь. Как бороться с национализмом? Ответ простой — выдворить всех мигрантов из страны. Но сделать это нельзя, потому что это не вполне законно и, наверное, неправильно. Таким образом, и с национализмом бороться не получится. Потому что любая страна, где есть мигранты, имеет и националистов. В Европе националистические партии уже приходят к власти, поскольку националистов там гораздо больше, чем у нас. Где в нашей стране больше всего националистов? В Москве. Потому что в Москве больше всего мигрантов.
 
Парадокс в том, что подростки-националисты осуществляют на первый взгляд очень приемлемые социальные практики, такие как борьба с нелегальной миграцией, с нелегальной торговлей мигрантами, борьба с этно-преступностью и т. д. Однако, опыт Украины показывает нам, что «позитивные» националисты очень быстро могут стать «негативными». Дело в том, что это достаточно хорошо организованные группы, члены которых — крепкие, физически сильные молодые люди, которые потенциально могут нести угрозу для общества.
 

 
Еще один вид НМО — группы молодых людей, ведущий здоровый образ жизни и занимающиеся так называемыми неформальными видами спорта. Это роллеры и скейтеры, а недавно в России появилось — пока в Питере и в Москве, но я уверен, что это движение будет расширяться — такое движение как аутворкинг. Он пришел к нам из США, где афроамериканцы в Гетто занимались спортом на столбах, деревьях, заборах, то есть каких-то «естественных» турниках, причем делали это очень красиво. Для этого нужна очень серьезная физическая подготовка. В 2009-2010 году в нашей стране появились первые видео таких гимнастических упражнений афроамериканцы. Подростки насмотрелись и начали попытки повторить нечто подобное в обычных школьных дворах. Но так как это сложно — нужны постоянные тренировки — немногочисленная группа активистов организовала других подростков, и в итоге появилось движение аутворкеров. На данный момент это абсолютно социально приемлемая позитивная практика, потому что пока они не сделали ничего плохого. Конечно, такие группы очень хорошо подготовленных молодых людей, прежде всего, могут быть интересны экстремистским или криминальным силам. У нас были примеры в стране, когда в 1990-х спортсмены, абсолютно адекватные люди, перешли на сторону криминалитета, потому что там были деньги. Подобные риски в случае с аутворкерами тоже есть. Поэтому с ними нужно работать, поддерживать их в том, чтобы они оставались в рамках нынешней своей группы и не примыкали ни к каким незаконным группировкам.
 
– Какие еще неформальные объединения существуют на сегодняшний день?
 
– Еще с 1980-го года в нашей стране было достаточно сильно движение футбольных фанатов. К истинным неформалам отнести их, конечно, нельзя, скорее это некие околосубкультурные объединения, которые просто «потребляют» определенный контент — футбол. Просто отделить неформальные группировки от каких-то других, похожих на них, очень сложно, поэтому с некоторыми допущениями все же отнесем поклонников футбола к НМО. Сейчас мы говорим о Питере, в других городах поклонников футбола может не быть, но есть поклонники хоккея и баскетбола, их отличают те же самые черты.
 

 
Я писал диссертацию на эту тему и разделяю поклонников футбола на три простые категории: болельщики, фанаты и хулиганы. Болельщики — это люди, которые просто любят побеседовать о футболе, носят соответствующую атрибутику, но при этом на стадион ходят достаточно редко, а если и ходят, то просто сидят и смотрят. Для них футбол важен как экшн, как действие.
 
Фанаты — это люди, которые посещают выездные матчи для того, чтобы поддерживать команду. Они позиционируют себя как часть футбола и уверены, что главные — они, а не футболисты. И в принципе, это вполне здравая логика. Ведь фанат может ходить на все матчи в течение 20 лет, и независимо от того, как играет команда, он будет поддерживать ее всегда. А футболисты — это те, кто меняется; если у клуба кончатся деньги — все футболисты уедут и перейдут в другую команду, а фанаты останутся.
 
Футбольные хулиганы — это не то же самое, что обычные хулиганы, которые совершают противоправные действия и нарушают общественный порядок. Футбольный хулиганизм функционирует как социальное движение и не всегда связан с нарушением законодательства. Футбольные хулиганы — это, прежде всего, люди, которые ориентированы на физическое противостояние с хулиганами других команд. При этом все всегда боятся, что такие разборки будут происходить в городе, и все вокруг будет разгромлено, однако, ни в Питере, ни в Москве уже достаточно давно не было массовых драк на улицах — все это ушло в леса.
 
То есть, футбольный хулиганизм — это такая активность, которая очень похожа на некий бойцовский клуб, когда люди встречаются десять на десять в лесу на какой-то полянке, в этих же составах дерутся и спокойно расходятся. Посторонних людей, которые могли бы пострадать в ходе драки, там просто нет. Во всем остальном эти люди не слишком отличаются от нас — в обычной жизни они вполне мирные законопослушные граждане. Все они знают друг друга и никто никого не преследует, так как все и без того знают, где кто живет — драки происходят запланировано, без оружия и в определенных местах. Всегда присутствуют смотрящие, которые наблюдают за тем, чтобы все было по правилам, чтобы ни у кого не было серьезных травм (мужчины там, в основном, крепкие).
 
Но помимо болельщиков, хулиганов и фанатов, есть также еще толпа подростков, которые не интегрированы ни в одну группу. Им нравится футбол и та атмосфера, которую они видят в телевизоре. Они тоже могут называть себя футбольными хулиганами, но это неправда — они ни с кем никогда не дрались и к настоящим хулиганам отношения не имеют.
 
– А как же разбитые рекламные баннеры, которые остаются после матчей?
 
– Разбитые баннеры — это просто проявление агрессивного выплеска толпы. Если бы концерты группы «Алиса» проводились также часто, как и футбольные матчи, все мы увидели бы, что после их выступления на улицах тоже остаются разбитые поклонниками баннеры, фонари и витрины. Эмоции в толпе всегда сильнее здравого смысла, из кого бы эта толпа не состояла — поклонников футбола или рок-группы.
 

 
И именно толпа может быть социально опасной. Например, те подростки, о которых мы говорили, которые не относятся ни к болельщикам, ни к фанатам, ни к футбольным хулиганам. Потому что эти три группы составляют, как правило, взрослые люди, которые прекрасно осознают ответственность за свои поступки и не нарушают общественного порядка. Подростки же по молодости и глупости могут совершить какие-то противоправные действия. Таких неорганизованных подростков много, и это, конечно, удручает.
 
– Куда делись эмо? Несколько лет назад на улицах Санкт-Петербурга их было много, а сегодня они куда-то исчезли.
 
– Эмо, как и готы, действительно, исчезли. В 2007 году мы видели расцвет эмо-культуры в нашем городе, а сегодня остались единицы. Поясню, готы и эмо — не одно и то же, по внешнему виду эмо отличаются от готов длинной челкой, черно-розовыми тонами в одежде и макияже и наличием сильных эмоций, слез, любовных переживаний и т. д. Готы носят все черное и имеют пугающе выбеленные лица.
 
Своей цели — эпатировать публику — они добились, и постепенно их движение стало угасать. Начиная с 2011 года, мы начали фиксировать их уменьшение, и где-то в прошлом году они практически исчезли. Однако именно сегодня мы вновь замечаем на улицах подростков, которые называют себя эмо. Но эти эмо отличаются от эмо 2007 года: во-первых, меньшим количеством эпатажа, во-вторых, идеологической базой. Если семь лет назад «кодекс» эмо четко прописывал, с кем им можно встречаться, с кем целоваться, что пить, то сегодня, имея внешний облик, приближенный к эмо, можно заниматься чем хочешь, не соблюдая никаких правил.
 
А вот что касается готов, то если вы увидите такового на улице, то знайте — скорее всего, ему 25, а то и 30 лет. Движение готов среди сегодняшних подростков непопулярно. Да, в Петербурге сегодня можно насчитать около 20-30 подростков, которые назовут себя готами, но это слишком мало, чтобы говорить о полноценной группе. Взрослые же готы, которые остались в этом образе, это, повторюсь, как правило, те люди, которые зарабатывают на этом деньги, или просто те, кому нравится так одеваться. Они не относятся ни к какой группе — они просто странные.
 

 
– Что можно сказать об исчезновении субкультур в принципе?
 
– Еще лет десять назад молодежные субкультуры можно было четко разграничить между собой. Сейчас все они интегрированы в массовую культуру и неформальных подростков уже очень сложно отличить от «формальных». Так, если подросток сегодня ходит с челкой — совершенно не факт, что он — эмо, просто ему нравится такая прическа. То же самое с готическими фотосессиями, которые сегодня может сделать абсолютно любой человек, совсем не относящийся к готам.
 
Самый яркий пример, показывающий интеграцию субкультур в обычную жизнь, – это субкультура хиппи, которая была популярна в советское время. Сегодня хиппи исчезли, но осталось очень много их внешних атрибутов, которые вошли в моду и повседневную жизнь, например, фенечки, так популярные сегодня у молодежи.
 
Дело в том, что когда особенности субкультуры становятся массовыми — субкультура перестает существовать. Мы живем как раз в такой период, когда большинство внешних атрибутов различных неформальных объединений просто врастают в нашу повседневную жизнь.
 

 
– Неформалы в целом сегодня не опасны?
 
– Когда родители слышат, что их дочь или сын стали неформалами — чаще всего они пугаются. На самом деле, ничего страшного в этом нет. Неформальная группа — это дополнительный круг социализации. Это своеобразная тренировка взрослой жизни. Не каждый подросток, выйдя из школы, способен сразу перенять ценности, характерные для большинства взрослых людей. Многим требуется тренировка. Неформальные группы и осуществляют ее — это полезный социальный институт, поэтому бояться его не следует.
В советское время было проще, существовало несколько типов одежды — для октябрят, пионеров, комсомольцев. Сейчас на подростка выливается огромное количество контента — как ему одеваться и как жить — он просто тонет в этом изобилии информации. А неформальная группа позволяет носить определенную одежду, определенно думать, быть носителем определенных ценностей. Ведь очень многие молодые люди (и не только молодые) не очень любят думать — это сложно, гораздо проще влиться в какую-то среду с четко прописанными правилами. Это потом у них уже выработаются свои ценности, они будут покупать более разнообразную одежду, а пока им нужна тренировка. Помимо того, неформальная группа помогает оторваться от родителей, причем сделать это более безболезненно, чем если бы подросток сразу шагнул во взрослую жизнь.
 
– Есть стереотип, что неформалами обязательно становятся лишь трудные подростки. Так ли это?
 
– Нет, это не так. Среди неформалов могут быть как подростки, которых принято называть трудными (из неблагополучных семей, например, дети алкоголиков), так и дети очень обеспеченных родителей, ребята из семей интеллигентов, кто угодно — это не имеет никакого значения. Хотя больше вероятности, что ребенок, выходец из достаточно бедной семьи, скорее, пойдет работать в Макдоналдс, а не будет разгуливать по городу в черных нарядах, пугая старушек. Ему просто некогда этим заниматься, и не на что. Часто в ряды неформалов вливаются именно дети из обеспеченных семей.
 
Ведь еще одна причина вступления в НМО — большое количество свободного времени. Процесс перехода от обучения к работе сегодня затянулся, у подростков появилось много свободного времени, поэтому молодежные субкультуры — это еще и просто проведение досуга.
 
Ну, и последнее: неформальные группировки — это в том числе и более безболезненная, чем в обычных условиях, проба сексуального опыта. Ведь в молодежных субкультурах это всегда проще. Есть девушки и парни такие же, как ты — с ними просто разговаривать, ты знаешь о чем с ними общаться и т. д.
 
Тем не менее, риски все равно есть. В том, что ребенок стал неформалом, в общем-то, ничего страшного нет, но практически в каждой такой группе распространена практика приема алкоголя и легких наркотиков — и вот этого уже стоит опасаться.
 
– Нужно ли «что-то делать» с неформалами со стороны государства и можно ли это сделать?
 
– Конечно, можно, причем легко — их можно просто разогнать всех их и все. Сделать это можно, но не нужно. Что тогда заменит эту тренировочную площадку многим подросткам и поможет социализироваться? Просто если подросток стал неформалом, значит, у него есть какая-то проблема, и эту проблему нужно выявить, а не запрещать и наказывать — может стать только хуже. Саму же проблему стоит искать или в общении со сверстниками, или в общении с родителями.
 
Конечно, кто-то скажет, что для дополнительного круга социализации существуют молодежные секции, кружки и т. д. Но мы понимаем, что не все дети хотят заниматься таких клубах (где, как правило, они их готовят к волонтерству), кружки их тоже могут не интересовать. Их привлекает определенная субкультура — и это тоже хорошо, благодаря ей есть шанс, что ребенок не пойдет, например, по какому-то криминальному пути. Просто необходимо объяснить подростку все те риски, которые тоже могут поджидать его в молодежной субкультуре, например, легкие наркотики или выпивка, о которых я уже говорил.
 
– Исчезнут ли когда-нибудь неформальные субкультуры вообще?
 

 
– Анализ показывает, что они худо-бедно просуществуют еще лет 20, а потом, скорее всего, постепенно исчезнут совсем или перейдут в несколько иные формы, нежели сегодня. Это связано с изменением самого общества, а подростки просто реагируют на эти изменения. Простой пример: раньше неформалы всегда общались на уличных тусовках. Сейчас большинство из них общаются в Интернете, в социальных сетях. Подросток может считать себя эмо, готом, хиппи, кем угодно, состоять в соответствующей группе вКонтакте, где сидят такие же подростки, как и он, очень плотно с ними переписываться, но никуда не выходить, не носить знаковой одежды и пр. Сегодня огромное количество неформальных групп существуют только в киберреальности, в жизни их нет. Это обычный ребенок, который ходит в школу, занимается, например, футболом или теннисом, прекрасно общается с родителями, любит бабушку и т. д. Но при этом он состоит в какой-нибудь группе и считает себя неформалом внутри своей головы. И в принципе, сегодня мы приходим к выводу: для того, чтобы понять подростка — недостаточно просто с ним пообщаться, нужно посмотреть еще его стену вКонтакте. По специфике репостов можно понять, о чем он думает — это то, что он сам никогда не скажет. Бунтарская, асоциальная деятельность, вероятно, в принципе уйдет в социальные сети — «мы бунтуем в нашей закрытой группе вКонтакте», этого достаточно.
 
Переход нашей жизни в жизнь виртуальную — это вообще общая тенденция. И от того, как будет меняться наше общество, будет меняться молодежь и субкультурное поле. Ведь, посмотрите, сегодня абсолютно исчезла дворовая культура, когда два двора собирались и шли друг на друга, что называется, «стенка на стенку». Сегодня подростки сидят по своим домам, в компьютере, и не встречаются со своим соседом по лестничной площадке, который, тем не менее, может быть у них в друзьях вКонтакте, и с которым они могут общаться, но не в реальности, а виртуально.
 
При этом мы живем в такой век, когда весь окружающий нас мир меняется настолько быстро, что делать прогнозы — занятие неблагодарное. Неизвестно, что изобретут завтра, возможно, такое устройство, посредством которого нам вообще не будет больше надобности выходить из дома. Но пока, на данный период развития, есть вероятность, что неформальная активность будет минимизироваться, уходить в Интернет, и выглядеть подростки при этом будут абсолютно нормально, так же, как и все мы.
 
Так, если мы изобретем машину времени и привезем какого-нибудь исследователя годов из 1970-х — он скажет нам, что 100% населения Питера — неформалы, и всех нас нужно отправить в комсомол на перевоспитание. Необходимо понимать, что общество изменилось, поэтому хочется закончить призывом к старшим коллегам о том, чтобы они перестали транслировать мифы, которые у них сложились во времена их молодости. Такие исследователи совершенно оторваны от современной молодежи, они представляют ее такой, какими были они сами, когда были подростками. Государства того нет, мира того нет, субкультур тех нет.