Бессмысленно и беспощадно: конспирологи против карантина сегодня и два века назад

Коронакризис уже убил сто тысяч человек и заразил 1,7 миллиона. Довольно очевидно, что мы еще не в конце эпидемии, отчего возникает классический вопрос: что делать? Его обостряет тот факт, что, как мы уже писали, надеяться на появление массовой вакцины раньше осени (а скорее — следующего года) не приходится. С лекарствами от болезни пока все тоже не особо радужно. Итак: современные подходы к борьбе с эпидемией пока не работают. Быть может, стоит обратиться к опыту прошлых веков?

Читатель может возразить: зачем? Ведь ясно же, что люди прошлого были неграмотные варвары без доказательной медицины, ничего не знавшие о возбудителях болезни, и поэтому их опыт в борьбе с ними должен быть совершенно бесполезен для нас, таких массово образованных и вооруженных доказательной медициной, основанной на эксперименте.

Как ни странно, это не так. Еще неандертальцы использовали основной компонент аспирина (из ивовой коры) и пенициллин (из плесени). Еще древние римляне и врачи Средневековья отмечали, что болезни вызывают микроскопические живые существа, невидимые глазу.

Еще в XVIII веке в России было показано, что длительный карантин может остановить даже исключительно мощную эпидемию без разрушения экономической жизни общества. Вспомним, как именно это удалось четверть тысячи лет назад.

Чума 1770 года: почему государству бывает так сложно подавить эпидемию

Крупные эпидемии традиционно приходят в Россию из азиатских центров (собственно, в Евразии почти всегда так), и именно так случилось в 1770 году. Вспышка чумы в Турции и на Балканах «через» русскую армию на театре военных действий начала проникать в Россию.

Первым донесения на эту тему начал строчить крайне энергичный генерал фон Штофельн, но отношение к нему у императрицы было весьма подпорчено. Возможно, это повлияло и на восприятие ею его алармистских заявлений относительно чумы, идущей с юга. Дело в том, что фон Штофельн, в общем-то, в рамках обычаев того времени, во время войны не стеснялся политики «выжженной земли». Екатерина II писала по этому поводу его начальнику Румянцеву:

«Упражнения господина Штофельна в выжигании города за городом и деревень сотнями, признаюсь, что мне весьма неприятны. Мне кажется, что без крайности на такое варварство поступать не должно… Пожалуй, уймите Штофельна…»

В конце концов, на проблему обратили внимание: фон Штофельн умер от чумы, о которой писал в своих донесениях. В сентябре 1770 года обеспокоенная ею Екатерина превентивно повелела установить кордоны в Серпухове, Боровске, Калуге, Алексине, Кашире, с целью не подпустить к Москве зараженных. Увы, меры эти не помогли, и с ноября-декабря больные появились в старой (на тот момент) столице.

Почему карантинные меры ее не защитили, примерно понятно. Дело в том, что население страны тогда было чрезвычайно подвижно и предприимчиво. Еще в эпидемию чумы 1654—1655 годов выяснилось, что «горожане указаний властей не послушали, перевозчики тайно перевозили людей всяких чинов в обход…».

Происходило это несмотря на полное осознание гражданами того факта, что носители болезни заразны: это было известно с глубокой древности. И не надо думать, что во всем виноваты лишь невежды из простого сословия. Александр Пушкин, которого трудно упрекнуть в невежестве, сам отмечал, что в 1830 году обходил холерный карантин посредством дачи взятки крестьянам, «мобилизованным» на карантинную заставу.

Причины таких действий, в основном, двояки: с одной стороны, это присущий жителям нашей страны правовой нигилизм, а с другой — обычный эгоизм и неспособность ограничивать себя в своих желаниях по свободному перемещению, даже зная о последствиях. Пушкин, правда, имел еще одну причину: он не хотел действовать как трус («Воротиться казалось мне малодушием; я поехал далее, как, может быть, случалось вам ехать на поединок: с досадой и большой неохотой»).

Однако вне зависимости от мотивов итог был один: карантин не остановил чуму на пути к Москве.

До некоторой степени это напоминает феерические действия наших соотечественников в феврале—марте 2020 года. Как известно, значительное их количество покупало «горящие» турпутевки в Европу, в том числе на выходные близ 8 марта — то есть в момент, когда и самые изолированные от общества социопаты были информированы о серьезности коронавирусной эпидемии. Как справедливо отмечала 27 февраля 2020 года российская пресса:

«Роспотребнадзор, а вслед за ним и Ростуризм, рекомендовали россиянам воздержаться от поездок в Италию… Тем не менее желающих отправиться в зарубежное путешествие хватает. Та же Италия по—прежнему в числе самых востребованных направлений, да и в целом продажи туров по акциям раннего бронирования идут хорошо, говорят туроператоры».

Вывод первый: внимание граждан к рекомендациям властей с 1654 года существенно не повысилось. Равно как и не изменился уровень эгоизма.

Слишком мягкие власти, слишком жесткое население

В самой Москве эпидемия сперва шла медленно (из—за зимы). Инфекция попала в главный военный госпиталь (ныне им. Бурденко), однако его изолировали, и пока вспышка там не выгорела, никого не выпускали, а здание госпиталя, по личному указанию Екатерины II, сожгли.

Увы, в марте инфекция вспыхнула на ткацкой мануфактуре и затем начала расползаться по городу, даже несмотря на общий карантин. В июне погибших было более тысячи человек. Власти резко нарастили силу карантинных мер: были закрыты все промышленные предприятия и ремесленные мастерские, бани, магазины, рынки.

Все снабжение продовольствием шло через специальные рынки на окраинах, где между продавцами и покупателями были серьезные меры дистанцирования. Как писала Екатерина II в указаниях о проведении этих мер:

«Между покупщиками и продавцами разложить большие огни и сделать надолбы… чтоб городские жители до приезжих не дотрогивались и не смешивались вместе; деньги же обмакивать в уксусе».

На таких площадках торговля шла исключительно под наблюдением полиции в строго ограниченные часы — полицейские наблюдали, чтобы люди не дотрагивались друг друга. Отлавливались бездомные собаки и кошки, всех нищих с улиц пособирали и отправили на казенное содержание в изолированные монастыри.

Чтобы эпидемия не пошла в другие крупные города, на Тихвинской, Старорусской, Новгородской и Смоленской дорогах всех едущих осматривали на предмет чумных бубонов, окуривали, а вещи, письма, деньги протирались уксусом.

Казалось, что болезнь вскоре отступит. Но не тут-то было.

Дело в том, что население было в принципе настроено против ряда противочумных мер. Сами зараженные ни в какой карантин не хотели, просто плюя на безопасность окружающих. Заболевших родственников не хотели сдавать в карантины — мол, пусть лучше лечатся дома.

Вещи умерших было положено сжигать, но любовь к имуществу не давала москвичам принять столь «суровые» меры. От этого они не заявляли даже об умерших, вышвыривая их на улицу ночью. Документов с фотографиями тогда не было, и, по сути, разобраться, откуда появился мертвый и где же его вещи, подлежащие сжиганию, было сложно.

Екатерина II издала специальный указ «О неутайке больных и невыбрасывании из домов мертвых», по которому за метание трупов на улицу полагалась каторга — но из—за малочисленности полиции в Москве реализовать его было сложно. Наиболее «сообразительные» горожане, дабы замаскировать место выброса трупа, стали кидать их в воду ближайших речек (да—да, в летнее время).

Дополнительную проблему представлял криминальный элемент. Как ему и положено, особым интеллектом он не отличался и лез в дома умерших чумных больных, воруя их вещи и, соответственно, заболевая и умирая.

В общем, как резюмировал позднее историк Соловьев:

«Ни Еропкин [военный губернатор — А.Б.], ни кто другой не мог перевоспитать народ, вдруг вселить в него привычку к общему делу, способность помогать правительственным распоряжениям, без чего последние не могут иметь успеха».

И тут борьбу с эпидемией осложнила еще одна проблема: конспирологи из народа.

То ли астероидная угроза, то ли бактериологическая война: до чего доводят сны анонимуса из 1770-х годов

В сентябре 1770 года среди множества теорий заговора о болезни распространилась одна, массово приглянувшаяся гражданам. Некий фабричный рабочий якобы увидел во сне Богородицу, жаловавшуюся ему на жизнь (неоднозначный выбор адресата жалобы народ не смутил). В сновидении она сказала, что Боголюбская икона с ее образом, в районе Варварских ворот Китай-города, давно не имела молебнов.

В связи с этим ее сын планировал устроить в Москве метеоритную бомбардировку («каменный дождь», как это обозначил аноним из фабричных рабочих). Но она уговорила его смягчить воспитательные мероприятия для москвичей до «трехмесячного мора».

Само собой, население массами стало стекаться к воротам, над которыми была вделана икона. Приставили лестницу. Стали туда лазать и целовать ее. Священники «без мест» (что—то типа бомжей, служивших обедню за деньги и тем жившие в период бродяжничества) подтянулись вслед за населением, но не долго, на считанные дни.

Архиепископ московский Амвросий был, как и все люди того времени, в курсе «прилипчивости» чумы, да, к тому же, прилично ненавидел вышеозначенных бродячих «священников». Кроме того, как отмечает историк Соловьев, стихийные молебны у Варварских ворот, с церковной точки зрения того времени, были «суеверие, ложное видение — все это запрещено [Духовным] регламентом [1721 года]».

Поэтому Амвросий распорядился икону убрать в храм, где доступ к ней был бы ограничен, а пожертвования в сундуке под ней — предать в воспитательный дом (туда свозили детей, чьи родители умерли от эпидемии).

Военный губернатор Павел Еропкин, правда, тут же сказал, что Амвросий зря так: если икону убрать, будет буча, но ящик с деньгами в самом деле лучше убрать. С деньгами — это знали уже тогда — зараза тоже передается.

Увы, даже предпринятая 15 сентября 1771 года попытка забрать ящик вызвала у населения недовольство. Под крики «Богородицу грабят!» собралась толпа в десяток тысяч человек. Из них более половины «с дубьем и кольями». Как отмечают современники событий, включая известного инфекциониста Шафонского, начались непотребства.

«Отбив» деньги, население погромило и разграбило ближайший монастырь, начало погромы больниц и убийства медработников, которых считали убийцами. К счастью, в ходе погрома активисты обнаружили значительные запасы спиртных напитков, что затормозило их до следующего дня.

Но на утро 16 сентября народ, проспавшись, кинулся искать Амвросия. Найдя, устроил ему публичный допрос. В вину ему поставили три главных тезиса: «Ты ли послал грабить Богородицу? Ты ли велел не хоронить покойников у церквей? Ты ли присудил забирать в карантины?» «Установив» его вину по всем пунктам, гражданские активисты немедленно и закономерно забили архиепископа кольями насмерть.

Такая необычная форма любви к церкви и ее иерархам не должна удивлять: русский народ той эпохи был на удивление энергичен и крайне слабо верил в любые авторитеты, включая церковные.

Собственные суждения по религиозным вопросам — даже инициированные сновидениями какого—то рабочего—анонима — он легко ставил выше суждений тех, кто, по идее, должен был чуть лучше разбираться в этих самых религиозных вопросах.

Здесь трудно не увидеть параллелей с нашим временем. Количество вирусологов из соцсетей, еще вчера не знавших, чем вирион отличается от вибриона — впечатляет даже наших современников, привыкших, казалось бы, к эпохе «экспертов из интернета».

Военный губернатор Еропкин, к его чести, смог разобраться с восставшими, несмотря на то, что имел под рукой всего 130 человек и две пушки (остальные войска вывели из зачумленного города, чтобы минимизировать потери от эпидемии). Он смог отбить Кремль у бунтовщиков. Попутно около сотни последних погибло, четверо зачинщиков были впоследствии казнены, а остальные плененные — отправлены на каторгу.

Конспирологи 1770 и 2020 года: есть ли различия?

Конспирологические мотивы бунта не сводились к одному только сну аноним-рабочего. Среди недовольных были в ходу и другие мифы об эпидемии: например, что карантины от нее не помогают (в наше время тоже много сторонников такой идеи в случае коронавируса). Другой миф был еще экзотичнее: якобы, лекари сыплют в больницах мышьяк и больным, и здоровым, и в этом, на самом деле, причина массовых смертей, а вовсе не в чуме.

В наше время многие люди тоже не любят карантинные мероприятия, и поэтому стремятся их избегать любой ценой, приводя какое-то псевдорациональное объяснение своей точки зрения.

К счастью, сегодня стали популярны менее странные «объяснения». Например, говорят, что на самом деле все уже переболели новым коронавирусом — еще зимой, осенью или даже ранее, и ничего страшного не случилось. Просто тогда еще не было тестов, говорят такие люди, а сейчас они есть, вот и разводят панику.

Несмотря на меньшую странность подобной версии в сравнении с 1770 годом, она так же неосновательна, как и рассказы про мышьяк. Коронавирусом нельзя переболеть без горы трупов (в Испании погиб уже каждый трехтысячный), и не заметить такого явления, как переполненные морги, в которых не хватает мест, невозможно, даже если у вас вовсе нет никаких тестов.

Но самое интересное то, что и сегодня есть те, кто пытается объяснить массовую гибель людей от коронавируса злым умыслом нехороших людей. Да-да, буквально как в 1770 году! В ряде городов Англии поджигают вышки 5G, утверждая, что якобы они виновны в коронавирусных смертях. Некая медсестра, выступавшая в эфире британской радиостанции, заявила, что они «высасывают воздух из легких».

Казалось бы, любой «изобретатель» историй про мышьяк у докторов или вышки 5G, убивающие коронавирусом, должен задуматься. Ну ладно, допустим, понять, что отравление мышьяком и чума имеют разные симптомы или что коронавирус — это вирус, а не излучение — это сложно. Надо знать, что такое вирус, что такое излучение и так далее. То есть хотя бы учиться в школе (а не отбывать в ней положенные годы).

Но даже если мы забудем о физике и биологии, остается важнейший вопрос: зачем? Зачем правительствам, врачам и операторам связи убивать людей мышьяком или вышками?

Разумный ответ на этот вопрос не был зафиксирован ни в 1770, ни в 2020 году. Вероятно, его просто слишком сложно найти.

Победа екатерининского карантина и его забвение

При подавлении бунта Еропкин был дважды ранен, отчего слег. Уставшая от московского бардака Екатерина послала туда Григория Орлова, весьма дорогого ей на тот момент человека. Это был деятель, резко отличавшийся от обычных московских властей. В первую очередь — патологическим бесстрашием и большой энергией.

Прибыв в столицу с несколькими тысячами солдат, он сперва все осмотрел и посчитал. Его люди нашли там 12,5 тысяч домов, из которых в 3 тысячах население погибло полностью, а в еще трех тысячах были зараженные. Быстро поняв, что часть местного населения не особенно склонна сотрудничать с властями, Орлов прямо сказал о некоторых москвичах:

Уже 30 сентября 1771 года Орлов предложил другую схему борьбы с эпидемией. Во-первых, людей в городе стали снабжать продовольствием — либо дав им работу, либо безвозмездно, но не полагаясь на их средства. Во-вторых, он потребовал доставить в Москву уксус в таком количестве, чтобы его недостатка более не было ни для граждан, ни для больниц. Уксус, выполнявший роль современного санитайзера, имел умеренную эффективность в случае переноса чумы (хотя она тоже могла передаваться контактно). В-третьих, по поводу мародеров в чумных домах он объявил, что:

«таковые безбожники и враги рода человеческого… без пощады казнены будут смертию у того самого места, где сие преступление учинено будет, дабы смертию одного злодея отвратить смертоносный от зараженных вещей вред и гибель многих невинных, ибо в крайних зла обстоятельствах и меры к уврачеванию крайние принимаются».

В-четвертых, понимая нелюбовь русского человека к госпитализации, Орлов распорядился всем прошедшим курс лечения в больнице выдавать по 5 рублей холостым и 10 женатым (весьма солидная сумма для недворянского сословия). Каждому стукачу, наведшему на скрывающегося от властей чумного, платили по 10 рублей. За сдачу каждого лица, барыжившего краденным из чумных домов — по 20 рублей (стоимость стада коров).

Это был революционный шаг, поразивший местное население в его слабое место, — любовь к накоплению денежных средств. Он, наконец, позволил заманить всех разбегающихся во все стороны и не желающих изолироваться больных в места, где они почти не могли заражать новых людей. Разумеется, не обошлось без накладок: множество здоровых сразу объявило себя чумными. К счастью, регулярные осмотры врачей изобличали мнимых больных, хотя и со временем.

В дополнение ко всему этому город был разбит на 27 районов. Свободное перемещение между ними было запрещено. Это позволяло снизить до нуля риск повторного появления вспышки заражения в тех частях Москвы, где болезнь «отгорела». Уже к ноябрю вспышка чумы в городе практически погасла. И, в отличие от сезона 1770-1771 года, вспыхнуть снова в 1772 году чума не смогла.

Меры Орлова были дорогими (всего 400 тысяч рублей, огромная сумма), но эффективными. Эпидемия кончилась, хотя сколько при этом людей погибло — сказать сложно. Официальные данные говорят о 57 тысячах. Однако сама Екатерина II, сильнейшим образом фрустрированная манерой своих подданных разбрасывать трупы в реках и полях, считала, что их могло быть и сто тысяч (половина населения Москвы).

Если вам кажется, что гибель половины москвичей от чумы — это много, то зря. В эпидемию 1654-1655 года, когда противочумные карантинные меры в Москве проводили лица без решительности Орлова, замер убыли населения нигде в столице не показал цифру ниже 77%.

Вообще, крупные города — идеальное место для эпидемии, и чем они крупнее, тем лучше. Поэтому потерять всего половину населения от чумы — особенно с учетом яростного саботажа карантина населением до прибытия Орлова — это довольно неплохой результат.

Севернее и заметно восточнее старой столицы чума не шагнула, всероссийской эпидемии удалось не допустить. Что характерно, длительный карантин (его частично держали до осени 1772 года), вовсе не привел к голоду в одном из крупнейших городов государства.

Жаль, что сегодня, в 2020 году, такой же энергии в изоляции столицы и ее карантировании пока не проявлено.

Увы, опыт екатерининского подавления эпидемии был в значительной степени благополучно забыт. В 1830 году в Россию (через Западную Азию) пришла холера, исходно вспыхнувшая на Ганге. Министр внутренних дел Закревский учредил карантины, но толку от них было мало.

Как и в XVII веке, за взятку люди на карантинных заставах — рекрутированные из крестьян — спокойно пропускали кого нужно дальше. Именно так Пушкин в тот год попал в Болдино, где дописал «Евгения Онегина». Поскольку опыт Орлова изучен не был, плату за стукачество и другие более жесткие карантинные меры вовремя ввести тоже не догадались.

Конспирологи 1830 года: а меняется ли хоть что-то в сознании нашего народа со временем?

В холерную эпидемию 1830 года процент грамотных в империи был намного больше, чем в 1770 году. Поэтому у нас сохранилось и больше источников о настроении населения, включая его высшие и, в теории, наиболее образованные слои.

Процитируем письма одного из них, немелкого служащего Министерства иностранных дел, Александра Булгакова. Поскольку он удивительным образом перекликается с нашими современниками из соцсетей, мы поставим его цитаты рядом с их высказываниями:

«25 сентября 1830 года. О другом не слышим здесь, как о холере, так что, право, надоело. Мы были довольны, веселы у княгини Хованской вечером; является Обресков, рассказывает, что у него кучер умирает холерою, всех дам перепугал по пустякам. Я у людей его спрашивал. Кучер просто напился, и его рвало беспощадно».

А вот пишет наш современник, весна 2020 года:

«Тяжелая пневмония при коронавирусе, скорее всего, вызвана хроническим пьянством в анамнезе. Давно известно, что алкоголь повреждает легкие». Конечно же, на самом деле алкоголь не повреждает легкие, и пневмония при коронавирусе происходит никак не от пьянства.

Но и Булгаков из 1830 года, и человек из нашего времени испытывают усталость от инфекционной тематики. К тому же, как и все малознакомое, мысли на эту тему требуют трудозатрат. Значительно проще свести все к более близким и понятным темам. Показать, что дело не в малопонятных новых болезнях, а в традиционных проблемах, типа пьянства.

Продолжим сравнивать конспирологию Булгакова и нашего времени. Дипломат ушедшей эпохи очень не хотел допускать мысль о том, что холера — реальная угроза. Поэтому писал:

«2 октября 1830 года. А я всё-таки не верю холере. На улицах ловят всех пьяных и полупьяных (а пьют очень много, оказия славная с горя), берут в больницы, бродяг также. Всё это считается больными. Доктора поддерживают, что прежде говорили: выгода их, чтобы было сказано, что их стараниями холера уничтожена. Что будет, Богу известно, но до сих пор вижу я обыкновенные болезни, бывающие всякий год в это время от огурцов, капустных кочерыжек, яблоков и проч. Не я один так думаю…».

Сравним с сегодняшним днем:

«Уже три дня обзваниваю клиники тех городов, в которых указано, что есть зараженные этим коронавирусом лютым. Пока, к сожалению, кроме насмешек — «хи-хи», да «ха-ха», ничего не услышал. Я для себя вывод сделал, что пока хотя бы одного зараженного лично не увижу, я маску носить не буду».

Или:

«Коронавирус абсолютно безопасен, а убивает «странная пневмония», но её не диагностируют. А коронавирус абсолютно безопасен. Зато для него разработан дорогущий тест. А это успешный бизнес. И ещё под предлогом мнимо опасного коронавируса можно организовать абсолютный беспредел. Не знаю, как там в Европах, а в Питере и Москве отлавливают исключительно вернувшихся из Италии, Испании или прочей Швейцарии. В основной массе это весьма состоятельные люди, с которыми можно легко договориться о послаблении карантина за дополнительную плату. И это ещё более успешный бизнес».

Опять Булгаков:

«3 октября 1830 года. Во дворце, прежде чем быть допущенным наверх, большая проформа: надобно облить руки хлорной водою и прополоскать рот». Проформа — формальное действие, не имеющее смысла, и именно таким Булгаков считает дезинфекцию рук, несмотря на то, что холера распространяется именно немытыми руками.

«Образованнейший человек своего времени», как его называли современники, продолжает:

Через неделю массовых смертей, Булгаков начал постепенно верить в болезнь, но все еще предлагал ей конспирологические объяснения, полагая идеи властей на эту тему вздором:

«11 октября 1830 года. Положим, что мрут холерою, а не обыкновенными осенними болезнями; но мы видим, что в нашем классе ни один ещё не умер мнимою этой холерой, а всё в народе. Отчего?… Стало быть, смертность от невоздержания, пьянства, худой или неумеренной пищи».

А вот наш современник: (просим прощения за его русский язык, как вы понимаете, с 1830 года ошибки у умеющих писать стали встречаться намного чаще)

«Среди числа зараженных главный показатель — какой %% в конкретном городе деклассированного элемента…. В париже несмотря на карантин — толпы арабов и негров. Во франкфурте — тоже. Т.е. это лица которые ввиду возраста меньше подвержены острой форме заболевания — но активно его разносят».

Получается, «хорошие» классы не болеют или хотя бы не разносят вирус, зато это делают «плохие», деклассированные элементы, а также арабы и негры. Разумеется, это чушь, не подтверждаемая никакими научными данными. Но крайне познавательно то, что чушь эта устойчиво воспроизводится в совсем разных эпохах.

Впрочем, не надо думать, что мнение «не наш класс несет болезнь» свойственна только Булгакову или нелюбителям негров из нашего времени. Тот же Булгаков упоминает:

«19 октября 1830 года. Фавсту сказывали, что на больнице, что в Смоленском рынке, нашли прибитой и припечатанной с четырёх углов следующую надпись: «Ежели доктора-немцы не перестанут морить русский народ, то мы их головами вымостим Москву!» Ежели это не умысел людей неблагонамеренных, то всё-таки шалость вредная». Парадокс в том, что 1830 году большинство докторов в России уже не немцы, но, как говорится, народ еще не перестроился.

Даже на Новый год Булгаков все еще считает, что все карантины нужно снимать:

«Болезнь есть сильное поветрие, против коего все оцепления бесполезны». Конечно же, в действительности холера не передается воздушно-капельным путем, и власти были правы, устраивая карантины, хотя и неправы в недостаточной жесткости их реализации.

Думаете, все дело в том, что во времена Булгакова наука еще мало знала, и только власти успели понять, что карантины нужны? Что ж, тогда бросим взгляд на наше время. Юлия Латынина и «Новая газета» публикуют материал с подзаголовоком:

Напомним: 23 марта 2020 года карантин в Китае уже де-факто остановил коронавирус. Как Юлия Леонидовна может говорить, что карантин не может сдержать, если он уже сдержал? А очень просто: не упомянув в своем тексте китайский опыт вообще.

Второй, на вид более сложный вопрос: а почему, по ее мнению, российские власти не планируют бороться с эпидемией? Ну, это для вас он более сложный, а у Юлии Леонидовны сложных вопросов вообще не бывает:

«Эпидемию коронавируса в России не будут — не считая косметических мер — сдерживать. Коронавирус убивает стариков и больных, а не молодых и здоровых. Старики и больные вымрут по максимально жесткому варианту, и в стране быстро сформируется иммунная прослойка… Кстати, с точки зрения экономики, это — совершенно правильная стратегия».

В силу очевидных слабостей этой логической цепочки ее даже нет нужды анализировать.

А вот другое место из ее статьи прочитать стоит повнимательнее: «В конце концов, могло быть хуже. Могли всех закрыть в больницу, похожую на концлагерь, где все бы заболели наверняка, — чтобы кормить там за бюджетный счет завтраками Пригожина».

Понимаете? Кандидат наук из 2020 года считает, что хорошо, что российские власти никак не будут лечить или оберегать свое население потому, что если бы они его лечили — то только заперев в концлагерь, где все бы заболели уже наверняка.

Чем эта точка зрения отличается от врачей-убийц из воззрений неграмотных москвичей 1770 года? Чем это отличается от «Ежели доктора-немцы не перестанут морить русский народ, то мы их головами вымостим Москву!» из 1830 года?

Правильный ответ — только заменой слова «врачи» на слово «власти». Более ничем. Умственная эволюция населения России за последние четверть тысячи лет, по всей видимости, была недостаточной, чтобы существенно изменить его способность порождать самые нелепые конспирологические теории.

Возникает серьезный вопрос: как так получилось? Зачем мы вводили поголовную грамотность, всеобщую школу, вузы? Зачем, наконец, Юлия Леонидовна и масса ей подобных из образованного класса получили кандидатские степени? Чтобы на новый лад повторять россказни людей из 1770 года? Людей, с кольями в руках, но без единого класса образования в голове? Почему просвещение так и не позволило существенной части нашего населения стать умнее?

Вероятно, главный ответ на этот вопрос — слова «специализация» и «цивилизация». Тринадцать тысяч лет назад один охотник пошел охотиться на медведицу и делал все правильно, только одну маленькую ошибку допустил. И все — немедленно умер.

В 2020 году человек, часто допускающий даже грубые ошибки, умирает от них редко. Нет, конечно, есть личности, облизывающие ободки унитазов, чтобы доказать, что коронавируса не существует (мы не ставим фото, но для лиц с крепким желудком есть ссылка).

Однако эпидемии новых коронавирусов случаются редко. А вот людей, чьи умственные способности позволяют лизать ободок унитаза и совершать аналогичные подвиги, — много. В масштабе планеты, возможно, — десятки миллионов.

Если речь идет не о болезни, с которой мы еще не справились, в основном современное общество уберегает от гибели даже самых дремучих конспирологов типа Юлии Леонидовны и ей подобных. Достаточно уметь делать хотя бы что-то специализированное, чтобы общество платило человеку деньги, даже если во всех остальных сферах он ведет себя не самым разумным образом.

Это значит, что со временем люди, неадекватно реагирующие на новые угрозы — эпидемию коронавируса или любое другое нетипичное событие, — станут только многочисленнее. Уже сейчас мы видим клинических конспирологов, жгущих вышки 5G потому, что они не в состоянии осознать отсутствие связи между радиоволнами и пневмонией.

Если подход нашего вида к специализации не изменится, еще через 250 лет настолько же странные люди будут встречаться чаще. То есть при любой неожиданной новой угрозе в обществе будет куда больше тех, что реагируют на нее полностью неадекватно. Пожалуй, это стоит учесть на будущее: нынешний кризис явно не последний.

Но есть у углубления специализации и положительная сторона. Если в 1770 году гражданские активисты с кольями легко могли разгромить Москву и гонять по ней немногочисленные полицейские части, то сегодня это довольно сомнительно. Цивилизация сняла физические нагрузки с горожан, и на сегодня большинство населения Москвы с кольями в руках даже безопаснее, чем без них.

Ведь для бунта нужна не только хорошая физическая форма, но и волевые качества, которые у среднего человека современности наблюдаются довольно редко. Намного реже, чем у его предков в 1770 году. Поэтому можно расслабиться и не слишком опасаться нового коронавирусного бунта в 2020 году.