Защитит ли «Тор» российские корабли от американских «Гарпунов»?

Военная техника развивается по своим законам — и далеко не всегда они со стороны выглядят рациональными. Напротив, здесь часта ситуация «нет пророка в своем отечестве»: изобретатели и конструкторы той или иной страны давным-давно предложили разумные решения, закрывающие слабые места в ее вооружении… Но ничего из этого в серию так и не попало.

Примеров тому — тьма. Именно Россия первой в мире (с 1874 года) стала переводить свои военные корабли на мазут, что резко снижало их массу — это, в свою очередь, позволяло вооружить их намного сильнее, чем корабли противника. Но так сделали только с каспийской флотилией по очевидным причинам: она была ближе всего к источникам мазута. Флотскому начальству не хватило понимания важности этой новации, потому остальные российские флоты перешли на жидкое топливо только после англичан, а те сподобились на это уже в XX веке.

«Нет пророка в своем отечестве» — не только российская проблема. Рудольф Дизель был немцем, но первый дизельный корабль в 1903 году построила Российская империя, а Германия — только в 1911 году. Во Вторую мировую немецкие танки все еще ездили на бензине, тратя от 330 литров на 100 километров против 160 литров у сопоставимого по классу дизельного Т-34 (даже несмотря на то, что тот из-за большей бронированности был тяжелее).

Третий рейх испытывал жесточайший топливный кризис всю войну. А у немецких танков был настолько недостаточный пробег на одной заправке, что на самом массовом из них Pz.IV в 1944 году на место выкинутого электропривода вращения башни поставили дополнительный бензобак (да, башню пришлось крутить вручную), но изобретение Дизеля на танках его родины все же приживалось с трудом.

И ведь в Германии не было недостатка в талантливых инженерах: скажем, Фердинанд Порше упорно работал над дизелем для танка, но у него ничего не выходило. Концерн Maybach за всю войну так и не удалось убедить в том, что армии нужны именно дизели, а не сверхпрожорливые «бензинки».

Нечто подобное, к сожалению, случилось и с российским флотом. К счастью, не только с российским.

Как ракеты устроили революцию в войне на море и как военные поверили в ее окончание

В августе 1943 года немецкие Do-217E-5 впервые применили против кораблей то, что сейчас назвали бы крылатой ракетой, — Henschel Hs 293. Многие предпочитают называть ее «управляемой бомбой», но в реальности этой бомбой нельзя поразить цель за счет отвесного падения на цель: ее можно было только запускать издали, как крылатую ракету, которой она, по сути, и является.

Ею был потоплен боевой корабль Egret, при этом погибло 198 человек. Какое-то время казалось, что немцы создали чудо-оружие. Потопления союзных судов продолжались, в ноябре того же года одна такая новинка потопила войсковой транспорт с 1138 военнослужащими союзников.

Однако британские разработчики вскоре создали средство радиоэлектронной борьбы — передатчик Type 650. Его использование уже с весны 1944 года сделал работу Hs 293 (тот наводился радиокомандно) почти невозможной. Это показалось союзникам таким легким делом, что после войны они даже не попытались воспроизвести немецкую разработку. Никаких противокорабельных крылатых ракет до 1960-х в странах НАТО и не думали делать.

Через четверть века история повторилась. СССР не пропустил немецкий опыт и создал радикально более эффективные противокорабельные ракеты, действовавшие уже как современные — с самонаводящейся головкой, летящие на небольшой высоте, что затрудняло их перехват. 21 октября 1967 года экипажи пары египетских катеров (советской постройки, тип «Комар») выпустили по израильскому эсминцу «Эйлат» четыре ПКР (противокорабельные ракеты) «Термит», тот потерял убитыми 47 человека и затонул. Казалось, СССР открыл новую страницу в истории войны на море.

Однако дальше получилось то же самое, что и с Henschel Hs 293 — с той лишь разницей, что Израиль и себе на вооружение ПКР поставил. Учтя полученный урок, израильтяне быстро создали свои небольшие, но быстрые ракетные катера, и — внимание — оснастили их средствами радиоэлектронной борьбы (РЭБ), повторив траекторию англичан в сороковых. В октябре 1973 года, в войне Судного дня состоялся морской бой при Латакии. В нем флот Израиля потопил ракетами несколько кораблей противника, а сам потерь не получил — то ли его система РЭБ ослепила головки самонаведения «Термитов», то ли те, задуманные под крупные корабли НАТО, просто не могли надежно удержать «в захвате» маленькие израильские катера. Из 54 выпущенных арабами «Термитов» в цель не попал ни один.

В этот момент на флотах развитых стран мира наступила некоторая эйфория: слишком быстрое и легкое снятие «ракетной угрозы» для надводных кораблей породило серьезную неодооценку такой угрозы. И даже потопление эсминца «Шеффилд» в Фолклендской войне аргентинской крылатой ракетой не переломило эти настроения. Так же, как и гибель 37 американских моряков на фрегате «Старк», атакованном двумя иракскими ПКР. Считалось, что англичане просто «проспали» прилет ПКР, а при активно работающей системе РЭБ и корабельной ПВО от крылатой ракеты вполне можно отбиться.

Казалось, что об этом говорят и последующие атаки «Экзосетами» в Фолклендской войне. Двадцать пятого мая 1982 года попытка атаковать ими авианосец «Гермес» закончилась фактически провалом: на авианосце отстрелили в воздух дипольные отражатели, и дезориентированные ими ракеты навелись на корабль Atlantic Conveyor без отражателей (военный транспорт в 15 тысяч тонн), который и утопили. 30 мая сходным образом был атакован авианосец Invincible — и опять дипольные отражатели обманули противокорабельные ракеты, и те упали в море.

Незамеченная эволюция

Моряки рано радовались. Они упустили из вида два важных момента, которые вместе и сделали настоящую революцию в области войны на море. Во-первых, новое поколение ПКР научилось на финальном участке траектории летать на 2-5 метрах над уровнем моря. Это значит, что заметить их на дистанции более 6 тысяч метров стало очень сложно (на таком удалении кривизна Земли плюс гребни волн затрудняют обнаружение ракеты). Фактически, в тех случаях, когда англичане их обнаруживали, они делали это не силами своих радаров, а за счет обнаружения радарного излучения головки самонаведения «Экзосетов».

Во-вторых — и это еще важнее, в последующие годы ракетостроители наконец довели до ума пассивное самонаведение (крылатая ракета NSM). Ее тоже можно было обмануть, отстреливая вместо дипольных радиоотражателей тепловые ловушки. Одна беда — такие головки уже не обнаруживали себя радарным излучением. А значит, они не сообщали атакуемому кораблю «вот она я, отстреливай ловушки». Эти ракеты подлетали к кораблю внезапно, и если радары корабля были недостаточно хороши, то корабельная ПВО не имела и шанса отразить атаку.

Но есть еще и «в-третьих»: гиперзвуковые крылатые (несмотря на крайне небольшие размеры своих «крыльев») ракеты типа «Циркон», с активным маневрированием во всех фазах полетах. Однако их методы атаки цели, при всей их эффективности, резко отличаются от обычных крылатых ракет. К тому же, кроме России, на сегодня таких ракет на вооружении ни у кого не стоит и в ближайшей перспективе вряд ли появятся, отчего «в-третьих» нет смысла обсуждать в рамках этой статьи.

Однако до сих пор на эти два фактора (уж не говоря о третьем) практически не обращали внимания на основных флотах мира. Бытовало мнение (и наиболее консервативные военные моряки и сегодня его придерживаются), что основную часть крылатых ракет смогут сбить с курса радиопомехи, а немногочисленные прорвавшиеся ПКР успешно собьют корабельные средства ПВО.

Украинский опыт: корабли без самой современной ПВО больше не имеют смысла

Все изменил 2022 год. Возможное поражение крейсера «Москва» противокорабельной ракетой — несмотря на наличие на нем С-300 и «Осы», а равно и систем радиоэлектронной борьбы — показало, что эволюция крылатых ракет вовсе не стояла на месте.

Их новые образцы, типа норвежской NSM или варианта российской Х-35 с тепловизионным самонаведением, не используют радар для наведения на цель, поэтому обнаружить их, особенно при волнении на море, становится крайне сложно. За счет этого ПКР могут атаковать корабль еще до задействования им как ПВО, так и радиоэлектронных средств подавления.

Отметим, что это было ясно заранее. Две французские ПКР «Экзосет AM.39», которыми иракский самолет по ошибке нанес удар по американскому фрегату «Старк» в 1987 году, принципиально отличались только тем, что были еще и с активным радиолокационным наведением, то есть они были более заметны, чем те ракеты, которыми могли атаковать «Москву». Но на чужих ошибках учиться сложно: не секрет, что на отечественном флоте многие считали, что американцы просто «прохлопали» иракскую атаку, что дело было в человеческом факторе, а не в том, что легкие ПКР вообще бывает сложно заметить.

Оказалось, что надо что-то срочно делать. Напрашивался вариант использования кораблями систем ПВО типа «Панцирь». В отличие от «Осы», они располагают, кроме радара сантиметрового диапазона, еще и радаром миллиметрового диапазона, а также оптико-локационной системой отслеживания целей. За счет радаров нового поколения «Панцири» видят цели с эффективной площадью рассеяния 2 квадратных сантиметра. Это означает, что даже норвежская противокорабельная крылатая ракета NSM, сделанная из композитных материалов как раз для снижения радиозаметности, для «Панциря» вполне различима.

Возможности системы в этом отношении наглядно подтверждены еще в 2020 году, когда сухопутный «Панцирь» загнали на палубу большого ракетного катера Черноморского флота «Шуя». Тогда ему дали задачу даже посложнее NSM: ЗРПК нужно было сбить ракету «Корнет». Это противотанковое изделие малой дальности, слишком легкое, чтобы утопить корабль одним попаданием (но может повредить). Зато «Корнет» намного меньше и намного менее радиозаметен, чем обычная противокорабельная ракета. Еще он не использовал радиолокационное самонаведение, то есть ничем не выдавал себя кораблю-мишени. Высота ведения ракеты была выбрана в 1-3 метра над гребнями волн, чуть меньше, чем даже у NSM или российской Х-35 (3-5 метров).

Несмотря на все это «Панцирь» справился. Легкая ракета была сбита, и сухопутная ПВО показала, что отлично работает с палубы корабля. Но в мирное время выводы из этого сделаны не были. Россия приступила к специальной военной операции, не имея «Панцирей» на активно действующих кораблях Черноморского флота.

Практически сразу после гибели «Москвы» в апреле 2022 года ситуация резко изменилась. Спутниковые снимки окрестностей острова Змеиный (близ Одессы) стали показывать, что там есть российские военные корабли, на палубе которых стоят «Панцири». А вчера появились и фото российских корветов проекта 22 160 в исключительной экономической зоне Румынии у морских платформ «Уран» и «Ана». На одном из кораблей размещен «Тор-М2».

Вообще, судя по успехам сухопутной ПВО, при наличии прикрытия крылатым ракетам не удаются даже массовые атаки. В апреле 2018 года коалиция западных стран нанесла по Сирии удар 105 крылатыми ракетами. Только 22 из них достигли целей: 80% по тем или иным причинам свои задачи не выполнили. Не менее 46 из них были поражены ПВО российского и советского производства.

Этот пример, как и само наличие российских кораблей у Змеиного (они хорошо различимы на спутниковых снимках) показывает, что если использовать средства ПВО последнего поколения, то справиться с угрозой крылатых ракет вполне можно. Разумеется, с учетом неполной интеграции сухопутных комплексов на корабли пока это потребует их перемещения мелкими группами (чтобы сосед по группе прикрывал со стороны мертвых зон), но, тем не менее, это вполне реально.

Вернемся к фото корветов ЧФ, на палубе которых стоят «Торы». Почему «Торы»? Отчего не те же «Панцири»?

Как выбрать сухопутное ПВО для морского корабля

На первый взгляд это действительно сложный вопрос. Дальность стрельбы «Панциря» — 20 километров, у «Тора» — только 16 километров. Высотность тоже ниже: 12 километров против 15 у «Панциря». Радар большинства «Торов» также несколько менее чувствителен к малоразмерным целям (эффективная площадь рассеяния ниже 5 квадратных сантиметров для него уже проблема). К тому же ближе одного километра чисто ракетный «Тор» уже не может поражать противника: ракетам необходимо заметное расстояние до него, чтобы суметь успешно навестись и отработать.

«Панцирь», в отличие от «Тора», имеет две двухствольные пушки с общим темпом стрельбы 4000-5000 выстрелов в минуту. Да, против малых беспилотников в 3-4 километрах от себя ему работать сложно (впрочем, это относится к любому пушечному зенитному комплексу). Однако крылатая ракета — не крошечный беспилотник. Да и мертвая зона для ракет начинается в 1000 метров от защищаемого корабля: ясно, что на такой дистанции вероятность поражения противокорабельной ракеты и у пушки будет относительно приличной. Кажется, отсутствие пушек на «Торе» — проблема не меньшая, чем его дальность, на 20% уступающая дальности «Панциря».

Наконец, опыт боевого применения «Панцирей» сперва в Сирии, а затем и на Украине, выглядит пока более внушительно, чем у «Тора». На 4 апреля 2022 года всего одна машина комплекса «Панцирь» в зоне специальной военной операции уже сбила семь самолетов и один вертолет. Насколько известно, у «Тора» таких примеров на тот момент еще не было.

Но при внимательном взгляде становится понятно, что выбор «Тора» как защиты морских кораблей все же более логичен. Крылатых ракет с эффективной площадью рассеяния ниже 5 квадратных сантиметров пока нет. Высотность на несколько километров меньше для защиты от зарубежных противокорабельных крылатых ракет не имеет значения. Ведь те, в отличие от российских, не умеют атаковать сверху, выше десятков метров они все равно не летают.

Дальность на 4 километра меньше тоже несущественна. Во-первых, низколетящую крылатую ракету за 20 километров все равно почти нет шансов заметить. Во-вторых, зона уверенного поражения крылатых ракет у первой, базовой модификации «Панциря» — всего 12 километров, и это для относительно устаревших образцов типа «Томагавка». Фактически та же — и у «Тора» (для него уверенное поражение таких целей тоже наступает не с предельных 16 километров).

Большая дальность и потолок имели бы значение в борьбе против медленно летящих беспилотников типа «Байрактар»: тут «Панцирь» явно справится с большей дистанции, чем «Тор». Но «Байрактару» нечем атаковать российские корабли с 16-20 километров: достаточно дальнобойных ракет у него нет. Поэтому по факту для корабельных потребностей «Тор» в этом смысле ничуть не хуже.

Зато у «Тора» есть преимущество: он несет 16 ракет, а не 12, как «Панцирь». Еще у него более устойчивая (что в море важно) платформа. Наконец, его ракеты более «энерговооруженные». На суше это часто скорее проблема: они тяжелее и больше, чем у «Панциря». Однако в условиях борьбы с такой крылатой ракетой, как норвежская NSM — а та умеет маневрировать на конечном участке маршрута, чтобы избежать корабельной ПВО — большая энерговооруженность, как минимум в теории, означает серьезное повышение шансов на сбитие ракеты-цели.

Какой должна быть идеальная система корабельной ПВО будущего?

Да, наличие рядом со Змеиным российских военных кораблей с сухопутными «Панцирями» и «Торами» на палубе пока вполне позволяет им обходиться без новых потерь, несмотря на прибытие на Украину американских противокорабельных ракет «Гарпун». Остров и его окрестности находятся в зоне досягаемости западных ПКР, а новых потоплений кораблей там не происходит, очевидно, что «неморяцкие» комплексы оказались вполне эффективны.

Выше мы уже пояснили, почему вообще получилось так, что на корабли российского флота стали в спешке ставить импровизированные (сухопутные) средства ПВО, и почему они не получили специальные морские версии еще на заводе. Но эта история поднимает и другие вопросы. В частности, такой: достаточно ли будет подобных импровизаций и в будущем?

Кажется, что вряд ли. Задумаемся: «Тор» на палубе корабля работает совершенно автономно. Собственный радар — его единственные «глаза». Значит, в направлении носа корабля он практически слеп: через надстройку радар не «видит». Это можно решить установкой радара на надстройку, а пусковая для ракет при этом ставится отдельно, в нижние части корабля. Очевидно, это должно быть сделано и для будущей «родной» корабельной ПВО.

Кроме того, самоходная установка «Тора» весит 32 тонны, и большая их часть — шасси, которые, на палубе корабля — просто балласт. Имея нормальную палубную установку тех же размеров, что и вся самоходка, можно распорядиться корабельным пространством и грузоподъемностью куда более рационально.

Существенный недостаток сухопутного «Тора» — мертвая зона в 1 километр. Ближе этого рубежа ракета по цели сработать не успеет, а ведь последний километр — примерно одна шестая времени, которое ПВО корабля уверенно видит действительно современную (то есть действительно низколетящую) крылатую ракету. Ясно, что для последнего километра нужна пушка. Но вот такая ли, как у «Панциря»? Это сомнительно.

Да, она более скорострельная, чем западные аналоги. Да, общая производительность двух двухствольных 30-миллиметровых пушек там равна 80 выстрелам в секунду. Но ПКР летит последний километр примерно 3,5 секунды. Чтобы уложиться в них, «противоракетным» пушкам нужна скорострельность больше 80 в секунду. Кажется, самым разумным выбором было бы что-то вроде пары советских ГШ-6-23М.

Ее бронебойный снаряд в 200 граммов пробьет даже титановую оболочку крылатой норвежской NSM. А вот скорострельность за счет меньшего калибра и очень удачной конструкции у нее самая высокая в истории человечества — >165 выстрелов в секунду на пушку. Пара таких (вместо пары 30-миллиметровых у «Панциря») будет выпускать 330 выстрелов в секунду, вчетверо больше, чем пушки «Панциря». Даже на последнем километре подобная установка сможет выдать тысячу выстрелов по курсу крылатой ракеты противника. Что резко поднимет шансы на ее перехват на самом опасном участке, где ракета в силу слишком малой дистанции уже не помогает.

Наконец, не все хорошо и с ракетной частью «Тора». 16 его ракет — абсолютно недостаточно для войны против серьезного противника. Да, у Украины проблемы с носителями противокорабельных ракет. Да, она не запустит сразу 40 таких по одной цели. Но не секрет, что Россия строила флот не для операции на Украине. У него совсем иной главный противник — НАТО. 

Российский Су-34 несет восемь противокорабельных ракет Х-35 дальностью 260 километров. Очевидно, что НАТО тоже вполне может иметь самолеты, несущие по восемь ПКР каждый. Если два из них сделают пуск по российскому корвету с «Тором» — тот еще может на пределе возможностей, но отбиться. А что будет, если самолетов с ПКР будет три, и в атаке будет участвовать 24 ракеты? Что если это будут не американские «Гарпуны», а по-настоящему опасные NSM с пассивным самонаведением, не обнаруживающим себя? Радиопомехи такой ракете ставить бесполезно. А сбить 24 из них «Тор» не сможет: у него у самого в полтора раза меньше противоракет.

Проблема не только в количестве ракет, но и в числе каналов управления ими. Система ПВО может одновременно обстрелять столько объектов противника, сколько у нее есть каналов управления. У «Тора» их всего четыре, что логично: до Абкайка больше на суше и не надо было. На море число каналов управления должно быть выше. Более того: идеальной корабельной ПВО будет та, что имеет гиперзвуковые ракеты (быстрее 5 чисел Маха), как у «Панциря-СМ». Они примерно вдвое быстрее ракет «Тора». А значит, успеют поразить вдвое больше крылатых ракет противника при том же количестве каналов управления.

Совершенно ясно, что сейчас, до получения комплексов с большим количеством гиперзвуковых ракет, ПВО практически всех современных морских кораблей не сможет отразить серьезную атаку одновременно десятками крылатых ракет. Однако нужно научиться это делать, иначе надводные корабли постигнет судьба линкоров во Второй мировой. То есть они будут дорого стоить, нести большие потери в людях, но не смогут решить исход морских сражений.

В прибрежных морях им будет немыслимо состязаться с самолетами: один Су-34 стоит десятки миллионов долларов, его восемь ПКР — еще несколько миллионов. А ведь даже небольшой корвет стоит сотни миллионов долларов. И противокорабельных ракет он несет — если конструкция удачная — максимум восемь. Большинство наших корветов несут их четыре, а многие американские корабли тех же размеров (LCS) — до недавнего времени и вовсе ноль. Так получилось потому, что внимания крылатым ракетам флоты по всему миру уделяли явно недостаточно.

Получается, самолет в его текущем виде стоит дешевле корабля, но намного быстрее его, и при этом несет не меньше, а то и больше ПКР. Чтобы сохранить на его фоне боевую ценность в прибрежных морях, кораблю нужно что-то, чего самолет просто не может себе позволить. Например, эффективные и многочисленные средства ПВО (для них на летательном аппарате просто нет места).

Корвет российской постройки водоизмещением на 1000 тонн вполне может нести не 16 ракет для «Тора» или «Панциря-СМ» (общим весом менее 3 тонн), а несколько десятков таких (общим весом до десятка тонн). Это вполне логично (и уже сделано для морской версии «Панциря», несущей 40 ракет). На суше ведь «Торы» поодиночке тоже применяют редко — при прикрытии серьезных целей речь чаще идет о парах и четверках таких машин, у которых в сумме 32 или 64 ракеты.

Корабль даже на тысячу тонн водоизмещения — цель никак не менее серьезная, чем та, которую два-четыре «Тора» прикрывают на суше. Значит, ему и «зонтик» должен быть положен не меньших размеров. Придется потеснить остальные системы российских корветов и фрегатов? Конечно. Но лучше остаться без 76-миллиметровой пушки (когда в последний раз такие топили хоть один боевой корабль?), чем утонуть из-за того, что ваше прикрытие от ПКР оказалось слабее, чем у обычного армейского подразделения на марше.

Конечно, чтобы использовать десятки гиперзвуковых ракет, корабельной ПВО потребуется не четыре канала наведения, как у «Тора» или «Панциря» сухопутного, а как минимум вдвое больше. Но все это — вполне решаемые задачи. Более того, если их не решить, применение надводных кораблей в зоне досягаемости ПКР противника неизбежно превратится в такую же бойню, как попытки применения линкоров в зоне досягаемости авианосцев противника во Вторую мировую.

Похоже, что у флота просто нет другого выхода, кроме как создать для себя «Тор», в несколько раз более мощный, чем сухопутный.