Борьба с ДДТ: крестовый поход против детей?

Что мы знаем о ДДТ

Информация о тех областях науки, в которых мы не специализируемся, приходит к нам либо из школы (где множество важных вещей вообще не затрагивают), либо из научно-популярной литературы и СМИ. Самый знаменитый инсектицид в истории известен нам из двух последних источников.

Они утверждают: «Врачи выяснили, что… дуст способен вызывать рост злокачественных клеток в теле человека, становясь причиной развития онкологии. Также он не выводится из организма самостоятельно, но зато отлично в нем накапливается. Когда концентрация вещества приближается к значению 300 мл на 1 кг веса, следует смерть».

Подобные потрясающие истории неизбежно порождают вопросы. Как звучат имена и фамилии конкретных жертв злодейского соединения? Кто те люди, что от него умерли? Увы, как бы вы ни старались, но не сможете найти ни одного. Самые тяжелые случаи отравления ДДТ относились к ситуации, когда его путали с мукой, пускали в пищу и съедали огромными дозами. Эти люди прилично проболели две недели – но никто из них от него так и не погиб, даже через многие годы после отравления.

Если от соединения никто не умирает, откуда стало известно, что оно вызывает у людей смерть? Если оно совсем не выводится из организма, то почему его концентрация не достигла смертельного уровня у тех, кто его распылял? Наконец, ДДТ активно применяют в целом ряде стран – в особенности, в Индии. Почему при этом частота рака и смертей от него, с поправкой на возраст населения, намного ниже чем в США?

Попробуем прояснить эти вопросы раз и навсегда.

Инсектициды и люди: тысячи лет вместе

Сразу оговоримся: мы исключаем из рассмотрения природные инсектициды. Они существуют сотни миллионов лет и крайне разнообразны – от смолы, до чрезвычайно опасных токсинов маниоки, никотина и массы иных, отчего их рассмотрение заняло бы слишком много времени.

Первые неприродные инсектициды (вещества, убивающие насекомых, как следует из названия) зафиксированы в древнем Египте. В местных хранилищах зерно пересыпали золой и пылью, вызывавшей обезвоживание и гибель насекомых-вредителей.

В Новое время появились и новые вещества, например, медный купорос (в ходу до сих пор). Он куда эффективнее золы, но и куда опаснее: смерть от медного купороса наступает всего от 10 грамм (половина крыс погибает от него при дозе 30 миллиграмм на килограмм массы).

C 1892 года применялось еще более опасное соединение – арсенат свинца. Да, вы прочитали верно: люди обрабатывали сельхозкультуры (которые потом ели другие люди) соединением мышьяка и свинца. Мышьяк — яд и достоверный канцероген. Свинец – просто яд. Оба эти вещества имеют неприятную особенность: они плохо выводятся из организма, накапливаясь в нем.

Летальная доза такого пестицида для человека весом в 70 килограмм, в зависимости от состояния его здоровья – от 1,05 до 3,5 грамм. Причем в научной литературе утверждают, что бывали случаи вскрытия жертв реального отравления. То есть это не чисто теоретическая смертность, как от ДДТ, а такая, которая действительно случалась. Забавно, но этот пестицид в США запретили использовать в 1988 году – на 16 лет позже ДДТ. Во многих странах мира запрета все еще нет.

А какова летальная доза у ДДТ? Как мы уже отмечали, ни одной смерти от него зафиксировать не удалось, поэтому точная доза для человека неизвестна. В опытах на животных (в таблице ниже) он уступает арсенату свинца по токсичности от 7 до 15 раз.

Как же так вдруг вышло, что его запретили, а арсенат свинца не трогали еще 16 лет?

Впрочем, оставим арсенат свинца. Возьмем популярнейший класс инсектицидов современности, вполне разрешенных в тех же США: неоникотиноиды. Ацетамиприд в опытах на животных убивает в дозировках… как у ДДТ. Да, мы не оговорились: половина всех животных в экспериментах умирала при дозах от 140 до 417 миллиграмм на килограмм веса. Для ДДТ, как легко видеть выше, тот же результат достигается при 113-800 миллиграммах на килограмм. Большие разбросы вызваны тем, что разные работы проверяли эти инсектициды на разных линиях животных. Но общая тенденция абсолютно ясная: ДДТ никак не более токсичен, чем массовые инсектициды нашего времени.

Более того: существуют серьезные подозрения, что человек к ДДТ заметно устойчивее, чем животные. Довольно давно в США поставили эксперимент: 18 месяцев скармливали людям по 35 миллиграмм этого вещества в сутки. Никаких последствий для их здоровья зафиксировать так и не удалось. Между тем, период полувыведения этого вещества из организма – десять лет. Выходит, человек может ходить с 19 граммами этого соединения внутри (~200 миллиграмм на килограмм веса) без каких-либо последствий.

Справочно: без целенаправленного поедания ДДТ его количество внутри человека не превысит одной тысячной доли от той дозы, что получили эти добровольцы. Следовательно, даже рабочие, распылявшие дуст годами, не понесли никакого ущерба в плане физического здоровья.

Может быть, ДДТ всех напугал тем, что подолгу выводился из организма? Очень навряд ли. Возьмем обычную картошку: для самозащиты она синтезирует два типа биоинсектицидов – соланины и хаконины. В цветках их максимум, в клубнях, спасибо селекции, минимум. Но все же есть они и там. Достоверно известно, что соланин накапливается в организме человека и выводится оттуда подолгу. Исследуем кровь любого из тех, кто ест картофель – и неизбежно найдем там эти инсектициды.

Из экспериментов известно, что при введении больших его доз грызунам, соланин вызывает врожденные уродства мышат. Более того: он намного, намного токсичнее, чем ДДТ. Где же призывы запретить картошку из-за содержащихся в ней инсектицидов?

«Безмолвная весна»: как популяризатор пришел к успеху

Озвученное выше вызывает здоровое недоумение. Да, ДДТ накапливается в организме, но точно также это делают другие инсектициды. От мышьяка и свинца до соланина, который мы спокойно и регулярно едим. Да, он токсичен, так же, как современные инсектициды. Но менее токсичен, чем множество природных аналогов (никотин, соланин и прочие). Так в чем же причина его запрета аж в 1972 году – первым изо всех пестицидов в истории? Как это получилось?

Запустила этот процесс всего одна хрупкая женщина – Рейчел Карсон. Получив биологическое образование, она не смогла пойти на научной линии, потому что ей надо было зарабатывать деньги, чтобы прокормить мать и сестер. Зато она преуспела на более денежной линии популяризации научных знаний — сперва на госдолжностях, а потом и в частном порядке.

У нее был отличный, эмоционально насыщенный стиль письменного языка, производящий больше впечатление на людей. И главное – большой опыт написания «цепляющих» текстов. В 1960 году у Карсон диагностировали рак. Несмотря на усилия врачей, она умерла от него в 1964 году. Ее книга «Безмолвная весна» вышла в 1962 году – то есть тогда, когда она уже понимала всю тяжесть своей ситуации. До выхода произведения Рейчел тщательно скрывала свой рак: считала, что если противники ее точки зрения узнают об этом, то посчитают текст предвзятым.

В книге она подводила читателя к мысли, что резкий взлет частоты заболеваний раком после войны – возможный результат воздействия пестицидов. Сегодня мы знаем, что реальная причина этого роста – который продолжается до сих пор – не имеет ничего общего с пестицидами. Его настоящая причина – резкое снижение рождаемости. У однодетных и бездетных родителей рак примерно вдвое вероятнее, чем у многодетных и это не зависит от пола. Разумеется, Карсон об этом не знала, ибо такая зависимость была вскрыта совсем недавно.

В США в 1920 году на женщину приходилось 3,2 ребенка, а в 1940 году – только 2,2. Родители эпохи 1930-40-х после Второй мировой вошли в возраст максимальной вероятности рака. Тут-то он и принялся их косить. Сама Карсон – незамужняя и бездетная женщина – была типичным примером такого рода.

И все же мы не думаем, что ее рак действительно был главной пружиной книги. Во-первых, она начала писать ее до диагноза. Во-вторых, главный упор в тексте сделан не на вред от инсектицида для людей, а на ущерб от него для природы в целом. Впрочем, обо всем по порядку.

ДДТ убивает птиц! Но при нем их становилось только больше…

Карсон считала, что новый (на тот момент) инсектицид ведет к истончению стенок скорлупы яиц диких птиц. Те, под весом птицы-наседки, продавливались, что вело к гибели потомства до вылупления. Сегодня понятно, что такая картина возможна, но не для всех видов птиц – и требует весьма значительных доз ДДТ. Неизвестно, сталкивалась ли с такими дозами основная масса птиц в дикой природе.

В подтверждение идеи о том, что вред от соединения реален и велик, она ссылалась на утверждения ряда частных лиц об уменьшении числа птиц в разных районах США. Особое внимание автор обратила на снижение количества странствующих дроздов и белоголовых орланов. Их трагедия в произведении была описана так энергично, что навсегда вошла в экологический дискурс западного мира. Отдельные природоохранители и сегодня предлагают сделать странствующего дрозда символом современного экологического движения.

Мы, однако, не уверены, что это хорошая идея. Если быть точным, худшей издевки над природоохранным движением сложно и придумать.

Все дело в реальной ситуации с обилием птиц в Америке, где странствующий дрозд и обитает. Там есть Одюбоновское общество орнитологов-любителей. Эта организация с 1900 года боролась с распространенным в Штатах тех лет обычаем «рождественской охоты». Так называли повальный отстрел всех летунов, которых люди видели близ своих жилищ в Рождество. Трупы оставались невостребованными – стрельба велась для развлечения. Взамен этого обычая одюбоновцы стали продвигать «рождественский счет» птиц – и так начались ежегодные подсчеты этой группы животных в США.

Разумеется, это не все птицы страны, то есть подсчет явно неполон. Но в нем участвуют тысячи человек, и он служит самым надежным индикатором числа птиц, что имеются у науки для XX века в целом. Для нас особенно важно то, что подсчеты ведутся в основном в населенных местах – рядом с полями и жильем. То есть там, где ДДТ использовался активнее всего.

Одюбоновские сводки публикуются ежегодно, и для странствующего дрозда и для белоголового орлана количество наблюдаемых особей в 1940-50-х годах выросло, а не уменьшилось. Более того, росло и общее число всех птиц, регистрируемых одюбоновцами на одного человека-наблюдателя.

В Рождество 1944 года – за год до начала использования ДДТ в Штатах – 2125 «одюбоновца» насчитали 5,49 миллиона птиц. В 1970 году – перед концом эпохи ДДТ в США – 16657 наблюдателей учли 87,28 миллионов птиц. Как мы видим, в конце этого периода каждый наблюдатель зафиксировал вдвое больше летунов, чем в его начале.

Разумеется, часть этого прироста может быть списана на рост квалификации наблюдателей со временем. Но общая тенденция вполне ясна: дело не в наблюдателях. Почему мы так думаем? Например, потому, что в декабре 2000 года при 51637 наблюдателях одюбоновцы смогли насчитать всего лишь 54,8 миллиона птиц. Численность считающих за тридцать лет утроилась, а вот птиц – упала в полтора раза. Получается, списать всплеск «эпохи ДДТ» просто на рост числа наблюдателей не выйдет. Численность птиц в те годы действительно росла.

Еще раз подчеркнем: после конца использования этого инсектицида в США наблюдается ровно противоположная тенденция. В 1970-2019 годах упали и одюбоновские цифры, и альтернативные подсчеты числа птиц. Это особенно странно потому, что за те же годы процент земель, используемых человеком в Штатах, заметно снизился. Теоретически, птицам стало легче жить. Ведь теперь им меньше мешает распашка и отстрел. Как же так получилось? По логике, если бы ДДТ был так уж вреден для птиц, после его запрета их должно было стать больше, а не меньше.

Быть может, Карсон не стала полагаться на одюбоновские подсчеты и выбрала более надежные источники? Увы: во-первых, для ее эпохи никаких более надежных источников не существует. Во-вторых, в ее книге вообще нет конкретного числа птиц по Северной Америке или хотя бы США. Все больше рассказы про «смолкшие птичьи песни» – без иллюстрации их точными цифрами.

Вывод: если ДДТ с ноября 1945 года и оказал негативное влияние на птиц, то оно было недостаточно серьезным, чтобы помешать росту их численности в 1945-1970 годах. Если запрет ДДТ и повлиял на американских птиц положительно, то недостаточно серьезно, чтобы помешать снижению их численности в 1970-2020 годах.

От общего числа перейдем к конкретным видам. Снижение численности белоголового орлана в Штатах действительно отмечалось, и очень серьезное – но до конца 30-х – начала 40-х. В 1940 году был принят закон об их защите от отстрела. Именно он был главной угрозой для этих животных: изредка они уносили ягнят, и поэтому американские фермеры уничтожали их со всей возможной тщательностью.

Как Рейчел Карсон, члену Одюбоновского общества, удалось не узнать, что число этих птиц – да и птиц в США вообще – в реальной жизни росло, а не падало, как она утверждала в своей книге? Самые радикальное оппоненты Карсон считают, что она не могла этого не знать, то есть ее книга – сознательная дезинформация.

Как отличить сознательную дезинформацию от бессознательной веры

Мы сильно сомневаемся в этом, и вот почему. Любой наш современник может бегло полистать прессу по теме глобального потепления и увидеть поистине чудовищные истории. Оно то растворяет чешую акул, то варит зеленых мидий заживо миллионами, то уничтожает пляжи и уже погубило целые островные государства.

Слово генералу Питеру Косгроуву, бывшему главе австралийских вооруженных сил:

Научные факты, однако, заключаются в том, что площадь государства Тувалу за последние десятилетия по спутниковым снимкам выросла на 2,9%. И ученые подозревают, что в этом виновато глобальное потепление, усилившее волновой нанос песка на его берега. Точно также закисление океана от выбросов СО2 не губит акул, и не виновато в заморах мидий. И да, площадь пляжей по всему миру глобальное потепление увеличивает, а не уменьшает.

Почему генерал не в курсе судьбы Тувалу? Потому, что это не укладывается в его картину мира. Ведь ее сформировали СМИ, где глобальное потепление зло – без вариантов.

То же было и с Рейчел Карсон. Как верно отмечает ее биограф, Карсон «вполне осознанно решила написать книгу, ставящую под вопрос парадигму научного прогресса, определившую американскую культуру послевоенной эпохи».

Это правда: суть «Безмолвной весны» не в том, опасен ли ДДТ для человека, и что там вообще происходит с птицами. Ключевая идея книги иная: человек стал угрожать природе, пестициды лучше называть «биоцидами» (убийцами живого). Ведь они никогда не ограничиваются только своим целевым эффектом – уничтожением насекомых-вредителей – и почти всегда задевают другие, нецелевые виды (например, птиц).

ДДТ безопасен для человека? Ну и что: в книге Карсон всего одно место затрагивает этот вопрос, а 99% ее о другом. Белоголовые орланы и странствующие дрозды в годы применения этого инсектицида резко нарастили численность? Неважно: книга не про это.

Все эти дрозды, орланы, люди – всего лишь иллюстрация главной мысли Карсон: пестициды – зло, потому что, по ее мнению, «до того природа такого не знала». А то, чего в природе исходно не было – неестественно, и поэтому не может не быть опасным. Мы тут могли бы долго рассказывать про то, что растения синтезируют инсектициды минимум четверть миллиарда лет – но смысла нет.

Потому что «Безмолвная весна» – не про научные свидетельства. Она про ценностную картину мира ее автора. И никто не может отрицать: в этой картине пестициды – зло. Точка.

Поиски доказательств

В принципе, ничего нового в этом нет. Американская литература той эпохи была переполнена писателями типа Клиффорда Симака, считающими, что цивилизация и образ жизни больших городов плохи, а единение с природой – хорошо. Если бы книга Карсон воспринималась как чисто художественное произведение – это было бы абсолютно нормально.

Беда была в том, что ее талантливое перо производило на людей впечатление документального. Читателям неоткуда было узнать, что количество птиц в США во время использования ДДТ выросла: член Одюбоновского общества Карсон не написала об этом в своей книге. Зато привела массу локальных анекдотических свидетельств в стиле: «в этом году птиц в поселке таком-то мало, а в прошлом было много».

Когда люди искренне принимают какую-то точку зрения, они начинают видеть окружающую реальность через ее призму. Из книги Карсон следовало, что ДДТ вреден, но конкретики о его вреде для здоровья человека было очень мало. Поэтому масса людей, прочитавших ее книгу и поверивших изложенным там предположениям как фактам, начали искать эту конкретику в реальном мире.

Так появились удивительнейшие научные работы, которые вряд ли могли бы состояться по другой теме. Например, некоторые научные группы брали уровень ДДТ в крови и жировых тканях людей и смотрели: нет ли корреляции между уровнем ДДТ и частотой рака, диабета и тому подобного.

В таких работах выясняется, что вроде бы у тех, кто содержит больше ДДТ вероятность рака чуть выше… но только если он белый. А если черный – то никакой связи нет. Любой, знакомый с основами научного метода, понимает, насколько дурно пахнет такой результат.

Начать с того, что среднее число детей у белых и черных различалось, а именно это – ключевой фактор риска по раку. Естественно, в этой работе число детей никто не учел, отчего любой дальнейший анализ превратился в ненаучный поиск funny correlations. Так называют целый класс «смешных корреляций», например, между продажами мороженного и числом утоплений в бассейнах того города, где продается такое мороженное.

Другой класс «посткарсоновских» работ по ДДТ берет вероятность заболеть диабетом и среднее содержание этого инсектицида в крови и жирах человека. Некоторые работы находят корреляцию, некоторые – нет. Но оба класса не слишком важны: дело в том, что в сегодняшнем западном мире вероятность диабета у бедного в два и более раза выше, чем у представителя среднего класса. Так же, как рак – болезнь особенно угрожающая малодетным, диабет особенно угрожает бедным. Естественно, в работах по «связям» диабета и ДДТ доходы изученных граждан не учитываются.

А это лишает их смысла. Например, в одной из таких работ больше инсектицида нашли у мексиканских мигрантов в США. Это логично: в Мексике ДДТ закончили применять позднее, вот и содержание его в тканях выходцев оттуда выше. Но беда в том, что мигранты из Мексики часто куда беднее «белых американцев». Естественно, диабет у них много вероятнее – но ДДТ тут ни при чем.

Наука знает эффективный способ избежать проблемы смешных корреляций: нужно поставить контролируемый эксперимент. Дать лабораторным животным ДДТ и посмотреть, насколько чаще у них начнет возникнет рак.

Проблема в том, что такие эксперименты уже ставили. Но найти статистически отличия по частоте рака в лаборатории не удалось: в контрольной и основной группах частоты были сходные. Часть этих работ вообще была раскритикована: их авторы брали лабораторных животных из линий с повышенной вероятностью рака, а для таких высока вероятность «шумов». Отдельные животные таких специально выведенных линий могут иметь большую вероятность развития опухолей, чем другие грызуны из той же линии.

Вывод: никаких научных данных о том, что ДДТ реально повышает шансы на заболевание раком, не существует. Почти шесть десятков лет поисков в этом направлении так ничего и не дали.

Сколько миллионов убила «Безмолвная весна»?

Самую жесткую критику книга Рейчел Карсон получила не за то, что называет ДДТ канцерогеном, хотя научных доказательств этого нет. И не за то, что она описывает упадок птиц от ДДТ, несмотря на то, что число птиц в эпоху этого инсектицида в США резко выросло. Все это можно было бы пережить: от воображаемого ДДТ-рака из ее книг никто не умер. Да и число птиц, несмотря на воздействие этого инсектицида, вовсе не сократилось.

Проблема заключается в том, что ДДТ активно использовали для борьбы с малярией – а вот после выхода ее книги инсектицид в этих целях стали применять гораздо меньше.

До 1945 года, когда он попал в гражданское использование, малярия была самым обычным делом и у нас, и в США, и в Европе. Откроем «Энциклопедию Брокгауза и Ефрона»:

«на Кавказе местные войска в некоторых зараженных участках в 3-4 года совершенно вымирали. Обычно зараза гнездится в болотистых местностях. К числу таких следует отнести Пинские болота в Западном крае Европейской России… Пермская губерния… Швеция больше страдает от М., чем соседняя Норвегия». В нашей стране болезнь встречалась и в Сибири, и на Дальнем Востоке – не затронуты были лишь тундровые зоны и северная часть таежной.

СССР далеко не сразу смог изменить ситуацию. Например, в 1923 году только Москве было 150 тысяч малярийных больных. В 1934 году по всей стране их было 9,48 миллионов человек. Точные цифры смертности определить сложно, но в среднем примерно 1% переболевших погибал. К сожалению, чаще всего это были дети. Ясно, что такое положение дел не устраивало власти, и они пытались покончить с малярией.

В качестве средства борьбы с комаром – без которого плазмодий не может попасть в наш организм – использовали «нефтевание», то есть полив луж и водоемов керосином. Керосин много токсичнее ДДТ для людей и крупных животных, и довольно плохо разлагается в естественных условиях. Однако добиться с его помощью ликвидации малярии сложно. Все дело в том, что против насекомых его токсичность значительно ниже, чем у «настоящих» инсектицидов.

Поэтому уже в 1946 году в СССР начали массовое производство ДДТ («дуста»). Со следующего года он начал оказывать влияние на малярию. В 1946 году малярией переболело 3,36 миллиона советских граждан, а в 1947 году – уже 2,8 миллиона. К 1960 году заболевших было… 368 человек. Малярию победили: новые ее случаи, как и в сегодняшней России, были завозными. Сама по себе такая угроза невелика: если заезжего больного не успел укусить малярийный комар, то дальше заболевание не распространится.

Город Сочи, куда при царе ссылали провинившихся военнослужащих с Кавказа – по причине зашкаливающей малярии – с начала 1960-х стал курортом. До того отдыхать в таком месте мог только человек с действительно крепкими нервами.

Аналогично события развивались и в США: в 1947 году там приняли программу искоренения малярии, опрыскали ДДТ миллионы домов, а водоемы «посыпали» дустом с воздуха. К 1951 году все случаи малярии в Штатах стали только завозными.

Малярия была бичом для всего мира: согласно ВОЗ, в 1947 году ею переболели 300 миллионов человек, из которых три миллиона погибли. Американские и советские программы борьбы с ней начали копировать. В Индии в 1947 году на 330 миллионов населения было 75 миллионов заболевших и несколько менее миллиона погибших. Затем там массово применили ДДТ – и в 1965 году в Индии от малярии никто не погиб.

Разумеется, успех следовал за инсектицидом не везде. В Черную Африку никто даже не вкладывал серьезных усилий. Местные колониальные администрации были немного слишком озабочены обороной: африканцы пытались получить независимость. Когда независимость была, наконец, достигнута, оказалось, что эффективный госаппарат южнее Сахары есть только у ЮАР (и эта же страна добилась максимальных успехов в борьбе с малярией).

Непредвзятый исследователь, выпустив книгу о ДДТ в 1962 году, не мог не указать на все эти факты. Он должен был написать: за 1945-1965 годы этот инсектицид спас явно больше десятка миллионов жизней. Увы, ничего этого в «Безмолвной весне» нет. Единственное упоминание, которое, при большом желании, можно приписать признанию заслуг ДДТ – вот это:

«Мир много слышал о триумфальной войне против болезни посредством истребления насекомых-переносчиков. Но он мало слышал о другой стороне этой истории: поражениях, краткосрочности этих триумфов, свидетельствующих, что насекомые-враги в действительности стали сильнее от наших усилий. Еще хуже – мы, возможно, уничтожили сами средства борьбы».

Здесь Карсон говорит об устойчивость к инсектицидам – многие виды насекомых вырабатывают ее со временем И то, что раньше их убивало, со временем перестает это делать. Такая резистентность возникает и к антибиотикам, но почему-то никто никогда не говорил, что антибиотики «сделали бактерии сильнее». И это логично: в действительности они сделали их слабее. Пенициллин может больше не иметь такого эффекта как раньше. Но он и его заменители уменьшили число смертей от бактериальных инфекций на десятки миллионов в год.

Аналогичная ситуация сложилась и с ДДТ: несмотря на некоторую резистентность к нему у ряда видов, в те самые годы (начало 60-х), что Карсон выпустила свою книгу, этот инсектицид дал самый глубокий провал в малярийной смертности. При этом у ее читателя складывалось ложное ощущение, что инсектициды уже не действуют на переносчиков болезней. Между тем, в отношении ДДТ это не так не то что в 1962 году, но и в 2020 году.

Позволим себе процитировать группу ученых, чье коллективное письмо по этому поводу опубликовали в Nature. Оно называется «Карсон вовсе не «маяк разума» в вопросе ДДТ»:

«Карсон заявляла, что устойчивость насекомых к инсектицидам быстро снижает эффективность ДДТ. Но ДДТ – это в основном репеллент для комаров, а не яд. Устойчивость к нему как к яду распространена широко – но устойчивость к нему, как репелленту так и не возникла». Сторонники Рейчел ничего не ответили на это письмо: на него просто нечем ответить.

Но то письмо ученых в редакцию научного журнала. Всю эту муть средний американский политик в жизни не открывает и сегодня. Точно также было и в шестидесятых. Да, ученые сильно возмущались неточностями из «Безмолвной весны». Но выражали свое возмущение научным языком, и поэтому не были услышаны.

Карсон говорила с людьми на их языке – и победила, даже после смерти. После выхода ее книги Конгресс создал специальную комиссию по пестицидам, и через десять лет публичной борьбы ДДТ в США запретили – за исключением «чрезвычайных ситуаций». На первый взгляд, кому какое дело? Ведь к тому времени Штаты, как и СССР, давно уже ликвидировали этим самым ДДТ малярию на своей территории.

Увы, последствия запрета, который был бы невозможен без книги Карсон, поистине чудовищны. Дело в том, что Вашингтон – это сильнейший центр влияния на планете. USAID, американская правительственная организация, предоставляющая помощь странам третьего мира, делает это только тогда, когда эти страны выполняют ее условия.

После 1972 года одним из них стало: никакого ДДТ в программах, в США считают этот пестицид опасным. ВОЗ, также находящаяся под американским влиянием, стала давать такие же рекомендации, и переключилась с профилактики малярии через борьбы с комарами только на ее лечение хлорохином.

Процитируем все то же письмо группы ученых в Nature:

Эти цифры, к сожалению, очень похожи на реальность. Даже сегодня, когда третий мир стал много богаче, и появилось множество новых инсектицидов, ДДТ остается лучшим известным репеллентом от малярийных комаров по соотношению цена-эффективность. Именно поэтому его все еще используют в Индии – вернувшись к нему после периода уменьшенного вноса.

В Индии от малярии все еще умирают тысячи в год – до одного человека на сто тысяч населения в отдельные годы. Но, как хорошо видно на карте выше, это очень немного на фоне смертности от малярии в третьем мире в целом (вне Индии): она и сегодня в районе одного человека на 10 000 жителей. Всего на планете в 2018 году от малярии умерло 405 тысяч человек. Из них 272 тысячи – дети.

Даже если мы произвольно урежем оценки смертей, ставших результатом книги Карсон, в пять раз, это все еще будут жертвы от мировой войны. Только вот в мировой войне погибали в основном мужчины – а в войне с малярией жертвами были и остаются в основном дети.

«Весна невежества» как модель успеха

Сторонники Карсон – а их все еще много – очень, очень недовольны описанными выше тезисами. Они так и пишут: «обвинять защитников окружающей среды, противостоящих ДДТ, в большем числе смертей, чем вызвал Гитлер – это хуже, чем безответственно».

Ее защитники утверждают: Карсон не виновата в запрете ДДТ в США в 1972 году. Да и в Штатах этот инсектицид не был запрещен для применения против малярии, в случае если бы таковая там снова объявилась. Кроме того, запрет в Штатах не равен запрету по всему миру. Наконец, они намекают на то, что надо еще доказать, не был ли всплеск малярии в 1970-х результатом резистентности к ДДТ у малярийного комара.

Мы были бы рады встать на их сторону. Откровенно говоря, автор этих строк тоже популяризатор – как бы ему не не нравилось слышать это слово в свой адрес. Поэтому его угнетает мысль, что самую масштабную ликвидацию людей в истории запустил популяризатор науки, а не Гитлер, Сталин или Пол Пот. Неприятно ощущать себя представителем группы, чья деятельность, в конечном счете, прервала жизни десятков миллионов детей. Но одна мелочь мешает нам защищать Карсон: факты.

Во-первых, как мы уже отметили выше, устойчивость к ДДТ как репелленту у малярийных комаров отсутствует. Во-вторых, запрет в Штатах означал резкое снижение интенсивности использования препарата по всему миру. И не только в силу описанных выше механизмов давления через USAID и ВОЗ.

Дело в том, что США были крупнейшим производителем ДДТ – а после запрета 1972 года быстро перестали им быть. Без внутреннего рынка делать его было не так выгодно: слишком мал объем. Третий мир в 1970-е годы о развитой химической промышленности мог только мечтать. Поэтому сам в нужных количествах ДДТ не производил. Тем более он не делал этого с еще более дорогими инсектицидами других типов.

Наконец, мы легко можем проверить гипотезу «дело не в запрете» фактами. ЮАР до падения режима апартеида была в изоляции и не получала заметную помощь от США и ООН – только санкции. Одновременно, ЮАР имела промышленность и могла себя снабдить ДДТ. Но в начале девяностых все это закончилось: режим белых пал. ЮАР испытала ожидаемые проблемы с экономикой и стала потреблять иностранную помощь. С ней пришло и сдержанное отношение к ДДТ.

В 1996 году там перестали раз в год опрыскивать жилища местных этим инсектицидом и перешли на другой, менее эффективный, но зато не упомянутый в книге Рейчел Карсон. Как и следовало ожидать, малярия резко участилась – и местные власти снова вернулись к старому. Частота малярии снова резко упала. Так гипотеза «малярийный комар больше не боится ДДТ» была наглядно опровергнута жизнью.

Вот что по этому поводу честно пишут в рецензируемом журнале BMJ:

Но, как мы уже отметили выше, неважно что пишут в научных журналах: политики и избиратели их никогда не прочтут. Важно то, что пишут наиболее раскрученные популяризаторы. То, что они доносят до граждан с помощью «Безмолвной весны» или популярных публикаций в СМИ. А в них, напомним, Карсон и сегодня постоянно называют героем, а ДДТ – «вызывающим рак» и «уничтожающим птиц».

У ДДТ нет и, скорее всего, никогда не будет популяризаторов. Научная популяризация имеет свои законы: если вы «продаете» читателю страх, он будет «покупать». И книги, и содержащиеся в них идеи.

Чернобыль убил меньше, чем тепловая энергетика в США убивает в месяц? Это не продать: маловато страха. Люди не будут бояться трубы ТЭС, потому что они видят ее каждый день. И совершенно не в курсе, как именно она их убивает и несет им Альцгеймер с Паркинсоном. Поэтому продаваться будут те книги, что несут истории об ужасе из Чернобыля. А научные статьи с противоположными тезисами вне научного мира никто никогда не прочтет.

Глобальное потепление вызвало резкий рост биомассы на Земле – до невиданных в истории значений? Вы не продадите это: страха нет. Зато вы определенно сможете продать книги про то, как оно уничтожает растительность, отчего мы уже скоро все вымрем от голода. И совершенно все равно, что в жизни все наоборот: то, что вы не можете продать, нет смысла производить. Страх лучше продается – поэтому в гонорарной сетке популярного автора он спокойно победит здравый смысл.

Конечно, можно сказать, что есть обходные пути донести до читателя фактическое положение дел. Можно, допустим, породить страх перед теми, кто несет невежество. Например, заявить, что ГМО – это, якобы, спасение человечества от голодной смерти, поэтому борцов с ним надо гнать взашей. Да, в реальном мире человечеству вообще не грозит голод и безо всякого ГМО. Но если вы не создадите у читателя оппозицию «страх- избавление от страха», то он не купит то, что вы ему продаете. Так что же мешает создать оппозицию «страх перед ДДТ убил больше, чем Вторая мировая» и на этой основе снова внедрить его в борьбу с малярией?

Увы, это невозможно. Основная часть малярийных смертей – вне западного мира. Как знает любой житель России, незападные страны (за редкими исключениями) являются интеллектуальными колониями Запада. То есть там внедряются в основном те идеи, что приняты в западном мире.

Своих самостоятельно мыслящих популяризаторов науки да и просто ученых у Африки дефицит. То есть создать книгу «Ожившая весна: как борьба с ДДТ убила 60 миллионов» там некому. А как показывает нам пример Карсон – без цепляющей массы популяризации никакого сдвига в политике не случится.

Поэтому африканские дети и дальше будут умирать сотнями тысяч в год: в интеллектуальных колониях их просто некому спасти.