Найди в себе рыбу

Пикайя: вначале была хорда

Ланцетники — это былинки, обитающие в воде, что-то среднее между червем и мальком. Китайцы их жарят, а биологи используют в целях защиты диссертаций и мучений студентов на экзаменах. Но, как говорил классик, мир движется вперед благодаря тем, кто страдает. Ланцетники страдают не зря. На их примере ученые постигают тайны филогенетического родства примитивных хордовых с позвоночными.

Кстати, о хорде. Кто не знает, это длинный эластичный прут, идущий вдоль спины. Очень простой и древний. Его и сохранили-то в своем организме лишь существа вроде ланцетников или каких-нибудь миног, унизительно именуемых в зоологии низшими. Впрочем, они и в самом деле мало изменились со времен нашей общей хордовой прабабки. Прабабку звали пикайя — это очень похожий на ланцетника «червяк», но в сравнении с ним более близкий к общему предку всех хордовых.

Пикайя жила 530 миллионов лет назад в океане, который находился на территории современной Канады. Размеры ее тела были откровенно не впечатляющими — от 1,5 до шести сантиметров, в среднем — четыре сантиметра. Тело у «родственницы» было удлиненное, сжатое с боков, голова маленькая, невнятная — с двумя щупальцами, похожими на рожки улитки. Вероятно, они выполняли роль органов осязания.

Позади головы ветвились придатки, которые трактуются учеными как весьма странное образование — наружные жабры. Но главное — вдоль спины у пикайи тянулся плотный продольный тяж, называемый «спинным органом». Под ним располагались хорда, да и сам тяж был неким заменителем последней. 

А еще у пикайи была нервная трубка — зачатки нервной системы, но настоящими жабрами и глазами обладал другой вид — Haikouichthys ercaicunensis, обитавший на территории нынешнего Китая 530-535 миллионов лет назад. Впрочем, есть предположения, что первые фоторецепторы — зачатки будущих глаз — возникли еще в докембрийскую эпоху, у эдиакарских существ.

Однако какое отношение вся эта мелочь имеет к человеку? Почти такое же прямое, как наш позвоночник. Дело в том, что хорда выполняла у наших предков примерно ту же функцию — опоры для тела. Ну и выполняла бы дальше, зачем понадобился твердый позвоночник? Хордовые оказались удачливыми игроками в эволюционной гонке: им не нужно было сбрасывать панцирь как предкам членистоногих (значит, и становиться крайне уязвимыми в период линьки), а еще они были, вероятно, чуть ловчее при встрече с хищником, чем “мягкотелое создание”.

Им оставалось одно — прогрессировать и крупнеть. Следовательно, обзаводиться новым обменом веществ, важную роль в котором играют кальций и фосфор. Одна беда — вещи это дефицитные, так что неплохо было бы не только потреблять их, но и запасать. И хордовые запасали. Кальций и фосфор стали формировать в их телах нечто вроде первых зубов (с их помощью, кстати, можно и самим ухватить кого-нибудь за мясистую часть) и хрящей, которыми стала обрастать их хорда. Так появился хрящевой позвоночник, а за ним — костный.

Куда же делась хорда? Не делась, а девается: хорда есть и у нас. Мы, совсем как пикайи в кембрийском океане, плещемся в материнской утробе. Увы! В эту идиллическую пору нам приходится навсегда покончить с прошлым — наша хорда, как и у морских праотцов, постепенно атрофируется, а вокруг нее оформляется позвоночник. Впрочем, не нужно ностальгировать.

Кое-что от хорды остается. Вы почувствуете это, если повредите спину. На вас нападает внутренняя пикайя — остатки хорды, желеобразное вещество, которое выйдет из позвоночного диска и, причиняя ужасные боли, начнет мстить. Нельзя же так халатно относиться к одной из древнейших частей нашего тела — позвоночнику.

Арандаспис, латимерия и тиктаалик: скелет наизнанку и ноги-плавники

Арандаспис — нечто среднее между пикайей и рыбой. Эти существа достигали в длину 35 сантиметров (но в среднем — 12-14 сантиметров) и считаются древнейшими из позвоночных, у которых уже был минерализованный скелет. Их останки найдены в Австралии, Южной Америке и на Аравийском полуострове и датируются 470-480 миллионами лет. Арандаспиды чуть больше напоминали рыб, чем их червеобразные предки, но из всех плавников имели только один — хвостовой.

Зато на голове их красовался «кокошник»-панцирь, состоящий из множества чешуек и переходящий в спину. Под головой, со стороны брюха, также был небольшой и тоненький панцирный щит, а вот хвост оставался подвижным — чтобы убегать от зловредных хищников. Например, от наутилоидей, отдельные виды которых вместе со своей раковиной достигали 9,5 метра в длину.

У арандаспид было по десять пар жаберных мешков, которые открывались наружу отверстиями, находившимися между небольшими многоугольными пластинами. А еще мелкие пластинки красовались с нижней стороны рта. Так выглядели прародители зубов. А вот самих челюстей у арандасписа не было. Их рот был устроен как у современных речных миног (тоже, кстати, весьма примитивных созданий родом из тех времен): круглое отверстие, засасывающее со дна все подряд.

Эта недорыбина уже имела нормально оформившиеся глаза и ноздри между ними. Экзоскелет у арандасписов был развит хорошо, а вот эндоскелета (тем, что внутри) или не было вообще, или он был развит крайне слабо. Таким образом, эти существа, как консервы, имели лишь наружную защитную оболочку, а внутри были мягкими, подобно насекомым и ракушкам.

Это случилось в жаркий летний день 22 декабря 1938 года у южноафриканского побережья Индийского океана. Рыбаки из компании «Ирвин и Джонсон» достали из своих сетей морское чудище. Весило оно 57,5 килограмма, в длину достигало 1,5 метра, отливало синим цветом, изгибалось и злобно щелкало челюстями. Это была рыба и не рыба одновременно. Она обладала большой и очень прочной чешуей и… ногами. Точнее, их зачатками. Всего — семь штук, в том числе на спине и в районе головы. На конце «ног» были плавники. В общем, чудище оказалось поистине чудным.

Прибывшая на место «происшествия» сотрудница Ист-Лондонского музея (ЮАР) Марджори Кортенэ-Латимер кое-как уговорила шофера погрузить существо в такси (на африканской жаре рыба начинала тухнуть) и довезти до музея. Оставалось лишь понять что делать с этим «ктулху» и как его хранить. С таким вопросом женщина пришла к председателю музея Брюс-Бейсу, но тот лишь усмехнулся: «Вам все гадкие утята кажутся лебедями». Однако чучело изготовить разрешил. А Кортенэ-Латимер тем временем послала письмо знакомому ихтиологу Джеймсу Смиту, и тот сразу заподозрил неладное (как выяснилось впоследствии, не ошибся): на рисунке было животное, вымершее 70 миллионов лет назад!

И не просто вымершее, а считающееся ранней переходной формой от рыб к земноводным — целакант, относящийся к лопастеперым рыбам. И наглядный пример подобной «переходности» — конечности, точнее, их зачатки. Именно эти отростки с плавниками на концах в будущем станут нашими руками и ногами. С помощью таких ног-плавников потомки целакантов будут выбираться из воды, чтобы освоить негостеприимную сушу.

Рыбу назвали латимерией — в честь мисс Латимер. Второй экземпляр выловили только в 1952 году, а в 2006-м — сняли на видео. Сегодня этих рыб встречают довольно часто. Они живут на глубине около 100 метров у берегов Мозамбика и Южной Африки. Интересно, что движение плавников у целакантов происходит в том же порядке, что у большинства наземных позвоночных: сначала двигается пара грудных и брюшных в противопоставленном порядке (то левые, то правые), а затем — правый грудной и левый брюшной плавники. Кстати, вы знаете, почему мы двигаем руками, когда ходим? Наш мозг и тело таким образом пытаются «осуществить» четвероногую походку.

А вот эта история произошла в 2004 году на самом северном острове Канады — Элсмире. Окаменевшие остатки существа с плоской головой с глазами на макушке и конечностями с плавниками обнаружили американские палеонтологи Эдвард Дешлер, Нил Шубин и Фариш Дженкинс. Выражая почтение местным аксакалам, они предоставили совету местных старейшин придумать имя «плосколицему». И те придумали: тиктаалик, что в переводе с эскимосского — «крупная пресноводная рыба».

Посмотришь на него с одного боку — и правда рыба как рыба (у него есть жабры и чешуя), а с другого — да нет, земноводное (вот же ребра, вот — подвижная шея, а вот — легкие). Все потому что тиктаалик — переходное звено между ними. Жил звено 375 миллионов лет назад и было одним из первых существ, вылезшим на сушу. Появление тиктаалика на мировой научной сцене прошло под светом софитов. И затмило более поздние открытия похожих существ. Panderichthys rhombolepis или Elpistostege watsoni, к примеру, жили еще раньше него.

Просто 385-375 миллионов лет назад девонских рыб как прорвало: они устремились к неизведанным берегам. Муза дальних странствий манила наших предков, но еще больше — куча вкусностей вроде скорпионов и первых насекомых, ползающих в первозданных лесах. “На сушу!” — звали они. “На сушу!” — вторили им редуценты — бактерии и грибы, которые хоть и разрушали отмершие остатки лесов, но в те дикие времена были еще в дефиците.

Поэтому деревья, у которых, помимо всего прочего, в те времена была слабо развита корневая система, падали в мелкие пресноводные моря и гнили из рук вон плохо. Рыбам становилось тесно. И душно. Поэтому, вероятно, у них появились легкие. Но куда же делись жабры? Никуда. Дело в том, что в самую жаркую эпоху в истории Земли — все в тот же девонский период — мелкие водоемы, вероятно, регулярно пересыхали (прибавьте к этому то, что теплая вода плохо растворяет кислород).

Поэтому рыбы вынуждены были «придумать» легкие, которые заменяли им жабры, когда вода уходила в песок (хотя есть версия, что легкие возникли на основе жабр). Кстати, шея, по-видимому, появилась в те же времена: чтобы несчастные предки, хлюпавшиеся в пересыхающей грязи, могли тянуться вверх и хватать воздух. И легкие, и шейный отдел были у тиктаалика.

Не пройдет и десятка миллионов лет, как по девонским болотам зашлепают ихтиостегалии — первые амфибии, от которых потом произойдут рептилии, а от них уж совсем позже — млекопитающие. Но об этом после, а пока мы возвращаемся к нашим конечностям — рукам и ногам. Да, генеральный план наших конечностей был разработан уже тогда — во времена тиктаалика и первых амфибий. Как он выглядел?

Примерно так же, как у позвоночных сегодня: конечности начинаются с одной крупной кости (сегодня мы называем эти кости плечевыми и бедренными). За ними идут более изящные парные (у некоторых животных ныне сросшиеся) — лучевые, локтевые и большая, малая берцовые. И уж потом — небольшие косточки запястья или лодыжки и кости пальцев. У типичных рыб скелет выглядит по-другому: в основании их плавников — от четырех костей и более.

А еще как воспоминание наша пресмыкающаяся Ева (тиктаалик и ему подобные) оставила нам число пальцев. Так что мы можем помахать ей в прошлое — всей пятерней. И лягушки тоже, хотя у них всего четыре пальца на передних лапах — пятый попросту редуцировался за миллионы лет (это еще что: змеи вовсе потеряли конечности). А ведь могло быть по-другому. Этот текст могли бы печатать не десять, а, к примеру, 16 пальцев (что, вероятно, было бы гораздо удобнее), как у Acanthoostega gunnari, у которой их было по восемь штук на каждой передней лапе.

Но судьба распорядилась иначе — все мы произошли от пятипалой родственницы. Антрополог Станислав Дробышевский считает это случайностью, а не мудреным адаптивным решением. «Как знать, будь мы правнуками восьмипалой акантостеги, может, и умелые ручки возникли бы раньше?» — размышляет он в своей книге «Достающее звено. Обезьяны и все-все-все».

Хотите увидеть еще предков, глядя по утрам в зеркало? Пожалуйста. Опустите руки вниз, расслабьте, поверните ладони назад. Ваши локтевая и лучевая кости будут расположены наперекрест, хотя, казалось бы, логичнее, если бы они были параллельны, как на ногах. Просто перед вами явилась зверообразная рептилия (предок млекопитающего).

В тот самый момент, когда она «разворачивала» кисти вперед, чтобы сделать свою походку увереннее. Ведь первые наземные четвероногие ползали буквально враскорячку — на растопыренных в сторону лапах. Так что локтевые и лучевые кости у них тогда не пересекались, а кисти торчали вбок — примерно как у нынешних рептилий. Поворачивая кисти, предки млекопитающих уже не могли поменять местами кости в предплечьях — пришлось скрестить.

А вообще учебник биологии — на самом деле, книжка по истории. Истории жизни на Земле. Взять хотя бы эмбрионы. То, что зародыши всех позвоночных похожи, знают все — одна сравнительная картинка повествует о миллионах лет эволюции. Но обратимся к деталям. С конечностями и легкими — понятно, но зачем наземному животному жабры? Ведь они были и у нас, когда наш рост не превышал восьми-десяти миллиметров. Впрочем, это не совсем жабры, а жаберные дуги. У рыб они спокойно превращаются в орган дыхания, а у позвоночных проходят тернистый путь, чтобы стать челюстями и многими другими частями головы, шеи и верхней части туловища. Как же это происходит?

Трансформация жаберных дуг запутана, как квантовые состояния. Долго и сложно проходили этот путь и первые наземные позвоночные. Но результат того стоил: при помощи челюстей животные научились раскусывать прочные панцири особенно упертых членистоногих, с помощью органов слуха — слышать того, кто хочет перекусить уже их, вертеть головой, а некоторые потом даже хмуриться и улыбаться.

Из верхней половины первой дуги сформировались верхняя челюсть, из срединной части — слуховые кости, молоточек и наковальня, — из нижней половины дуги — нижняя челюсть. Верхняя половина второй дуги подарила нам самую крошечную кость нашего тела — стремечко, а заодно шиловидный отросток височной кости, нижняя половина — верхнюю часть подъязычной кости. За нижнюю ее часть надо благодарить третью жаберную дугу. За хрящи гортани — четвертую и пятую.

И это не считая кучи прочих элементов тела — языка, небных миндалин, вилочковой железы, евстахиевой трубы и так далее. Кстати, о последней. Евстахиева труба — единственная жаберная щель, которая у нас так и не заросла (барабанная перепонка, преграждающая путь в ухо, не в счет — слишком тонкая), играя роль выравнивателя давления в среднем ухе и приводя его в соответствие с наружным. Подробнее о строении костей лицевого черепа человека можно узнать здесь.

Гилономус и цинодонт: ящер и зверь

Гилономус — малюсенькая ящерка длиной 20 сантиметров (вместе с хвостом), останки которой впервые обнаружили еще в середине XIX века канадским геологом Джоном Доусоном. Эта ящерица (точнее, существо, очень похожее на нее) считается древнейшей из известных рептилий — она жила 312-315 миллионов лет назад. Догоняет ее в гонке за право называться первым пресмыкающимся Paleothyris acadiana — такая же мелкая «ящерица», жившая от 304 до 312 миллионов лет назад.

Но чем же эти неказистые существа так отличались? Своей независимостью от воды. Как им это удалось? Они отрастили амнион — индивидуальный «бассейн» для зародыша. Ведь известно, что амфибии откладывают икру в воду, поэтому не имеют права отходить далеко от последней. Икринкам нужна влага, иначе они попросту высохнут. Можно, конечно, вынашивать икру в собственной спине, как делает страшный сон всех трипофобов — суринамская пипа, — но это неудобно и неэстетично. Лучше изобрести живорождение, но в те времена это было слишком сложно. Поэтому пришлось находить эволюционный компромисс — научиться откладывать яйца.

Но зачем такие перегибы? Ради пищи. В карбоне растения все больше завоевывали сушу, значит, все больше завоевывали ее и насекомые. Зачастую гигантские. Атмосфера в те времена отличалась от современной и была крайне насыщена кислородом, отчего всевозможные хитиновые твари росли как на дрожжах. Взять хотя бы гигантскую стрекозу меганевру, размах крыльев которой достигал 65 сантиметров, или полутораметровую многоножку артроплевру.

Вся эта вкуснятина радостно порхала и ползала посреди кембрийских лесов, а в воде было много конкурентов — как уж тут не устремиться на поиски приключений по неведомой, но такой манящей суше! Так появились амниоты — существа, от которых в будущем произойдут динозавры (в том числе птицы), рептилии и млекопитающие. А группа амфибий так и останется на веки вечные привязанной к воде.

Теперь перед нами удивительное создание — то ли зверь, то ли ящер. На самом деле, и то и другое. Цинодонтами называют группу существ, которые еще откладывали яйца, как рептилии (современные животные вроде проехидн и утконосов, к слову, продолжают это делать, поэтому считаются примитивными млекопитающими), но уже были покрыты шерстью, как звери. И они уже, наконец, могли похвастаться хоть сколько-нибудь внушительными размерами: некоторые виды цинодонтов вырастали до двух метров в длину и отличались массивным телосложением.

А еще у них были дифференцированные, то есть отличающиеся друг от друга, зубы. Последние разделялись на классы, как у нас: передние, как правило, были меньше, чем задние, имелись клыки и жевательные либо режущие зубы. Впрочем, гетеродонтная зубная система появилась еще до цинодонтов — у первых зверообразных рептилий. Благодаря появлению прикуса и классов зубов они также уже научились жевать, а не просто разрывать добычу, как это делают, например, современные крокодилы, которые так и остались рептилиями.

Но зачем вообще нужно тщательно пережевывать пищу? Если этого не делать — еда в желудок поступает огромными кусками и усваивается гораздо медленнее, поэтому сами животные вынуждены оставаться слегка «тормознутыми» (чего не скажешь о способности крокодилов стремительно хватать пищу, разумеется). К тому же отсутствие жевания приводит к тому, что неизбежно теряется и часть самой пищи. При помощи гетеродонтной системы и прикуса зверообразные достойно справились с этой проблемой, повысив усвояемость пищевых ресурсов, и смогли ускорить свой обмен веществ.

У кого он больше, тот быстрее двигается, значит, может проворнее настигнуть добычу или, наоборот, удрать от хищника. Но нужно ведь было еще сохранить произведенное телом тепло. С этой задачей и справились поздние цинодонты, приобретя шерсть, которая через миллионы лет станет нашими волосами. Основой же шерсти (как и перьев у птиц) стала чешуя рептилий. Впрочем, бегали эти недозвери еще не очень хорошо, поскольку их задние конечности оставались примитивными — как у рептилий — и как бы прижатыми к земле.

А вот сами рептилии прогрессировали: некоторые динозавры, к примеру, встали на две ноги и стали развивать весьма приличную скорость, да и бессовестно увеличиваться в размерах. Нашим предкам оставалось участь серой мышки — в прямом смысле: они становились мельче, невзрачнее, прятались по норам и питались чем придется. Впрочем, цинодонты еще не были млекопитающими.

Млекопитающие появились в триасе (хотя есть предположение, что это произошло уже в пермском периоде) и их главным отличием стало вскармливание детенышей молоком. Первоначально молочные железы возникли из потовых, так что у первых млекопитающих сосков не было, и они, вероятно, просто «потели» молоком, как современные утконосы и ехидны, детеныши которых попросту слизывают его с живота матери. А еще у млекопитающих исчезли ребра, защищавшие живот (остались лишь грудные ребра, как у нас). Это и понятно: с таким «панцирем» трудно быть проворным, изгибаться и нырять в норы от хищников.

Примерно с тех же времен берут начало особенности нашего зрения. Дело в том, что динозавры были дневными хищниками, поэтому млекопитающим ничего не оставалось, кроме как стать ночными: чтобы спасаться от злобных ящеров и не вступать с ними в конкуренцию. Но ночью красочное зрение без надобности, так что с тех пор большинство млекопитающих видят комбинации всего двух цветов.

Такое зрение называется дихроматическим. Правда, у приматов, в том числе у человека, в процессе эволюции зрение усложнилось, став трихроматическим: мы видим комбинации трех цветов (вероятно, это произошло в том числе потому, что нашим предкам нужно было определять спелость фруктов). Но куда нам до ныне существующих динозавров — птиц! Их зрение так и осталось тетрахроматическим, и их мир гораздо живописнее нашего. Зато у млекопитающих появился другой козырь — обоняние. Кстати, именно из обонятельных долей мозга впоследствии развились большие полушария, отвечающие за наш интеллект.

Юрамайя и пургаториус: мышиная Ева и “белка” с секретом

Этот крысоподобный род существ явил миру первых плацентарных млекопитающих, живших от 167,7 до 150,8 млн лет назад. Кстати, юрамайя так и переводится с латыни – «юрская мать». На каноническую Еву, правда, она похожа мало: маленькая, невзрачная, усатая и с хвостом. В целом, крыса-крысой, но с большим потенциалом.

Это первое известное млекопитающее, отрастившее плаценту (аналоги ее, кстати, были и есть у других живых существ, например у червеобразных онихофор, появившихся еще в конце докембрия, некоторых видов акул и даже растений). Но плацента млекопитающих — самая сложно устроенная, она позволяет выращивать полноценный плод (а не такой, как, скажем, у сумчатых), правда, осложняет роды обильной кровопотерей матери. Но что не сделаешь ради светлого будущего потомков!

Это существо тоже напоминает то ли мышь, то ли белку, тем не менее, считается первым известным приматом. Кстати, сам слово примат и означает «первый, высший». Впрочем, еще не совсем примат — животное относится к приматоформам, существам, признаки которых очень сходны с приматами. Эта крохотная «белка» 10-15 см в длину и с весом мозга 1 грамм и есть наш самый древний общий предок со всеми приматами. Звали предка пургаториус и жил он 66-56 млн лет назад.

И неудивительно. К этому времени на Земле уже появились цветковые растения, которые подарили миру нектар, сочные плоды, ароматные цветы, а, значит, и стаи насекомых. Все это вкусное и жужжащее меню нужно было кому-то поедать. Этим кто-то и стали приматоморфы. Ради этого они даже научились не только активно лазить по деревьям, но и прыгать. Приматоморфы оказались настоящими живчиками, и не только в плане проворности — они научились хорошо выживать: размеры их были невелики и им легко было спрятаться среди ветвей и густой травы (которая тоже появилась к тому времени).

Питались они, как мы выяснили, по сути, всем подряд (эта особенность сохранилась у нас и поныне), поэтому были непритязательны в своем меню и могли справиться с трудностями в кризисной ситуации. Не то, что горделивые гиганты-динозавры, которые к тому моменту как раз активно вымирали. Кстати, если бы этого не произошло — едва ли у приматоморфов, как и у большинства млекопитающих, был бы шанс на развитие, тем более, такое, до которого дошел Homo sapience.

А еще всеядность способствовала развитию интеллекта — пурагториусам и подобным им существам постоянно приходилось запоминать, когда созревают плоды, когда насекомые более активны, а когда — нет. Что касается прыгучести, то на это, как известно, способны и белки. Только прыгают они иначе. Белки и прочие грызуны перемещаются с дерева на дерево, спускаясь на землю или аккуратно прыгая по близко расположенным ветвям.

Пургаториусы были гораздо более отчаянными — они прыгали на куда большие расстояния и им, вероятно, не нужно было спускаться на землю, как и современным приматам. Такие лихие прыжки развивали вестибулярный аппарат наших предков, что стимулировало развитие нейронных связей в головном мозге. И да, сближение глаз. У белок они расположены по бокам, как и у пургаториуса.

Но чтобы активно прыгать по деревьям и смотреть в даль — лучше иметь глаза не по бокам головы, а впереди. Так наши глаза стали приближаться друг к другу. Но потенциал этих маленьких прытких существ этим не исчерпывался. Еще одно приобретение тех времен — хватательная кисть, ведь только с ее помощью можно цепко держаться за ветки (не только взрослым особям, но и детенышам, которые, в свою очередь, держатся за шерсть матери во время прыжков). На долгие 2 млн лет после гибели динозавров приматоморфы стали самой успешной группой млекопитающих на планете. У них не было серьезных врагов, пока не появились крупные хищные птицы.

Спустя миллионы лет после приматоморфов претерпел изменение и «дизайн» глаз. Белке или лошади нет особой нужды вращать глазами в разные стороны — обзор таких животных и так охватывает иногда чуть ли не 360 градусов вокруг, потому что глаза их расположены по бокам. Приматам же, чтобы оценивать происходящее и вращать глазами во все стороны, пришлось уменьшить роговицы, отчего стала видна склера или попросту белок. Точнее, белком его можно назвать разве что у человека: шимпанзе и гориллы, к примеру, тоже имеют склеру, просто она гораздо более темная, чем у нас, поэтому зачастую создается ощущение, что все пространство глаза занимают зрачок и радужка.

Такой же эффект можно наблюдать у большинства млекопитающих, которые обрели бинокулярное зрение — способность одновременно и четко видеть изображение предмета обоими глазами. Такими животными стали, например, и хищники, ведь им важно не столько замечать то, что происходит вокруг, сколько оценивать расстояние до добычи. Склеры домашней кошки тоже светлые, но не белые, как у нас, а желтые, голубые или зеленые.

Зачем же нашим предкам понадобились столь яркие склеры, которые очень выделялись на фоне черных радужек и зрачков (ученые считают, что светлая радужка глаз появились у людей по историческим меркам совсем недавно, а до этого она была темно-коричневой, так как наши предки были темнокожими и темноволосыми)? Вероятно, для того, чтобы лучше понимать друг друга и считывать невербальные жесты соплеменников. Это полезно, например, для эффективной охоты, когда надо сидеть в засаде и показывать что-либо собратьям не при помощи звуков и активных жестов, а мимикой.

Интересно, впрочем, что у высших приматов склеры, на самом деле, тоже обладают большой контрастностью. Просто их «белки» зачастую, наоборот, гораздо более темные, чем радужка. То есть значительный контраст присутствует и у них, просто и глаза их существенно меньше, чем у человека. Возможно, это связано с тем, что нашим предкам, как и нам, требуется считывать больше коммуникаций друг с другом, чем гориллам и шимпанзе.

Архицебус и египтопитек: симпатичные родственники

Некоторые жалеют, что люди произошли от обезьян, а не от котиков. Специально для них эволюция 54-55 млн лет назад «придумала» архицебуса — маленького зверька весом 20-30 граммов, телом всего около 7 см, маленькой симпатичной мордочкой и очень длинным хвостом — 13 см. Это существо до крайности напоминает современных долгопятов. Впрочем, к долгопятовым и относится, хоть и считается первым из найденных древнейших истинных приматов.

Интересно, что эта крошка могла не только прыгать по ветвям, как современные долгопяты, но и бегать на четырех ногах, как настоящие современные обезьяны. Архицебус — никто иной, как переходная форма между полуобезьянами («мокроносыми» приматами) и обезьянами (в современной науке этот подотряд из отряда приматов называют «сухоносыми» приматами; обезьяны — устаревший, но привычный всем термин), как таковыми.

С долгопятообразных предков начинается и изменение формы нашего носа. Полуобезьяны имеют кожистый нос с мощной основой из хряща, который к тому же срощен с верхней губой. Нос обезьян стоит в буквальном смысле «особняком» на морде, также, как и у нас — на лице. Среди прочего этому, вероятно, способствовала редукция обоняния — по сравнению с другими млекопитающими приматы все больше ориентировались на зрение, а не на нюх. А отделение носа ото рта, в свою очередь, способствовало лучшему развитию мимики — мышцы верхней губы получили возможность двигаться более свободно во всех направлениях, что способствовало еще большему развитию коммуникативных навыков приматов.

А вот это существо уже действительно похоже на маленькую обезьяну в том виде, в каком привыкли ее представлять современники. Это египтопитек (его останки были найдены Египте) — вымерший род ранних узконосых обезьян (их еще называют обезьянами Старого Света) — тех самых, к которым относятся современные мартышковые и гоминоиды: гориллы, шимпанзе, орангутаны и мы (а еще полностью вымершие парапитековые). Главная отличительная черта узконосых (кроме толстотелов) — узкая носовая перегородка, и ноздри, обращенные вниз (у широконосых — и нос крупнее, и ноздри направлены вперед).

Ранее считалось, что широконосые родственники (обезьяны Нового Света: игрунки, тамарины, капуцины и другие) с этого момента пойдут уже своей дорогой и в будущем заселят обе америки. Но позже все-таки выяснилось, что египтопитек, вероятно, был родственником и тех, и других. Хотя последнее под вопросом. А вот то, что он является предком узконосых особых сомнений не вызывает.

Египтопитек жил 28-33 млн лет назад и весил уже куда более прилично по сравнению со своими долгопятообразными родственниками — порядка 6 кг, хоть и имел «кошачий» размер мозга — около 30 граммов. Вероятно, укрупнение тела шло в качестве стратегии защиты от продвинутых хищников, которых после эры динозавров становилось все больше.

А еще египтопитек имел большую морду и длинный хвост, питался растительной пищей и вел дневной образ жизни. Все эти черты характерны и для узконосых обезьян. И да, у египтопитека уже заметен явный половой диморфизм, когда самцы довольно сильно отличаются от самок — они крупнее и сильнее. А ведь половой диморфизм — один из характерных признаков развитой социальной структуры (если речь не идет о столь сложных сообществах, как у современных людей).

Сааданиус и проконсул: прощайте, мартышка и орангутан!

Узконосые обезьяны, как мы уже сказали, делятся на гоминоидов и мартышкообразных. И сааданиус — последнее «прощай» последним. Его останки были найдены на территории Саудовской Аравии, а на арабском «саадан» – обезьяна. И эта обезьяна была уже куда крупнее кошки — размером с бабуина и весила 15-20 кг. Существо жило во влажном теплом лесу 29-28 млн лет назад. Оно знаменует собой отделение мартышкообразных от гоминоидов. Кажется, это последний предок, который имел черты и тех, и других. Отделение от мартышкообразных, как предполагают ученые, произойдет уже вскоре после появления сааданиуса. Последующие праотцы окончательно расстанутся со своим «мартышковым» прошлым.

Кажется, это последний предок, который имел черты и тех, и других. С одной стороны сааданиус обладает общими признаками узконосых обезьян (например, похожими зубами), с другой — отдельные его черты очень сложно классифицировать, чтобы понять кто же перед нами — мартышка или гоминоид. Хотя черты последних при желании отыскать все же можно — это строение экотимпаника, «барабанной пластинки», то есть косточки, которая относится к слуховому аппарату.

У гоминоидов эта пластинка прирастает к височной кости, у прочих узконосых — она самостоятельна. В связи с этим ученые сделали вывод о том, что сааданиус — это существо, которое предшествовало расхождению признаков приматов Старого света. Палеоантропологи считают, что отделение от мартышкообразных произошло уже вскоре после появления сааданиуса. Последующие праотцы окончательно расстанутся со своим «мартышковым» прошлым.

Пути наименований древних видов неисповедимы. Так получилось и с проконсулом. Когда его останки были впервые найдены в 1909 году — распространенным именем для цирковых шимпанзе было имя Консул. Название «проконсул» означает всего-навсего «до консула», то есть существо жившее до появления шимпанзе. Позже, вместе с новыми находками, выяснилось, что проконсулы и родственные им виды существовали не только до появления шимпанзе, но и других человекообразных обезьян.

В семейство проконсулид входило множество ныне вымерших видов, живших от 15 до 27 млн лет назад. Представители же рода проконсулов считаются последними общими предками, отделяющими человека, шимпанзе, горилл и орангутанов. После наши пути с орангутанами разойдутся навсегда.

В строении проконсулид еще встречаются всевозможные черты, характерные для низших узконосых обезьян: примерно равные по длине руки и ноги, короткий наружный слуховой проход и другие. При этом, у проконсулид уже был увеличенный по сравнению с остальными обезьянами головной мозг, что позволяет отнести их к человекообразным. Хотя с этим согласны не все ученые. Между тем, это были уже довольно крупные животные, весившие от 10 до 40 кг.

А еще проконсулы лишились хвоста, хотя, возможно, это произошло еще до их появления. Но факт остается фактом: таким крупным животным хвост уже не нужен. С его помощью все равно не получится удерживаться на ветках, да и коммуникации (чему тоже служит хвост) были к тому времени уже заменены на более выразительную лицевую мимику.

Кстати, на нижней стороне кончиков хвостов некоторых обезьян имеются такие же папиллярные узоры, как на наших пальцах (и пальцах других обезьян), что еще раз доказывает то, что эти узоры связаны с древолазанием: шершавые пальцы обеспечивают лучшее сцепление с веткой, а позже они пригодились нашим предкам для того, чтобы лучше держать камни и делать из них орудия труда. Вспомните про своего внутреннего проконсула, когда будете принимать душ — узоры на ваших пальцах разбухнут и станут очень шершавыми. Как вы думаете, для чего? Правильно, чтобы сцепление с мокрыми ветками было еще большим.

Накалипитек: прощайте, горилла и шимпанзе!

Но, рано или поздно, пришло время проститься и с последними сотоварищами-гоминоидами — гориллами и шимпанзе. 8 млн лет назад от нашей линии отделились предки горилл, чуть раньше — около 10 млн лет назад — предки шимпанзе. Ключевым звеном этой разлуки стал накалипитек, внешность которого толком неизвестна до сих пор: слишком уж фрагментарны находки. Но, скорее всего, накалипитек передвигался на четырех конечностях, лазал по деревьям и питался семенами и орехами, о чем свидетельствует толстый слой эмали на зубах.

А нашли его на территории современной Кении, точнее, его челюсть и зубы. Последние были покрыты толстым слоем эмали, из чего ученые сделали вывод, что существо питалось твердой пищей вроде семян и орехов. А еще ученые полагают, что накалипитек был похож на уранопитека, жившего 9,6-8,7 млн лет назад на севере Греции.

По облику последнего фантазируют и о внешности первого. У уранопитека было большое и широкое лицо с прямоугольными орбитами глаз, довольно большие размеры тела и выдающиеся клыки у самцов (что говорит о внутривидовой агрессии). Но уранопитек не был нашим предком, а вот существование в Африке около 8 млн лет назад накалипитека и ему подобных — еще одно доказательство в копилку африканской теории происхождения человека. 

Сахелянтроп, оррорин и ардипитек: кто есть прямоходящий?

Об останки сахелянтропа, обитавшего шесть-семь миллионов лет назад на территории современной республики Чад, сломано, пожалуй, максимальное число копий. Главный вопрос, разделивший палеоантропологов на два непримиримых лагеря, – ходил ли сахелянтроп на двух ногах или все-таки еще бегал на четырех?

Имеются доводы, как в пользу одной, так и в пользу другой версии. Не исключено, что у сахелянтропа еще не было приоритетного способа передвижения. Нет окончательной ясности и в том, был ли вообще сахелянтроп нашим прапрадедом — возможно, он был родичем горилл.

Зато он уже имел крупный мозг — около 340-360 кубических сантиметров, как у современных шимпанзе или в четыре раза меньше, чем у человека. Правда, нет окончательной ясности и в том, был ли вообще сахелянтроп нашим прапрадедом — возможно, он был родичем горилл. Так, черепная коробка существа удлинена, что характерно больше для обезьян, но и затылок довольно сильно уплощен и не очень похож на затылок шимпанзе.

В целом, лицо объединяет в себе, как примитивные, так и более-менее продвинутые черты — например, слабый подносовой прогнатизм (выдвинутость челюсти вперед) и не очень большие клыки.

Зубы сахелянтропа при этом похожи на зубы всех прочих человекообразных миоценовой эпохи, но заметно отличаются от зубов других древних гоминоидов. При этом, некоторые зубы сахелянтропа совсем не похожи на зубы наших предков. Толщина эмали щечных зубов соответствует промежуточным значениям между шимпанзе и австралопитеками. Из чего делается вывод, что, возможно, сахелянтроп и не был нашим предком, а принадлежал к близкородственной к нам линии.

Знаменитый череп Тумай принадлежит именно сахелянтропу. Кстати, Тумай — это имя, которое в африканской пустыне Дьюраб дают детям, родившимся перед засушливым сезоном. И на местном наречии оно означает «надежда на жизнь». Филогенетические анализы показывают, что сахелянтроп относится к нашим предкам, но фрагментарность находок не исключает и того, что существо могло быть представителям параллельной линии человекообразных.

Когда в 2000 году в Кении нашли останки этого существа (точнее, нескольких), жившего 6 млн лет назад, СМИ моментально окрестили его millenium man – «человек тысячелетия». На местном наречии слово «оррорин» тоже звучит пафосно – «первый человек». Большинство ученых считают его уже точно нашим предком, хотя есть и такие, кто сомневается.

Главной причиной сомнений же, как и в случае сахелянтропа, остается прямохождение оррорина. Передвигался ли он на своих двоих? Если это и так, то, кажется, из рук, точнее, из «ног» вон плохо. Анализ бедренных костей показывает, что оррорин не мог полностью распрямлять ноги при ходьбе, поэтому, если и обладал бипедальностью, то походка его была неуклюжей и ковыляющей.

Как же выглядел оррорин? Похоже, совсем, как обезьяна. Хотя, к примеру, имел маленькие зубы относительно размеров его тела. Существо имело округлую голову и удлиненную шею. Интересно, что некоторые ученые считают, что, в случае если оррорин является нашим прямым предком, афарские австралопитеки могут оказаться боковой линией. Потому что оррорин, живший за 3 миллиона до них, больше похож на представителей рода Homo, чем австралопитеки. Так, бедренная кость оррорина морфологически ближе к сапиенсам, чем у австралопитека Люси. Хотя по этому есть разные мнения.

Ардипитеки жили 4,4 млн лет назад и, вероятно, уже точно были прямоходящими или приближались к такому виду передвижения. Они жили в лесах, но уже ходили по земле, хотя не утратили и свою способность ловко лазать по деревьям.

Так, у этих существ еще были очень длинные руки, доходящие до колен, далеко отставленный в сторону большой палец стопы, сохранивший хватательную способность, а также изогнутые фаланги пальцев рук. Ардипитеки весили уже порядка 50 кг и имели рост около 1,2 метра. А вот объем мозга все еще оставался на уровне шимпанзе и даже меньше — 300-350 кубических сантиметров.

«Прямохождение ардипитека достаточно очевидно, учитывая строение его таза (сочетающего, впрочем, обезьянью и человеческую морфологию) – широкого, но и довольно высокого, вытянутого, – пишет антрополог Станислав Дробышевский в своей статье «Ардипитек рамидус» на сайте Антропогенез.ру.

– Однако такие признаки, как длина рук, достающих до колен, изогнутые фаланги пальцев рук, далеко отставленный в сторону и сохранивший хватательную способность большой палец стопы, ясно свидетельствуют о том, что немало времени эти существа могли проводить на деревьях».

Описаны два вида ардипитеков — рамидус и кадабба. И тот, и другой жили в Восточной Африке. Не все палеоантропологи относят ардипитеков к человеческой родословной, хотя основания для этого есть — прежде всего, из-за сходств зубов с зубами австралопитеков.

Более того, в стопе ардипитека есть так называемая добавочная малая берцовая кость, присутствующая в стопе человека и отсутствующая в стопе других современных гоминоидов. Поэтому иногда ардипиетков относят к ранним австралопитекам. Их череп имеет промежуточное значение между черепом шимпанзе и австралопитека. А вот размеры тела сходны с шимпанзе.

Но зачем нашим предкам вообще понадобилось вставать на две ноги? Это очередной «копьеметательный» вопрос. Ранее полагали, что к этому привело миоценовое похолодание, которое 3-2,5 млн лет назад осушило климат, сократило площадь африканских лесов и расширило площадь саванн. Но, как видим, попытки встать на ноги начались задолго до этого, поэтому изменение климата точно было не единственной тому причиной.

Хотя и могло усилить эту тенденцию. Выживать в лесах, полных агрессивных предков современных горилл и шимпанзе, становилось все сложнее, ведь эти леса сокращались (процесс этот был постепенным), не хватало еды. А поскольку к тому времени хождение на двух ногах было уже довольно обыденным — медленное отступление в саванну не стало серьезным стрессом для наших предков.

Но в саванне обитали хищники, прятавшиеся в высокой траве. Кстати, о траве и хищниках. Чтобы легче увидеть какую-нибудь саблезубую кошку, крадущуюся к маленьким гоминидам, последним приходилось, вероятно, все чаще вставать на две ноги. Кроме того, эксперименты показывают, что четвероногое перемещение в теплом климате менее энергетически выгодно, чем двуногое. А еще при бипедальной походке сокращается площадь тела, что очень важно под палящими лучами африканского солнца. Меньше площадь — меньше нагрев.

Кстати, именно по причине нагрева наши предки, вероятно, постепенно лишились шерсти — вернее, она стала более короткой и тонкой. Пышная шевелюра осталась только на голове — чтобы, опять же, защищать голову от смертоносного ультрафиолета. Но утраченная шерсть не только согревала гоминид во влажных тропических лесах — за нее держались детеныши. Теперь держаться было особо не за что (разве что за волосы; может быть, поэтому младенцы так активно это делают и сжимают кулак почище, чем чемпионы армрестлинга), поэтому матерям приходилось носить младенцев на руках. Что только способствовало прямохождению и высвобождению рук.

И последним нашлось применение не только в качестве ухода за детенышем, но и в орудийной деятельности. Сначала, вероятно, это были просто камни, которые летели в головы злобным хищникам, а потом — и жертвам. И 3,4 млн лет назад появляются первые орудия труда. Зачем они понадобились? С их помощью стало легче разделывать добычу и соскабливать мясо с костей. А питание мясом помогало расти мозгу. Как помогало ему расти и само изготовление орудий труда, и все более усложняющееся общение наших предков, необходимое для эффективной охоты.

Австралопитек афарский: небо в алмазах

Самого известного представителя этого ключевого для нашей эволюции вида зовут Люси — в честь песни «Биттлз» «Люси и небо в алмазах». Прекрасно сохранившийся скелет австралопитека афарского был найден в 1974 году в Эфиопии — в лагере ученых во время раскопок постоянно крутили эту песню.

Люси — наша истинная Ева, пусть с короткими ногами и волосатая, зато своя, родная и точно прямоходящая. Шаги Евы, жившей 3,9-2,9 млн лет назад, конечно, были не такими уверенными, как наши, но на четыре конечности она уже не опускалась. Да и мозг ее тоже немного подрос — до 400 кубических сантиметров. Руки были короче, чем у ардипитека, а таз уже очень напоминал человеческий. Перед Люси и в самом деле открывалось небо в алмазах — шикарные перспективы.

Ведь в том, что от этих существ мы и произошли (прямо или косвенно) не сомневается почти никто. Австралопитеки передвигались на двух ногах, но были покрыты шерстью. Рост их не превышал 1-1,5 метров, вес — от 30 до, возможно, 55 килограммов. При этом размеры тела их могут сильно варьировать — вероятно, в зависимости от полового диморфизма. Выраженность его равна значениям орангутанов и горилл.

Это явно больше, чем у человека и шимпанзе. Одни считают, что австралопитеки уже вели наземный образ жизни, другие — что они жили на деревьях (потому как руки их длиннее, чем у человека), да и строение конечностей предполагало адаптацию к древолазанию. Так, австралопитеки ходили на слегка согнутых ногах и имели изогнутые пальцы рук и ног, бедра напоминали бедра шимпанзе.

Самки имели значительно более узкий таз по сравнению с современными женщинами. Хотя таз этих существ уже гораздо больше похож на таз современных людей по сравнению с тазом других человекообразных обезьян. У них был низкий лоб, плоский нос, как у обезьян, выдвинутые вперед массивные челюсти с большими зубами и не было подбородочного выступа.

Австралопитеки занимались сбором растительной пищи и, вероятно, уже умели сделать простейшие орудия труда из дерева и камня, но не для охоты, а для того, чтобы отделить мясо от костей животных, убитых хищниками. То есть автралопитеки, вероятно, питались падалью и доедали за другими. А вот жили, скорее всего, семьями, в которых был один главный самец и несколько самок.

Человек умелый и прямоходящий: первые орудия и муза дальних странствий

Род Homo, то есть «Люди» начинают выделять примерно с 2,4-1,85 млн лет назад. Homo habilis или Человек умелый жил чуть позже — 2,3-1,5 млн лет назад. Именно он стал первым регулярно использовать орудия труда (и стал основателем так называемой олдувайской культуры), и именно с него начинается бурный рост головного мозга. Его тело уже гораздо больше походит на человеческое, чем у австралопитеков, а вот лицо — еще не очень. Хотя размеры челюстей и зубов уже стали меньше, а мозга — больше: 600-700 кубических сантиметров.

Уменьшению зубов и челюстей способствовало поедание мяса: оно более питательно, чем растения (значит, насыщения хватает надолго), а жевать его нужно меньше. А еще уменьшение челюстей «освободило» место для растущего мозга. А растущий мозг, в свое время, заставлял уменьшаться челюсти.

По внешнему виду хабилисы все еще чем-то напоминали австралопитеков, а вот таз уже был другим и обеспечивал более совершенную двуногую походку. И, кроме того, рождение детей с более крупной головой, а, значит, и более «умелых». Затылочная доля мозга, если судить по эндокранам (внутренним отпечаткам черепов), уменьшается, а более прогрессивные доли — увеличиваются: лобная, теменная, височная.

Отличается уже и строение черепа — он расширен в подглазничной и теменно-затылочной областях. Кисть сочетает в себе и прогрессивные черты, и адаптации к древолазанию. Формируется силовой захват, который способствует развитию орудийных навыков.

А вот лицо все еще довольно архаичное и имеет большие надглазничные валики, плоский нос и выступающие вперед челюсти. Зато более округлой становится голова. Выпуклость внутри тонкостенного черепа говорит о том, что у них был центр Брока — того самого, что ответственен за речь. Однако строение гортани показывает, что хабилисы еще не могли произносить столько же звуков, сколько произносим мы. Тем не менее, вероятно, у них уже были зачатки речи.

Впервые люди вышли из Африки чуть раньше, чем появился Homo erectus или Человек прямоходящий (живший от 800 тысяч до 1,45 млн лет назад). Тогда же они, вероятно, впервые и попробовали использовать огонь. Зато эректусы активно продолжили эти начинания. Да и внешне они были уже заметно похожи на нас, а объем их мозга достигал рекордных 850-1200 кубических сантиметров. У нас эти цифры колеблются от 1250 до 1600 кубических сантиметров.

А еще у эректусов был более выражен половой диморфизм, чем у нас, который продолжал сглаживаться в процессе эволюции. Люди прямоходящие — родоночальники более совершенной по-сравнению с олдувайской, ашельской культуры: они уже жили в пещерах, пользовались деревянными копьями и иногда готовили пищу на огне.

Эректусы все еще были довольно низкие — 1,2-1,5 метров в высот. Их бедренные кости были аналогичны нашим, поэтому они уверенно передвигались на двух ногах. Да и тело их было уже очень похоже на наше, разве что с более развитым волосяным покровом. А вот черты лица все еще оставались довольно архаичными — череп имел толстые стенки, низкий лоб, выступающие вперед надбровные дуги и скошенный подбородок. Половой диморфизм тоже был больше современных значений.

Люди прямоходящие занимались собирательством, питаясь кореньями, ягодами и прочими дарами растительного мира. Но периодически они выходили на охоту, то есть падаль уже, вероятно, не была основным мясным рационом. Рядом с их кострищами обнаружены останки носорогов, слонов, жирафов и гиппопотамов. То есть, вероятно, они были способны охотиться на очень крупную добычу.

Неудивительно, что они постоянно подвергались опасности. Это обстоятельство, вероятно, вынуждало их объединяться в большие семейные группы, которые в советской исторической литературе называли «первобытным стадом» или праобщиной. Жили эти общины в небольших «поселениях». И, как показывают исследования, поселения эти были постоянными. Они уже имели что-то вроде жилищ, в которых постоянно проживала определенная группа людей.

Человек гейдельбергский: на финишной прямой

Эти люди уже очень были похожи на нас, а еще на неандертальцев, не являющихся нашими прямыми предками, но «двоюродными» братьями. Гейдельбергские люди Африки (а не гейдельберцы Европы, которые являются предками неандертальцев) жили от 800 до 400 тысяч лет назад. Некоторые ученые полагают, что они уже умели строить примитивные хижины, а средний объем их мозга колебался в районе 1200 кубических сантиметров. До появления Homo sapiens sapiens оставалось совсем чуть-чуть — миг по историческим меркам. И он появился. По разным оценкам, это произошло от 200 до 45 тысяч лет назад.

При этом, гейдельбергские люди имели округлый затылок, но архаично-низкий череп с толстыми стенками и очень массивными челюстями с крупными зубами. Зато они уже были рослыми, почти совсем, как мы. Или совсем, как мы в доиндустриальную эпоху. Представители мужского пола достигали 175 сантиметров в высоту, женского — 150 сантиметров. Первые при этом весили порядка 62 килограммов, вторые — 51.

Строение уха показывает, что они имели примерно такую же слуховую чувствительность, что и современные люди, поэтому могли различить много разных звуков. А еще показано, что они были правшами. Они умели делать качественные орудия труда (их культуру называют ашельской, иногда даже с признаками перехода в мустье), а вот следов какого бы то ни было искусства у них не обнаружено.

Считается, что гейдельбергские люди уже лишились воздушных мешков, которые участвуют в вокализации у других представителей человекообразных. Такая потеря, вероятно, способствовала развитию речи. Причем, показано, что речевые способности этих людей были довольно близки к нашим. А вот чьими родственниками остаются гейдельбергские люди не вполне понятно до сих пор.

Те, что жили в Европе, традицонно относят к предкам неандертальцев. Но этого мнения придерживаются не все, иногда выдвигая версии, что гейдельбергские люди могли быть предками только неандертальцев, нашим же пращуром мог быть какой-то другой вид.