Ученые ТюмГУ воссоздали церемониальные дипломатические практики, принятые при персидском сефевидском дворе времен правления шаха Султан-Хуссейна (1694-1722 годы) и выяснили, что церемониальным пространством древнего Исфахана служил весь город.
Исфахан / ©Getty images
«В Сефевидской Персии существовал тщательно разработанный церемониал и этикет приема иностранных посольств. В те времена церемониальным пространством выступала сама столица Исфахан, а также ее пригороды и загородные резиденции шаха. Процедура предполагала пышную встречу посольства на подъезде к столице, ее сопровождение до места размещения, торжественный въезд в столицу, прием у шаха с вручением верительных грамот и трапезой.
Причем, шахские приемы носили исключительно церемониальный характер, тогда как на приемах высших должностных лиц могли обсуждаться важные политические вопросы. Случалось, что приемы высших должностных лиц по пышности превосходили приемы шаха», – рассказал доктор исторических наук, профессор Тюменского государственного университета Сергей Кондратьев.
Исследование основано на материалах шотландского медика Джона Белла, участника российского посольства Артемия Волынского в Исфахан (1717 год). Отметим, что Исфахан — один из древнейших и некогда влиятельных городов мира. Сегодня это третий по величине город Ирана. Местные жители часто называют его Несф-е-джехан – «половина мира». Исфахан был быстро отстроен и процветал при шахской династии Сефевидов (XIV век).
«Путешествия из Санкт-Петербурга в различные части Азии» Джона Белла были опубликованы в 1763 году. В полном объеме на русском языке издавались лишь однажды. В 1776 году в Санкт-Петербурге они вышли в переводе с французского, выполненном Михайло Поповым под названием «Белевы путешествия чрез Россию в разныя асиятския земли; А именно: в Испаган, в Пекин, в Дербент и Константинополь». Спустя 250 лет этот перевод не может считаться удовлетворительным. Не могут удовлетворять современным требованиям и публиковавшиеся позже фрагменты из записок Джона Белла.
Потому, как считают историки, выполнение современного перевода и издание на русском языке актуально и своевременно. К тому же специально его описание миссии Волынского в Исфахан никто не исследовал, с существующими дипломатическими практиками не сопоставлял. В основном о нем пишут, как о путешественнике, проехавшем Россию вместе c посольством Измайлова в Пекин (1719-1722 годы). На английском языке есть только одна работа, посвященная запискам Белла о Персии (Stevens R. John Bell of Antermony, and His Travels in Iran // Journal of Persian Studies. 1978. Vol. 16. P. 177–182).
Согласно летописи, торжественный въезд русского посольства в Исфахан состоялся 14 марта 1716 года. Улицы столицы, по которым двигалось посольство, и плоские крыши домов оказались заполнены людьми, от толп которых страже пришлось расчищать дорогу. В конце пути посольство ждала резиденция для размещения: дворец с садом, тремя дворами и покоями в центре города. Первая аудиенция у шаха состоялась только 4 мая: полтора месяца ушло на различные согласования и дискуссии, в том числе церемониального характера.
Уже появившись в резиденции в назначенное время, пришлось ждать часа два. Пока посол скучал, мимо шествовали министры и должностные лица двора. Затем провели украшенного большого слона с погонщиком на спине и на массивной золотой цепи двух львов. И только потом сообщили, что шах готов принять посла.
В саду русского посла встретила двадцатка стоящих в ряд богато убранных великолепных коней. Затем процессия прошла мимо львов, которые легли перед послом ниц, и слона, преклонившего по команде погонщика колено. У ступенек крыльца всех заставили разуться и оставить слуг. В залу, где лилась музыка и звучал читаемый беспрерывно муфтием Коран, впустили посла и еще шестерых членов посольства, включая его медика.
Зала заканчивалась «полукругом», где пол был на «четыре ступени» выше, чем в самой зале. Там на софе, скрестив под собой ноги, восседал шах Султан Хусейн в окружении двадцати евнухов, каждый из которых церемониально держал саблю или лук, колчан со стрелами или кальян. Войдя в палату, все сняли шляпы и отвесили поклон в сторону шаха. В дальнейшем, в ходе всего приема, головы не обнажали.
Посла встретил эшикагаси-баши, то есть главный церемониймейстер шахского двора. Он взял посла за руку и повел его к шаху. Однако вручить самолично верительные грамоты не получилось: великий визирь принял бумаги и положил их перед шахом. В знак уважения он коснулся грамот рукой. Затем посол произнес краткую речь, последовали вопросы и «подобающие» ответы.
По Джону Беллу, пока посол говорил, 50 человек принесли к входу в залу царские дары Султану: меха, соколов, ценные сорта чая, нескольких золотых часов с бриллиантами и прочее. Как только посол занял свое место, все министры шаха сели рядами по обеим сторонам палаты. Никому в присутствии шаха нельзя было сидеть, скрестив ноги.
Любопытно, что трапеза состояла из двух частей. Сначала перед всеми поставили по маленькому столику со сладостями, послу при этом, выказывая тем особое почтение, принесли кальян. Также в золотых чашах подали воду со льдом. Затем, примерно через час, слуги внесли корзины с едой. Слуг посольства в это время потчевали в саду. Угощение состояло из различных видов сваренного с маслом риса, птицы, баранины, ягненка.
Еду подавали на больших золотых или фарфоровых блюдах, которые расставляли на длинную скатерть, застилавшую ковер. Между ними размещались блюдца, наполненные ароматными травами, сахаром и уксусом. Из напитков предлагали только шербет и холодную воду со льдом. Все, включая шаха, ели руками. Вместо салфеток, использовали тонкие пшеничные лепешки, которыми вытирали пальцы. Момент окончания приема остался незафиксированным.
Шах принимал Волынского еще трижды. Но эти приемы были краткими и без развлечений. 3 июля, лаконично сообщает Джон Белл, «посол имел последнюю аудиенцию у шаха. Она была в городском дворце. Получив ответ шаха на послание царя, посол тут же попрощался и покинул дворец без долгих церемоний». Как пояснил Сергей Кондратьев, «послесловиями» аудиенций были присылаемые шахом послу дары. После первого приема, шах прислал в подарок послу золотой кальян, который он курил при дворе, а также 20 больших блюд из чистого золота со сладостями. Правда, их потребовали обратно спустя полтора месяца. На следующий день, после второго приема (12 мая 1717 года) доставили от шаха в подарок ширазское вино и золотую бутыль с чашкой.
О подарках после третьей аудиенции (12 июня) ничего не сообщается, вероятно, их не было. Но 23 июня от шаха принесли послание, что тот считает миссию российского посольства законченной, и затем, 1 июля, были присланы дары послу и членам посольства. Это были кафтаны из золотой и серебряной парчи, к каждому из них прилагался кушак и чалма. Прислали также куски персидского шелка. Лично послу шах прислал также в подарок двух коней. Кроме того, 8 июля в подарок царю посол получил «слона, двух львов, двух леопардов, шесть обезьян, трех попугаев, трех коней и птицу-майна».
А вот приемы посла Артемия Волынского другими должностными лицами скорее представляли собой рабочее совещание. За исключением приема, который устроил в честь российского посла «хранитель большой шахской печати и канцлер» Мирза Рафи. Встреча превзошла пышностью прием первого министра и даже прием шаха: во время пиршества всех развлекали пением и музыкой, а также танцами мальчиков, выступлениями акробатов, кукольников и жонглеров.
«Наш хозяин излучал радость и делал все, чтобы угодить гостям. Он учтиво просил его извинить за отсутствие вина, ибо так теперь заведено при дворе», писал Белл. Кстати, членам посольств не запрещались самостоятельные контакты с персами и представителями иных государств.
«Описания Джона Белла показывают, что в Сефевидском Иране сложились свои церемониальные практики приема иностранных посольств, с подробно разработанным этикетом и ритуалом. Процедура шахских дипломатических аудиенций и приема верительных грамот тоже была детально разработана, включая, как видно, обязательное долгое ожидание посла. Наличие дрессированных зверей призвано было, вероятно, показать, могущество Персии: шах повелевает не только людьми, но и животными.
Очевидно, что отдельные моменты церемонии при сохранении общего сценария могли уточняться и корректироваться. Отметим, Артемий Волынский согласовывал с персами условия торгового договора (1717 год). Решение об окончании дипломатической миссии принимала принимающая посольство сторона, причем оно могло быть неожиданным. Скупые характеристики, данные Джоном Беллом к отъезду послов, очевидно, скрывают раздражение российской делегации неожиданным решением шахской администрации», – заключил историк. Работа опубликована в журнале «Научный диалог» и проводилась при поддержке РФФИ в рамках проекта 20-09-42055.
