Международная группа ученых проанализировала генетические, культурные и социально-политические данные, связанные с формированием империй восточной части Евразийской степи, и выяснила подробности образования кочевых империй в прошлом.
Кадр из к/ф "Монгол" / ©media.kg-portal.ru
Исследование опубликовано в Cell. Начиная с эпохи позднего бронзового века и до Средних веков восточные степи Евразии населяли очень влиятельные кочевые империи — Хунну (с 209 года до нашей эры по 98 год нашей эры) и Монгольская (с 916 по 1125 год нашей эры). Эти государства играли важную роль на исторической арене (так, Великое Монгольское государство, сложившееся благодаря завоеваниям Чингисхана и его преемников, включало в себя самую большую в истории смежную территорию — от Восточной Европы до Японского моря и от Новгорода до Юго-Восточной Азии). Тем не менее об их формировании и взаимоотношениях между кочевыми народами известно не так много.
Чтобы лучше понять генезис населения этих государств и динамику, которая породила степные империи, международная группа ученых, куда вошли и специалисты из России, изучила полногеномные данные 214 останков людей из захоронений, 85 из которых находятся на территории нынешней Монголии и три — в России. Захоронения охватывали период с 4600 года до нашей эры по 1400 год нашей эры, на сегодня это одно из крупнейших исследований геномов Древнего Востока и Азии.
В середине голоцена (порядка шести-семи тысяч лет назад) степи Восточной Евразии были населены охотниками-собирателями. А около трех тысяч лет назад в районе Горного Алтая появилось молочное скотоводство, которое примерно к среднему и позднему бронзовому веку распространилось на весь степной восточный евразийский регион. Создатели нового вида хозяйствования, представители Афанасьевской культуры, при этом оказали очень скромное генетическое влияние на обсуждаемых степных кочевников.
Исследователи выяснили, что к эпохе поздней бронзы и раннего железа группы на западе, севере и юге центральной части Монголии сформировались три отдельных генофонда, которые оставались обособленными более тысячи лет. Но возросшая мобильность населения, произошедшая, по всей видимости, благодаря изобретению верховой езды, способствовало смешению населения и генофонда.
Формирование первой кочевой империи Азии, Хунну, происходило как раз в этот период. Одновременно сюда прибывали племена, обитавшие в других частях Евразии — от Черного моря до Китая. Возвышение Хунну связано с внезапным смешением различных популяций, которые были разделены ранее. Поэтому представители этого народа демонстрируют очень высокий уровень генетического разнообразия.
Через тысячу лет представители уже Монгольской империи демонстрируют заметный рост восточно-евразийского вливания по сравнению с более ранними периодами. Это сопровождалось почти полной утратой древней генетической линии северо-евразийских предков. А к распаду Монгольской империи генетический состав восточных степей вовсе изменился, став в итоге таким, какой он есть у современных монголов. Исследование, по мнению ученых, помогло раскрыть многие неясные моменты истории обсуждаемого региона, что позволит правильнее интерпретировать археологические находки.
Комментарии
Тем не менее об их формировании и взаимоотношениях между кочевыми народами известно не так много. --- думаю, правильнее было бы написать "в англоязычной лит-ре известно не так много". В русскоязычной лит-ре есть прекрасный исчерпывающий труд Л.Н.Гумилева "История народа хунну", с большим кол-вом деталей, которые, правда, очень скоро утомляют. Но все равно интересно...
Есть одно но, рчень существенное - Л.Н.Гумилев есть не чистый историк по сути, он любитель и всего его труды страдают от этого))))))) Но не смотря на это он задал один вопрос, на который не могут ответить до сих пор: почему у монголов не было никого и ничего (завоевания и могущества) до Чингизхана и после него тоже 0? Почему у тюрков в истории это есть - от гуннов с Атиллой, от Тамерлана и до Турецкой империи, а у монголов ничего не было до и нет после Чингиза?....
По моему, он ответил на этот вопрос. У него же есть теория этносов и их пассионарности.
Тюрки не есть единый монолитный этнос, скорее, как бы зонтичный бренд. Вроде арабов.
Насколько я помню, современная наука скептически относится к идеям Гумилева. Ну и арабы куда более монолитны, по сравнению с тюрками. Правда, они и экспансию начали позже.
сорри за длинную цитату, но она очень хорошо объясняет популярность Гумилева и вообще что происходит в истории и вокруг ---
....что происходит с исторической наукой и у нас, и на Западе. А происходит вот что.
Вы приходите в книжный магазин, Москвы или Лондона — неважно. И видите на полках тысячи книг по истории. Сориентироваться в них очень сложно, но если вы все же дадите себе труд разобраться, то очень скоро станет ясно: все эти книги делятся на два типа. Есть те, что написаны авторами с учеными степенями сложным языком на мудреные, узкие темы. Они изданы на гранты микроскопическими тиражами, интересны нескольким десяткам таких же профильных специалистов, время от времени их будут заказывать в читальный зал студенты и аспиранты, чтобы использовать в своих курсовых работах. Такие книги — это наука ради науки, они, конечно, должны быть, но едва ли должны составлять большинство.
Есть и второй тип книг по истории — с яркими обложками и броскими названиями, —претендующий на ответы сразу на все злободневные вопросы: а почему Россия не Европа? а как случилась революция 1917 года? а был ли Гитлер английским шпионом? а какие пандемии свирепствовали в прошлом? Такие книги, как правило, сочиняют не профессиональные историки, а литераторы, журналисты и так далее, и уровень у них соответствующий. Подобно журналам и газетам, они поначалу лихо раскупаются, но очень быстро устаревают и вскоре исчезают из памяти без следа. Как пели «Роллинги» — who wants yesterday’s papers?
Но нет, почти не найти книг по истории, которые должны были бы быть золотой серединой: написанных яркими учеными, но при этом доступным языком, изобилующих реальными открытиями и новыми мыслями, но при этом просвещающих, объясняющих широкой публике мнение науки по интересующим ее вопросам.
Так было не всегда. Возьмите исторические книги, выходившие в сталинское время и еще несколько десятилетий спустя, — Грабаря, Гращенкова и Соколова по истории искусств, Тарле и Манфреда по истории Европы, Рыбакова и Янина по археологии и истории Древней Руси, да хотя бы Лихачева по истории садов и парков. Это выдающиеся научные работы, полные находок и прозрений, за каждой строчкой там стоят многие дни работы с источниками, на раскопках и в архивах, но при этом читаются они как детектив Корецкого — оторваться невозможно. На их страницах не мудрят и умничают, а открывают тайны, объясняют и вдохновляют.
Так же писали и историки того поколения на Западе — Хобсбаум, Фогель, Гомбрих.
Куда ушли такие авторы, такие книги и такая манера рассказывать об истории — понятно, интересно и доступно? Увы, дело тут не только в стиле, владении языком.
Как говорил Хобсбаум, у историка есть две обязанности, которые он не вправе с себя снимать. Первая — устанавливать историческую истину, отделять правду от вымысла: Элвис или умер, или он жив. И вторая — объяснять людям, несведущим в истории, ее ход и ее закономерности. На академическом арго обращаться к коллегам по цеху — это, конечно приятней и необременительней, но они-то как раз в состоянии позаботиться о себе сами, напоминает Хобсбаум. А вот рассказывать об истории и ее уроках непросвещенным, тем, кто в этом реально нуждается — в этом и состоит профессиональный долг историка; за это общество, собственно, и содержит историков, оплачивая их сидение в библиотеках.
Так вот: с начала восьмидесятых, когда на Западе монополию на гуманитарное знание приватизировали ультралевые студенты с баррикад шестидесятых, ставшие к тому времени университетскими профессорами и объявившие крестовый поход против иерархий и «замшелых элит», провозгласившие разного рода посты — постструктурализм, постмодернизм и так далее, — западная историческая наука просто-напросто взяла и сложила с себя оба этих полномочия.
Исторической истины нет, потому что все знание о прошлом — это лишь игра репрезентаций, а факты — не более чем фигуры речи, сказали постмодернисты. А если так, то о каком установлении истины, тем более — о каких изучениях закономерностей, можно вести речь? Зачем со статистикой в руках, сидя в архивах, штудировать процессы, развивавшиеся на протяжении столетий — смену экономических формаций, структуру международных рынков, динамику демографических сдвигов, изменения климата и уровня жизни, как Хобсбаум, Бродель, Ладури, Фогель, Шанин, Ковальченко?! Это не важно, не нужно, не интересно и вообще устарело. Другое дело — трансформация тропа конфликтности в контексте поиска феминистской идентичности на примере двух комиксов про Минни Маус в связи с трудами Ханны Арендт (я не шучу, есть такая работа). Вот об этом стоит написать диссертацию, потом монографию, много раз выступить на конференциях, с чувством огромного достоинства получать свои пять тысяч евро, ненавидеть фашиста Трампа и считать не себя чем-то обязанным обществу, а общество обязанным тебе как светочу либеральной мысли и носителю «правильных» ценностей.
Зачем излагать свои мысли простым, понятным массам языком, когда ты элита и обращаешься не к реднекам, голосующим за правых (их ты боишься и презираешь), а к таким же, как ты, просвещенным из узкого круга, знакомым с эссе Зонтаг и пьесами Беккета? Да это, собственно, и невозможно, ведь в переводе на простой человеческий язык твои тысячи страниц про дискурс, культурные теории насилия, постгуманизм и так далее окажутся, мягко говоря, сводимы к двум предложениям, да и то едва ли наделенным особым смыслом? Грош цена открытию, если вы не можете объяснить его в двух словах дворнику-татарину, любили говорить ученые сталинской поры. Продолжим их мысль: когда начинается темнилово многомудрых словесных конструкций, никаких открытий, скорее всего, нет — как говорили в романах Марио Пьюзо, следите за кошельком, вас обманывают.
Разумеется, подобные сочинения тех, кого американский математик Дэвид Гелернтер в блестящей книге «Америка-лайт. Как академический истеблишмент разрушил нашу культуру» называет «пострелигиозными глобалистскими интеллектуалами», — это совсем тяжелый случай, однако факт остается фактом: безраздельное господство левацкой интеллектуальной группировки в западных гуманитарных науках длится уже без малого полвека. К чему оно привело западное общество в целом, думаю, уже всем очевидно. Западная историческая наука за это время тоже утратила былой блеск, превратилась в герметичную секту, вернее, множество минисект, непомерно раздутую армию «крупных специалистов» по узким темам, как огня боящихся любых «больших вопросов», выходящих за рамки их микросюжетов. Отгородившись спиралью Бруно выспреннего «академизма», они отчаянно сопротивляются всему, что способно поставить их монополию на знание под вопрос, — «Википедии», цифровизации, математическим методам, открытому доступу к архивам и библиотекам.
Посмотрите на программы западных исторических конференций и на оглавление западных исторических журналов — и вы поймете, о чем я. На сотни и тысячи докладов про меньшинства, гендер, идентичность, дискурс и маргиналию найдется от силы парочка жалких про какую-нибудь старомодную экономическую или политическую историю. Понятное дело: муторно заниматься статистическими подсчетами и глотать пыль, разыскивая новые документы в архивах, когда можно просто поразглагольствовать про гендер и метанарративы.
Доходит до смешного: в Голландии, где людей с гуманитарными университетскими степенями уже больше, чем луковиц тюльпанов в полях, каждый год выходят сотни книг и статей со сложносочиненными названиями, разбирающих малейшие нюансы и тонкости так называемого золотого века Вермеера и Рембрандта. Но на этих тысячах страниц вы не встретите ни единой строчки, отвечающей на лежащий, казалось бы, на поверхности вопрос: а кто, собственно, оплачивал этот пир духа?! А дело в том, что гульдены амстердамских купцов были заработаны на циничнейшем ограблении колоний, в том числе на перепродаже полумиллиона африканских рабов, а об этом говорить вслух в либеральных университетских кругах не принято (хотя, по сути, что такое диктат «евроценностей» левацкой профессуры, как не последняя отрыжка все того же европейского колониализма?!). Эразм провозгласил идеи гуманизма, Кальвин — свободы, и дискурс культуры, науки и искусства как бы сам по себе воспарил над каналами Лейдена и Дельфта. Охотно верим.
Недаром проницательные профессоры Джо Гулди и Дэвид Армитедж из Гарварда еще в 2014-м опубликовали (и, что характерно, выложили в открытом доступе) книгу с провокационным названием «Исторический манифест», заканчивающуюся, как и у Маркса, призывом: историки всего мира, объединяйтесь — иначе будет поздно. Они пишут: каждый год университеты выпускают тысячи историков, но когда вы в последний раз видели, чтобы историка пригласили на консультацию к сильным мира сего, в Кремль, Белый дом или Совбез ООН — а ведь, казалось бы, кого звать-то, как не его (и понятно почему — в этих местах люди по-прежнему решают реальные вопросы и нуждаются в фактах и их объяснении, а не в постструктуралистской демагогии)? Не странно ли это и не должно ли настораживать? Не пора ли перестать ковыряться в мелочах, чепухе, отвернувшись от главного, и выставлять это как осознанный выбор «микроисторической культурной парадигмы»? Не пора ли возвращаться в люди, переставать умничать и начинать говорить на понятном языке, объяснять и просвещать, осваивать «большие данные», оцифровывать архивы, выдвигать объясняющие концепции макроуровня, как у Маркса и Броделя, приносить пользу?! Общество сделало в XIX веке касту университетских профессоров-гуманитариев привилегированной, потому что нуждалось в осмыслении своего пути. Ему и сегодня нужно именно это, а не жонглирование цитатами из Фуко, Делеза и Гваттари, а если кроме них предложить больше нечего — привилегии вскоре будут отозваны.
В принципе, все то же самое произошло и у нас в России — с той только разницей, что господство либеральной профессуры длилось всего несколько перестроечных лет, немедленно приведя страну к катастрофе, после чего гуманитарное знание надолго погрузилось в пучину нищеты и бесправия. Защитной реакцией на это парадоксальным образом стал точно такой же уход профессии в изоляцию от общества, под спасительную сень «академизма», усиленного идеологией «осажденной крепости», которую, как в фильме «Пустыня Тартари», никто, в общем-то, и не собирался штурмовать.
А запрос простых людей на историческое знание и объяснение меж тем не только никуда не делся, но и стал гораздо сильней. И на освобожденную историками-профессионалами поляну вышли — свято место пусто не бывает — историки-любители. Среди них есть добросовестные трудолюбивые энтузиасты — такие, как Краснолуцкий. А есть и умалишенные графоманы, и доктринеры, и забубенные фантазеры, придумывающие на ходу концепции одна неправдоподобней другой, и откровенные жулики, и проходимцы, ворующие информацию и жонглирующие ей, потешаясь над простаками. Все те, у кого Элвис не умер, а улетел на НЛО в Антарктиду, где его уже ждали дедушка Адольф и Юра Гагарин.
Конечно, по-прежнему выходят и у нас, и на Западе уже скорее в порядке исключения работы профессиональных историков, которые, как в лучшие времена, пишут книги на злобу дня ясным языком для просвещения широкой публики. Таковы все работы Саймона Шамы и Орландо Файджеса — причем последний специализируется как раз по русской истории, его работа по Крымской войне — обязательное чтение для тех, кто хочет понять суть нелюбви Запада к России. Последний труд покойного академика Милова «Великорусский пахарь» — исчерпывающее, основанное не на домыслах, а на научных фактах объяснение того, почему Россия не Европа и не может ей быть. Вышедшая только что книга Бовыкина и Чудинова о Великой французской революции, сборник очерков Мироненко о ста событиях, изменивших Россию, книги востоковеда Маслова о Китае. Но это — капля в море, таких книг должно быть на порядок больше!
https://gorky.media/reviews/pora-vernut-etu-zemlyu-sebe/
Ну что ничего не было до - понятно. Все когда то с чего то начинается. Хунну, тюрки, монголы пришли примерно из одного места на Земле. Алтай и близкие к нему земли выплескивал волны кочевников одну за другой. А вот что значит ничего не было после? Империя Юань просуществовала почти 100 лет. Золотая орда и ее осколки - много веков. Тамерлан и его наследники были монголами, пусть и тюркизированными. Бабур и Великие моголы - тоже самое. Маньчжуры - грубо говоря - потомки монголов и джурдженей, создали великую империю. Калмыки, джунгары, ойраты (это практически одно и то же, одно из монгольских племен) оставили весьма неслабый след в истории Азии, про который у нас мало знают. По существу - тюркский и монгольский миры были всегда взаимосвязаны. Завоевания Чингиз-хана были во многом осуществлены тюркскими силами. Наиболее активная часть монголов просто растворилась в более многочисленном тюркском мире. Ну тюрки - это отдельный вопрос, конечно.
Теперь "дворнику-татарину" стало яснее его татаро-монгольское прошлое. Воины армии Чингисхана, рыжеволосые с зелеными, синеватыми глазами сквозь века с укором смотрят на него.